В полубреду, — рассказывать не стоит.
А штык национального гвардейца
Едва не оцарапал мне щеки.
Купцом, ветеринаром и аббатом
Я странствовал, ниспровергал в тавернах
Высокомерие Луи Капета,
Пил за республику, как друг Конвента
(Все помнили тогда о Мирабо).
Хотел с попутчиком бежать в Вандею,
Но мне претит мятежное бесчинство,
Я предпочел испанскую границу,
Где можно подкупить контрабандистов
И миновать кордонные посты.
И вот однажды, повстречав карету…
(Что увлекательнее приключений,
Которые читаешь, словно в книге?)
Увидел я… Благодарю вас, внучка,
Какое превосходное вино!
23. ПАМЯТИ АЛ. БЛОКА(7 августа 1921)
Обернулась жизнь твоя цыганкою,
А в ее мучительных зрачках
Степь, закат да с горькою тальянкою
Поезда на запасных путях.
Ты глазами, словно осень, ясными
Пьешь Россию в первый раз такой —
С тройкой, с колокольцами напрасными,
С безысходной девичьей тоской.
В пламенное наше воскресение,
В снежный вихрь — за голенищем нож —
На высокое самосожжение
Ты за ней, красавицей, пойдешь.
Довелось ей быть твоей подругою,
Роковою ночью, без креста,
В первый раз хмельной крещенской вьюгою
Навсегда поцеловать в уста…
Трех свечей глаза мутно-зеленые,
Дождь в окне, и острые, углом,
Вижу плечи — крылья преломленные —
Под измятым черным сюртуком.
Спи, поэт! Колокола да вороны
Молчаливый холм твой стерегут,
От него на все четыре стороны
Русские дороженьки бегут.
Не попам за душною обеднею
Лебедей закатных отпевать…
Был ты нашей песнею последнею,
Лучшей песней, что певала Мать.
24–27. В ЗИМНЕМ ПАРКЕ (1916)
1. «Через Красные ворота я пройду…»
Через Красные ворота я пройду
Чуть протоптанной тропинкою к пруду.
Спят богини, охраняющие сад,
В мерзлых досках заколоченные, спят.
Сумрак плавает в деревьях. Снег идет.
На пруду, за «Эрмитажем», поворот.
Чутко слушая поскрипыванье лыж,
Пахнет елкою и снегом эта тишь
И плывет над отраженною звездой
В темной проруби с качнувшейся водой.
2. «Бросая к небу колкий иней…»
Бросая к небу колкий иней
И стряхивая белый хмель,
Шатаясь, в сумрак мутно-синий
Брела усталая метель.
В полукольце колонн забыта,
Куда тропа еще тиха,
Покорно стыла Афродита,
Раскинув снежные меха.
И мраморная грудь богини
Приподнималась горячо,
Но пчелы северной пустыни
Кололи девичье плечо.
А песни пьяного Борея,
Взмывая, падали опять,
Ни пощадить ее не смея,
Ни сразу сердце разорвать.
3. «Если колкой вьюгой, ветром встречным…»
Если колкой вьюгой, ветром встречным
Дрогнувшую память обожгло,
Хоть во сне, хоть мальчиком беспечным
Возврати мне Царское Село!
Бронзовый мечтатель за Лицеем
Посмотрел сквозь падающий снег,
Ветер заклубился по аллеям,
Звонких лыж опередив разбег.
И бегу я в лунный дым по следу
Под горбатым мостиком, туда,
Где над черным лебедем и Ледой
Дрогнула зеленая звезда.
Не вздохнуть косматым, мутным светом, —
Это звезды по снегу текут,
Это за турецким минаретом
В снежной шубе разметался пруд.
Вот твой теплый, твой пушистый голос
Издали зовет — вперегонки!
Вот и варежка у лыжных полос
Бережет всю теплоту руки.
Дальше, дальше!.. Только б не проснуться,
Только бы успеть — скорей! скорей! —
Губ ее снежинками коснуться,
Песнею растаять вместе с ней!
Разве ты не можешь, Вдохновенье,
Легкокрылой бабочки крыло,
Хоть во сне, хоть на одно мгновенье
Возвратить мне Царское Село!
