Тотчас его отвели, чтоб раздеть; а старушка
с Ундиной
Начали мокрое платье сушить на огне.
С благодарным
Чувством услуги старик принимал;
он, надев рыбаково
Верхнее платье, довольно потертое, вышел, и снова
Все за столом перед светлым камином уселись;
старушка
Гостю сама уступила почетный стул, а Ундина
В ноги ему свою скамейку подвинула. Рыцарь,
То увидя, шепнул ей шутливое слово; но с важным
Видом она отвечала: «Он Божий служитель;
не должно
Этим шутить». Поужинав, добрым вином
подкрепивши
Силы свои, священник рассказывать начал,
каким он
Образом свой монастырь, лежащий близ моря,
вчерашним
Утром покинул. «Я был к епископу нашему в город
Послан, – сказал он. – Хотя и есть по изгибу залива
Путь, но морем ближе: и я с гребцами надежными
лодку
Нанял; с Богом мы съездили; нынче ж поутру
в обратный
Поплыли путь; но сделался ветер противный;
а к ночи
Буря – и буря, какой мне ни разу видать
не случалось;
Ветром вырвало весла из рук у гребцов; беспомощно
Были мы преданы морю, которого волны как щепку
Наш челнок подымали с хребта на хребет;
и несло нас
Прямо сюда; сквозь туман и сквозь пену чернел
в отдаленье
Этот берег: уж были мы близко; но бедную лодку
Нашу так и кружило; вдруг поднялась и на нас
повалилась
С страшным шумом большая волна; и сам я
не знаю,
Лодку ль она опрокинула, я ли выпал из лодки,
Только я вдруг очутился в воде. Господь не дозволил
Мне погибнуть… я был принесен невредимо на этот
Остров». – «Да, остров, – сказал со вздохом
рыбак, – но давно ли
Был он твердой землею? Как же не скажешь,
что море
С нашим потоком бурлит заодно?» – «И сам я
подумал
Что-то подобное, – патер сказал. – Когда я тащился
Берегом вашим впотьмах, предо мною
мелькнула тропинка;
Я по ней и пошел; но эта тропинка исчезла
Вдруг перед лесом; ее перерезал поток.
Тут сверкнул мне
В вашей хижине свет, и тотчас сюда повернул я.
Слава Господу Богу! меня он спас, да и к добрым
Людям еще мне путь указал; но зато уж отныне,
Кроме вас, никого на земле не встречать мне;
отныне
В этом углу весь мир для меня заключен». —
«Почему же?» —
Рыцарь спросил. «Да кто ж, – ответствовал патер, —
узнает,
Скоро ли кончится эта война беспорядочных стихий?
Я же стар, и силы мои, конечно, иссякнут
Прежде, чем этот разлившийся бурный поток;
да случиться
Может и то, что день ото дня все шире и шире,
Глубже и глубже он делаться будет, и вы напоследок
Так далеко от земли отодвинетесь в море,
что в людях
Даже и память об вас совсем пропадет; и тем легче
Может это случиться, что вас от земли заслоняет
Лес дремучий; поток же, я видел, так дик
и порывист,
Так широк, что и крепкому судну не будет возможно
Силы его одолеть». – «Сохрани нас Господь
и помилуй», —
Крест сотворивши, сказала старушка.
«Чего же хозяйка
Так испугалась? – рыбак возразил. —
Не то же ли будет
С нами, что было? Чудное дело желанья людские!
Разве не всё одни мы здесь жили? Ни разу во столько
Лет не ходила ты дале опушки нашего леса.
Кроме меня, старика, и Ундины, кого ты видала?
Ныне же стало у нас и людно: Господь Бог послал нам
Добрых гостей на житье. Пускай совсем разлучится
Остров наш с твердой землею, и люди
о нас позабудут.
Нам же прибыль». – «Что правда, то правда, —
сказала старушка, —
Только, признаться, мне как-то страшно подумать,
что вечно
Нам уж с людьми не сойтись, что земле навсегда мы
чужие».
То услыша, Ундина прижалася к рыцарю, жаркой
Ручкой стиснула руку ему и, уставивши глазки,
Полные острых лучей, на него, нараспев прошептала:
«Ты останешься с нами, ты останешься с нами».
Рыцарь молчал; он был очарован
каким-то виденьем;
Был глубоко в себя погружен и, Ундиной, желанным,
Найденным счастием жизни полный в душе,
не расслушал
Слов Ундины, проказницы резвой,
сидевшей с ним рядом;
Миг настал роковой: священник своими словами
Все сомненья решил; все дале и дале за темный
Лес убегал обитаемый свет; а остров цветущий,
Где так сладко жилось, все свежей, зеленей,
все приютней
Сердцу его становился – невеста, как чистая роза,
Там расцветала; и к ним как будто бы свыше
был послан
Божий священник: то явно было не случай.
К тому же,
Рыцарь заметил, как строго старик поглядел
на Ундину
В ту минуту, когда, позабыв о служителе церкви,
Так беззаботно она к нему приласкалась. Ундину
Сильной рукой обхвативши, рыцарь встал
и воскликнул:
«Честный отец, мы жених и невеста; во имя Господне
Благослови нас, если дадут позволение эти
Добрые люди». Рыбак и старушка весьма изумились.
