Ты, читатель, поймешь, что должен был
чувствовать рыцарь,
Вдруг поселившися в этом пределе, далеко от света.
Часто он с радостью тайной смотрел, как поток,
свирепея,
День ото дня расширялся и остров все дале и дале
В море входил, разлучаяся с твердой землею;
казалось,
Мир кончался за ним. На сердце рыцаря стало
Тихо, светло и легко. Рыбак был мудрец
простодушный;
Зная людей, изведав тревоги житейские, бывши
Ратником сам в молодых летах, на досуге он много
Мог рассказать про войну и про счастье,
несчастье земное;
Словом, он был живая летопись; время без скуки
Шло в разговорах меж старцем отжившим и юношей,
полным
Пламенной жизни: мудрость смиренная,
прямо из жизни
Взятая здравым рассудком и верою в Бога, вливалась
В душу Гульбранда и в ней поселяла
блаженную ясность.
Бодрый старик промышлял по-прежнему
рыбною ловлей;
Был не без дела и рыцарь: в хижине, к счастью,
нашелся
Старый доспех рыбака, самострел; его починивши,
С ним ежедневно рыцарь ходил на охоту; а вечер
Вместе все перед ярким огнем проводили, и полный
Кубок тогда частенько постукивал в кубок: в запасе
Было вино, и нередко с ним длилась беседа
до поздней
Ночи. Но мирной сей жизни была душою Ундина.
В этом жилище, куда суеты не входили, каким-то
Райским виденьем сияла она: чистота херувима,
Резвость младенца, застенчивость девы,
причудливость никсы,
Свежесть цветка, порхливость сильфиды,
изменчивость струйки…
Словом, Ундина была несравненным,
мучительно-милым,
Чудным созданьем; и прелесть ее проницала, томила
Душу Гульбранда, как прелесть весны,
как волшебство
Звуков, когда мы так полны
болезненно-сладкою думой.
Но вертлявый, проказливый нрав
и смешные причуды Ундины
Были подчас и докучливой мукой; зато и журили
Крепко ее старики; и тогда шалунья так мило
Дулась на них, так забавно ворчала;
потом так сердечно
С ними, раскаясь, мирилась; потом проказила снова,
и снова
Ей доставалось; и все то было волшебною, тайной
Сетью, которою мало-помалу опуталось сердце
Рыцаря. С нею он стал неразлучен; с каждою мыслью,
С каждым чувством слилась Ундина. Но, им обладая,
Той же силе она и сама покорялась; хотя в ней
Все осталось по-прежнему, резвость, причуды,
упрямство,
Вздорные выдумки, детские шалости,
взбалмошный хохот,
Но Ундина любила – любила беспечно, как любит
Птичка, летая средь чистого неба. Старик и старушка,
Видя Ундину и рыцаря вместе, невольно привыкли
Их почитать женихом и невестой. И рыцарю также
Часто на мысль приходило, что в мир для него
невозвратно
Вход загражден, что с людьми никогда уж ему
не встречаться.
Если ж случалось, что рыцарев конь,
на свободе бродивший
По лугу, ржаньем своим его пробуждал и как будто
Спрашивал: скоро ли в битву? иль если ему попадался
Брошенный щит на глаза иль праздно
на стенке висевший
Меч, ненароком сорвавшись с гвоздя,
из ножон выдвигался
В звонком паденье – дума о славе и подвигах
бранных
Душу его шевелила. Но в этой тревоге себя он
Тем утешал, что возврат для него невозможен;
к тому же,
Мнилось ему, что Ундина была рождена
не для низкой
Доли; и, словом, он верил, что все то не случай,
а Божий
Промысел было. И так один за другим неприметно
Дни уходили, ясные, тихие. Но и в спокойном
Этом быту напоследок случилось расстройство:
привыкли
Каждый вечер рыбак и рыцарь, отужинав, с полным
Кубком час-другой проводить в разговоре радушном;
Вдруг недостало вина: запас рыбака небогатый
Вышел; взять же нового было негде. Наморщив
Лбы, сидели Гульбранд и рыбак за столом; а Ундина,
Глядя на них, умирала со смеху. Скучен и долог
Был тот вечер, и рано все разошлись. На другой день
Около ужина вышла Ундина из хижины. «Вы мне
Оба несносны, – сказала она, – не хочу я на ваши
Длинные лица смотреть и слушать вашу зевоту».
С этим словом захлопнула двери и скрылась. А вечер
Был ненастен, ветер шумел, и море сердилось.
В страхе рыбак и рыцарь вскочили, вспомнив,
как первый
Раз они перепуганы были Ундиной. Но только
В двери за нею они собрались побежать, как Ундина
Им навстречу явилась сама. «За мною! за мною
Все! – закричала она, – гостинец прислало нам
море;
Бочка, и, верно, с вином, лежит на песке».
За Ундиной
Все пошли, и, подлинно, бочка нашлася; поспешно
Рыцарь, старик и с ними Ундина ее покатили
К хижине: буря сбиралась; сквозь сумерки было
Видно, как на море волны свои подымали седые
Головы, дождь вызывая из туч; и тучи бежали
Шибко и шумно, как будто грозяся напасть
на идущих;
Вот уж начали сыпаться первые капли. Ундина
Вдруг повернула головку и, пальчик поднявши,
сердито
Им погрозила туче и ей закричала: «Смотри ты,
Туча, не смей замочить нас; еще нам далёко до дома».
