Помимо всего остального
существует весна.
Если поглядеть на нее,
то можно подумать,
что она спортсменка —
она худощава,
длиннонога
и, судя по всему,
вынослива.
Если поговорить с ней,
то можно убедиться,
что она неглупа —
она никому
не верит на слово
и обо всем
имеет свое мнение.
Если же последить за нею,
то можно заметить,
что у нее мужские повадки —
она охотница
и любит густые дикие леса,
где отощавшие за зиму медведи
пожирают сладкую
прошлогоднюю клюкву.
Она приходит
под барабанный бой капелей,
и тотчас
весь лед на Неве
становится дыбом,
и тотчас
все девчонки выбегают на улицу
и начинают играть в "классы",
и тотчас
происходит множество прочих
важных
весенних событий.
Поэтому весна
необычайно популярна.
Я говорил ей:
не мешайте мне,
я занят важным делом,
я влюбляюсь.
Я говорил ей:
не отвлекайте меня,
мне нужно сосредоточиться
я же влюбляюсь.
Я говорил ей:
подождите немного,
мне некогда,
я же влюбляюсь в вас!
Мне надо здорово
в вас влюбиться.
— Ну и как? — спрашивала она. —
Получается?
— Ничего, — отвечал я, —
все идет как по маслу.
— Ну что? — спрашивала она. —
Уже скоро?
— Да, да! — отвечал я. —
Только не торопите меня.
— Ну скорее же, скорее! — просила она. —
Мне надоело ждать!
— Потерпите еще немножко, — говорил я, —
куда вам спешить?
— Но почему же так долго? — возмущалась она. —
Так ужасно долго!
— Потому что это навсегда, — говорил я, —
потому что это навеки.
— Ну, теперь-то уже готово? — спрашивала она."
Сколько можно тянуть?
— Да, уже готово, — сказал я
и поглядел на нее
влюбленными глазами.
— Не глядите на меня так! — сказала она. —
Вы что,
с ума сошли?
Волшебница
Шел медленный крупный снег.
Я ждал долго
и совсем окоченел.
Она пришла веселая
в легком летнем платье
и в босоножках.
— С ума сошла! — закричал я. —
Снег же идет! —
Она подставила руку снежинкам,
они садились на ладонь
и не таяли.
— Ты что-то путаешь, —
сказала она, —
по-моему, это тополиный пух. —
Я пригляделся, и правда — тополиный пух!
— Ты просто волшебница! —
сказал я.
— Ты просто ошибся! —
сказала она.
— Опиши мне меня! —
велела она.
— Нет смысла, —
сказал я, —
ты неописуема.
— Тогда опиши свою нежность ко мне! —
приказала она.
— Напрасный труд, —
сказал я, —
ее тоже описать невозможно.
— Ты просто лентяй! —
возмутилась она. —
Другой бы сразу описал! —
И она пошла к другому.
Вскоре она вернулась
с листком бумаги.
— Бездарное описание! —
заявил я. —
Я бы описал в тысячу раз лучше.
— Ты просто болтун! —
крикнула она
и рассердилась не на шутку.
— Ты хорошо злишься, —
заметил я
и в двух словах
описал ее злость.
— Ты гений! —
изумилась она. —
Я просто в восторге!
Опиши мой восторг!
— Бессмысленное занятие, —
вздохнул я, —
твой восторг воистину неописуем.
В порыве отчаянья
В порыве невыносимого отчаянья
я схватил телевизионную башню
высотой в триста метров
и швырнул это сооружение
к ее ногам.
Но она и глазом не моргнула.
— Спасибо, — сказала она, —
пригодится в хозяйстве.
(Практична она
до ужаса.)
— А как же телевиденье? —
спросил я, слегка оробев.
— А как угодно, — сказала она
и улыбнулась невинно.
(Эгоистка она —
таких поискать!)
В порыве слепого отчаяния
я набросал к ее ногам
гору всяких предметов.
— Бросай, бросай! —
говорила она.
Я и бросал
Вспотел весь.
Озорство
Утром она исчезла.