Правда, им часто входило на мысль,
что такая развязка
Рано иль поздно случиться должна;
но об этом молчали
Даже друг с другом они; и в это мгновение было
Вовсе нежданным для них предложение рыцаря.
Долго
Слова ему отвечать они не умели. Ундина ж
Вдруг присмирела, задумалась, глазки потупила
в землю.
Тою порою священник, спросясь с стариком
и старушкой,
Начал готовить венчальный обряд;
старушка, очистив
Наскоро горницу ту, где жила с рыбаком, отыскала
Две восковые свечки, которые были во время
Оно на свадьбе ее зажжены; а рыцарь из звеньев
Цепи своей золотой отделил два кольца,
чтоб с невестой
Было чем обручиться. Все устроив, священник
Брачные свечи зажег и сказал жениху и невесте:
«Дайте руку друг другу». Ундина,
как будто проснувшись,
Робко взглянула на рыцаря, вся покраснела и, руку
Давши ему, стыдливо и трепетно стала с ним рядом.
Кончив венчальный обряд, новобрачных отец их
духовный
Перекрестил; старики ж молодую жену и Гульбранда
Обняли с чувством родительским, громко рыдая.
Но в этот
Миг священник сказал: «Вы странные люди!
не сами ль
Вы говорили, что этот остров безлюден, что, кроме
Вас четверых, не живет никого здесь?
А я в продолженье
Службы все видел, что кто-то в это окошко,
в широком
Белом платье, седой и длинный, глядел; за дверями,
Верно, стоит и теперь он и ждет, чтоб впустили». —
«Спаси нас
Дева Пречистая, Божия Матерь», —
сказала старушка;
Молча рыбак покачал головою; а рыцарь к окошку
Бросился: не было там никого; но что-то в потемках,
Видел он, белой струею мелькнуло и скрылось.
«Отец мой,
Ты ошибся», – сказал он священнику. Все беззаботно
С этим словом кругом огонька по-прежнему сели.
Глава VIIО том, что случилось в свадебный вечер
Смирно стояла Ундина во все продолженье обряда;
Но лишь только он кончился, вдруг,
как будто волшебной
Силой какой, что ни было в ней причуд и беспутных
Выдумок, все забродило и вспенилось;
вдруг принялася
Всех тормошить, старика, старушку и рыцаря, не был
Даже и сам священник оставлен в покое. Суровым
Словом хотела хозяйка шалунью унять, как бывало;
но рыцарь
С значащим взглядом назвал ее своею женою;
Та замолчала. И сам он, однако, таким поведеньем
Не был доволен; но тут ни его увещанья, ни ласки,
Ниже упреки, ничто помочь не могло. Унималась,
Правда, она на минуту, когда замечала досаду
Рыцаря: нежно тогда к нему прижимаясь, ручонкой
Милой своею трепала его по щеке и шептала
На ухо слово любви с небесной улыбкой; но снова
С первою взбалмошной мыслию то ж начиналось,
и пуще,
Нежели прежде. Священник сказал напоследок:
«Ундина,
Резвость такая забавна, но в эту минуту приличней
Было бы вам, новобрачной, подумать о том,
как с душою
Данного Богом супруга свою сочетать христиански
Душу». – «Душу? – смеясь, закричала Ундина. —
Такое
Слово приятно звучит; но много ли в этом приятном
Звуке смысла? А если кому души не досталось,
Что тому делать? Еще сама я не знаю, была ли,
Есть ли душа у меня?» Оскорбленный глубоко,
священник,
Строго взглянув на нее, замолчал; испугавшись,
Ундина
С детским смиреньем к нему подошла и шепнула:
«Послушай,
Добрый отец, не сердися, мне это так грустно,
так грустно,
Что и сказать не могу я; не будь же со мною,
незлобным,
Робким созданьем, так строг; напротив того,
с снисхождением
Выслушай то, что хочу исповедать
искренним сердцем».
Видно было, что тяжкая тайна лежала
на сердце Ундины;
Что-то хотела сказать, но вдруг побледнела и горько,
Горько заплакала. Все на нее с любопытством
смотрели;
Что творилося с нею, не ведал никто. Напоследок
Слезы обтерла она и священнику, в сильном волненье
Сжавши руки, сказала: «Отец мой, не правда ль,
ужасно
Душу живую иметь? И не лучше ль, скажи мне,
не лучше ль
Вечно пробыть без души?..» Она замолчала, уставив
Острый, расстроенный взор на священника.
Все поднялися
С мест, как будто дичася ее; не дождавшись ответа,
С тяжким вздохом она продолжала: «Великое бремя,
Страшное бремя душа! при одном уж ее ожиданье
Грусть и тоска терзают меня; а доныне мне было
Так легко, так свободно». Она опять зарыдала,
Скрыла в ладони лицо и, свою наклонивши головку,
Плакала горько, а светлые кудри, скатясь
на прекрасный