4. «Сквозь падающий снег над будкой с инвалидом…»
Сквозь падающий снег над будкой с инвалидом
Согнул бессмертный лук чугунный Кифаред.
О, Царское Село, великолепный бред,
Который некогда был ведом аонидам!
Рожденный в сих садах, я древних тайн не выдам.
(Умолкнул голос муз, и Анненского нет…)
Я только и могу, как строгий тот поэт,
На звезды посмотреть и «всё простить обидам».
Воспоминаньями и рифмами томим,
Над круглым озером метется лунный дым,
В лиловых сумерках уже сквозит аллея,
И вьюга шепчет мне сквозь легкий лыжный свист,
О чем задумался, отбросив Апулея,
На бронзовой скамье кудрявый лицеист.
28. «Она ни петь, ни плакать не умела…»
Она ни петь, ни плакать не умела,
Она как птица легкая жила,
И, словно птица, маленькое тело,
Вздохнув, моим объятьям отдала.
Но в горький час блаженного бессилья,
Когда тела и души сплетены,
Я чувствовал, как прорастают крылья
И звездный холод льется вдоль спины.
Уже дыша предчувствием разлуки,
В певучем, колыхнувшемся саду,
Я в милые беспомощные руки
Всю жизнь мою, как яблоко, кладу.
29. «Такая мне нравится тишина…»
Такая мне нравится тишина:
Становится комната слышна,
Часы под подушкой как сверчок,
Рассвет ложится на потолок,
Сон отступает, не спеша,
И возвратилась ко мне душа.
«Где ты блуждала? Скоро день.
Прежнее платье свое надень,
Взором своим меня коснись,
Где отразились лазурь и высь,
И, начиная наш общий путь,
Сердце опять вложи мне в грудь!
Всё, что ты видела, где была,
Ты мне расскажешь, как луч светла.
Что я запомню, а что и нет,—
Но пусть останется легкий след
Прикосновения губ твоих
Там, где услышал тебя мой стих».
30. «Прости меня и улыбнись, прощая…»
Прости меня и улыбнись, прощая.
Ты понимаешь, больше мне не петь!
Ты понимаешь, мудрая, простая,
Она уже успела улететь.
Вдогонку ей я посылаю стрелы,
И вместе с сердцем рвется тетива.
О, посмотри! — ты этого хотела —
Так умирают звезды и слова.
Когда-нибудь под незакатным небом,
В уже простой, как детский сон, стране
Я назову своей водой и хлебом
Твой горький рот, который снится мне.
31. «Луна или волчица…»
Луна или волчица
Выходит за гумно?
Что вспомнилось, что снится —
Не всё ли ей равно?
Зачем она глядится
В замерзшее окно?
Какой сегодня ветер
На пепелище дня!
Живешь ли ты на свете
И помнишь ли меня?
Я знаю — искры эти
От твоего огня!
32. БАЛЛАДА ПАМЯТИ
Кто ты? Мохнатое имя.
Кто ты? Шиповник, пчела?
Стой над губами моими,—
Я умираю от жажды.
Дважды рожденная, дважды
Ты меня братом звала.
Помнишь, священного дуба
Широкошумный навес,
Дом наш, сколоченный грубо,
Жертвенник, желтые волны,
Трубное ржанье и полный
Легионерами лес?
Желтые готские косы
Многих сводили с ума.
Стрелы, визгливые осы,
Рвали клубящийся воздух…
Как мы бежали! А звезды
Сыпала с неба зима.
Как тебя звали — не помню.
Я тебя на́звал женой.
Спустимся в каменоломню,
Там перевяжешь мне рану,
Там я стонать перестану,
Там ты заснешь надо мной.
Да, ты была мне подругой,—
Ночи сгорали дотла,—
Лирой и веткой упругой,
Легкой подругой была.
Если же я умираю,
Злой лихорадкой томим,
Песню тебе завещаю,
Ненависть, стрелы и Рим.
В городе северной ночи —
Сколько столетий прошло? —
Вьюге ты смотришься в очи.
Как же сквозь сумрак белесый
Эти мохнатые косы
Римское солнце нашло?
Да, мы не стали другими.
Нам не дано забывать.
Нехристианское имя
Ртом, пересохшим от жажды,