Дома ее не было,
на работе ее не было,
в городе ее не было,
в стране ее не было,
за границей ее не было,
на Земле ее не было
и в Солнечной системе тоже.
Куда ее занесло? —
подумал я со страхом.
Вечером она появилась
как ни в чем ни бывало.
Где была? — спрашиваю.
Молчит.
Чего молчишь? — спрашиваю.
Не отвечает.
Что случилось? — спрашиваю.
Смеется.
Значит ничего не случилось.
Прости озорство.
Целый день
Я решил тебя разлюбить.
Зачем, думаю,
мне любить-то тебя,
далекую —
ты где-то там,
а я тут.
Зачем, думаю,
мне сохнуть по тебе —
ты там с кем-то,
а я тут без тебя.
К чему, думаю,
мне мучиться —
разлюблю-ка я тебя,
и дело с концом.
И я тебя разлюбил.
Целый день
я не любил тебя ни капельки.
Целый день
я ходил мрачный и свободный,
свободный и несчастный,
несчастный и опустошенный,
опустошенный и озлобленный,
на кого — неизвестно.
Целый день
я ходил страшно гордый
тем, что тебя разлюбил,
разлюбил так храбро,
так храбро и решительно,
так решительно и бесповоротно.
Целый день
я ходил и чуть не плакал —
все-таки жалко было,
что я тебя разлюбил,
что ни говори,
а жалко.
Но вечером
я снова влюбился в тебя,
влюбился до беспамятства.
И теперь я люблю тебя
свежей,
острой,
совершенно новой любовью.
Разлюбить тебя больше не пытаюсь —
бесполезно.
Хвастун
Стоит мне захотеть, —
говорю, —
и я увековечу ее красоту
в тысячах гранитных,
бронзовых
и мраморных статуй,
и навсегда останутся
во вселенной
ее тонкие ноздри
и узенькая ложбинка
снизу между ноздрей —
стоит мне только захотеть!
Экий бахвал! —
говорят. —
Противно слушать!
Стоит мне захотеть, —
говорю, —
и тысячелетия
будут каплями стекать
в ямки ее ключиц
и высыхать там,
не оставляя никакого следа, —
стоит мне лишь захотеть!
Ну и хвастун! —
говорят. —
Таких мало!
Тогда я подхожу к ней,
целую ее в висок,
и ее волосы
начинают светиться
мягким голубоватым светом.
Глядят
и глазам своим не верят.
Накатило
Накатило,
обдало,
ударило,
захлестнуло,
перевернуло вверх тормашками,
завертело,
швырнуло в сторону,
прокатилось над головой
и умчалось.
Стою,
отряхиваюсь.
Доволен — страшно.
Редко накатывает.
Возвышенная жизнь
Живу возвышенно.
Возвышенные мысли
ко мне приходят.
Я их не гоню,
и мне они смертельно благодарны.
Живу возвышенно.
Возвышенные чувства
за мною бегают,
как преданные псы.
И лестно мне
иметь такую свиту.
Живу возвышенно,
но этого мне мало —
все выше поднимаюсь постепенно.
А мне кричат:
— Куда вы?
Эй, куда вы?
Живите ниже —
ведь опасна для здоровья
неосмотрительно возвышенная жизнь!
Я соглашаюсь:
— Разумеется, опасна, —
и, чуть помедлив,
продолжаю подниматься.
Коктейль
Если взять
тень стрекозы,
скользящую по воде,
а потом
мраморную голову Персефоны
с белыми слепыми глазами,
а потом
спортивный автомобиль,
мчащийся по проспекту
с оглушительным воем,
а после
концерт для клавесина и флейты
сочиненный молодым композитором,
и, наконец,
стакан холодного томатного сока
и пару белых махровых гвоздик,
то получится довольно неплохой
и довольно крепкий коктейль.
Его можно сделать еще крепче,
если добавить
вечернюю прогулку по набережной,
когда на кораблях уже все спят
и только вахтенные,
зевая,
бродят по палубам.
Пожалуй,