С сердцем рыбак ей сказал: «Уймися, Ундина, грех!»
И, умолкнув,
Стала она про себя потихоньку смеяться. Однако
Засухо все добралися до места; но только успели
Бочку под кровлю поставить, и вскрыть,
и отведать, какое
Было вино в ней, как дождь проливной зашумел,
зашатались
С скрыпом деревья, и море дико завыло. Но бурю
В хижине скоро забыли; за полными кружками снова
Ум разогрелся, и ожили шутки; и этой беседе
Прелесть двойную давал огонек,
всегда столь приятный
В теплом приюте, при шуме ветра и моря, во время
Ночи ненастной. Но вдруг старик, как будто
что вспомнив,
Стал задумчив; потом, помолчавши минуту,
сказал он:
«Царь небесный, помилуй нас, грешных!
мы здесь на досуге
Шутим и этим прекрасным вином веселимся;
а бедный
Прежний хозяин его, быть может, погиб и, волнами
Брошенный бог весть куда, лишен погребенья».
При этом
Слове Ундина с лукавой усмешкой подвинула кружку
К рыцарю. «Пей, не бойся», – она прошептала.
Но рыцарь
За руку взял старика и воскликнул:
«Я честью клянуся,
Если б могли мы его отыскать и спасти, то ночная
Буря помехою мне не была бы; с опасностью жизни
Я бы на помощь к нему побежал; зато обещаюсь,
Если когда возвращуся в край обитаемый, вдвое,
Втрое ему иль детям его заплатить за прекрасный
Этот напиток, который без воли его нам достался».
Добрый старик кивнул головою в знак одобренья;
В нем успокоилась совесть, и с большим вкусом
он допил
Кружку. Но тут Ундина сказала Гульбранду:
«Ты денег
Сколько угодно можешь за это вино рассорить;
но бросаться
В воду и жизни своей не жалеть… вот это уж глупо
Сказано было; что же будет со мною, когда ты,
Милый, погибнешь? Не правда ль, не правда ль,
ты лучше с Ундиной
Здесь останешься?» – «Правда, Ундиночка», —
рыцарь с улыбкой
Ей отвечал. «Признайся ж, что глупо сказал ты;
ведь каждый
Сам себе ближе; и что до других нам?..»
Старушка, услышав
Это, тяжко вздохнула; а добрый рыбак, не стерпевши,
Начал кричать на Ундину: «У турков, у нехристей,
что ли,
Выросла ты, прости мне, Господи? Что за горячку
Снова ты нам говоришь, греховодница?»
Вдруг замолчавши,
Робко Ундина прижалась к Гульбранду;
потом прошептала:
«Что же такое сказала я им? Уж и ты не сердит ли,
Милый мой рыцарь?» Но рыцарь, пожавши ей руку,
расправил
Кудри, упавшие кольцами ей на глаза, и ни слова
Ей не ответствовал: брань рыбака его оскорбила.
Так сидели все четверо, молча, нахмуривши брови;
Добрую четверть часа продолжалося это молчанье.
Глава VIО том, как рыцарь женился
Вдруг, шатнувшись, тихохонько стукнула дверь;
и невольно
Вздрогнули все, как будто недоброе что-то почуя:
Страшный лес был близко, а к хижине
доступ разливом
Был загражден человеку живому; кому же в такую
Позднюю пору зайти к ним? Они с беспокойством
смотрели
Друг на друга. Снова послышался стук; и поспешно
Рыцарь схватился за меч. «Не поможет твой меч, —
сотворивши
Крест, рыбак прошептал, – когда здесь случается
с нами
То, о чем и подумать боюсь я». Но в эту минуту
Прыгнула с места Ундина и в дверь закричала
сердито:
«Кто там? Если то ваши проказы, духи земные,
Будет беда вам; мой дядя Струй вас порядком
проучит».
Пуще прежнего все оробели, слова те услышав.
Друг на друга взглянули старик и старушка; а рыцарь
Встал и хотел уж Ундину спросить, но тут из-за двери
Голос сказал: «Я не дух – человек, христианин;
впустите
Ради Господа Бога меня». При этом поспешно Ундина
Дверь отперла и, поднявши ночник,
во внутренность темной
Ночи стала светить: престарелый священник
стоял там.
Он, при виде Ундины, назад отступил, приведенный
В робость ее поразительной прелестью;
в бедной лачужке
Встречу такой красоты он волшебством иль делом
бесовским
Счел и воскликнул: «С нами Господь
и Пречистая Дева!» —
«Я не бес, – засмеявшись, сказала Ундина, —
не бойся;
Милости просим, отец; войди, здесь добрые люди».
Патер вошел и ласково всем поклонился; приятен
Был он лицом; веселая кротость сияла во взорах.
Но по складкам длинного платья его, с распущенных
Белых волос и седой бороды катилися градом
Капли: его промочило дождем. В боковую каморку