Твою деревянную душу
Я все-таки вылью в узор.
Мне жребий завидный подарен:
Стать светом — потемкам назло,
И как я тебе благодарен,
Что трудно мое ремесло!
172. «Сердце, неуемный бубенец…»
Сердце, неуемный бубенец,
Полно заливаться под дугою,
Покорись со мною наконец
Светлому осеннему покою.
В путь с тобой мы вышли налегке
(Я напрасной не искал печали),
И меня в родном березняке
Соловьи да звезды провожали.
Было время музыки и книг,
Встреч, разлук, бессонных разговоров,
А теперь понятней мне язык
Тишины и голубых просторов.
Высоко над пламенем рябин,
На заре, прозрачной и нескорой,
Журавли ведут свой легкий клин
В дальний путь, на теплые озера.
И отныне в слове у меня
Есть какой-то привкус — легкий, дикий —
Кострового дымного огня
И морозом тронутой брусники.
Тем и жизнь была мне хороша,
Что, томясь, как птица, синей далью,
Русская жила во мне душа
Радостью и песенной печалью.
173. СЕРДЦЕ СВЯЗИСТА
Где били снаряды по соснам и елкам,
Где жаркая схватка велась,
В приладожских топях фашистским осколком
Была перерезана связь.
Трещат пулеметы, работают чисто,
Клубится над дзотами дым,
Но дышит отвагою сердце связиста,
Ползет он по кочкам сырым.
А пули жужжат, как назойливый овод,
И рядом обрушился гром,
Теряя сознанье, разорванный провод
Сплести не успел он узлом.
Снаряды ложатся к его изголовью,
И огненный катится вал.
Откинутый навзничь, забрызганный кровью,
Концы он надежно зажал.
В нем гордо солдатская доблесть горела,
Был смел он в решительный час.
К бойцам чрез его бездыханное тело
Дошел об атаке приказ.
Бегут от штыков голубые мундиры,
Ложатся во рвах без конца.
Налажена связь. И слова командира
Летят через сердце бойца.
174. РУССКАЯ МУЗА
Как мало надо нам, как узок мир порою!
Трещат в печи дрова, жестка моя кровать.
Вот я закрыл глаза. За этою чертою
Мне больше, кажется, уж нечего желать.
Усталость до краев мне наливает тело.
Еще томит озноб, — туман лесных дорог, —
Но бережно в ногах шинель меня согрела,
И тихая луна выходит на порог.
Уже глухая ночь, а мне еще не спится.
Вот в голубом луче скользнула чья-то тень.
Неслышно подошла и на постель садится.
Где видел я ее? Она светла, как день.
Тянусь, хочу спросить, но, обессилен сонью,
Невольно падаю в глухое забытье,
Она горячий лоб мне трогает ладонью,
Я слышу над собой дыхание ее.
И тихо ей тогда я думы поверяю,
И жадно слушаю крылатые слова.
Уже бледнеет ночь, луна ложится с краю,
Прохладным забытьем хмелеет голова…
О, будь всегда со мной! И под дождем похода,
И в тусклом огоньке сырого блиндажа,
Ты в грохоте боев и в мирных сменах года —
Как облако, проста и, как рассвет, свежа!
Ведь если есть еще мне близкое на свете,
Что должен я в пути, как старый клад, беречь,
То это голос твой, простые руки эти
И Родины моей взыскательная речь.
175. «Мир мой — широко раскрытая книга…»
Мир мой — широко раскрытая книга,
Пестрая бабочка стран и морей,
Всё, что я видел, узнал и ушами
Взял из эфира, как влагу трава.
В темную глубь уходящий корнями,
Ветви раскинувший в пламени дня,
Неугасимой сжигаемый жаждой,
Пил я и радость и горе земли.
Сколько блуждал я в глухом бездорожье,
Сколько раз падал и снова вставал,
Неутомимо, как древле Иаков,
Сколько с собою боролся в ночи!
Но, раздираемый смутной тревогой,
Выпивший терпкую чашу до дна,
Я никогда повторять не устану
Гордого имени: «Я человек!»
176. ВОЛХОВСКАЯ ЗИМА
Мороз идет в дубленом полушубке
И валенках, топча скрипучий прах.
От уголька зубами сжатой трубки
Слоистый дым запутался в усах.
Колючий иней стряхивают птицы,
То треснет сук, то мины провизжат.
В тисках надежных держат рукавицы
Весь сизый от мороза автомат.
Рукой от вьюги заслонив подбровье,
Мороз глядит за Волхов, в злой туман,
Где тучи, перепачканные кровью,
Всей грудью придавили вражий стан.
Сквозь лапы елок, сквозь снега густые
Вновь русичи вступают в жаркий бой.
Там Новгород: там с площади Софии
Их колокол сзывает вечевой.
В глухих болотах им везде дороги,
И деды так медведей поднимать
Учили их, чтоб тут же, у берлоги,
Рогатину всадить по рукоять!
177. ГОСПОДИН ВЕЛИКИЙ НОВГОРОД
В глухих лесах, в Приладожье студеном,
Где древняя раскинулась земля,
Сиял он гордо золотом червленым
Над Волховом встающего кремля.
К нему сходились, словно сестры, реки
Сквозь темные болота и леса,
Товар заморский «из варягов в греки»
Несли в ладьях тугие паруса.
Как богатырь в урочище пустынном,
Стоял он твердо — родины оплот,
И этот город в песнях «Господином
Великим Новгородом» звал народ.
Над башнями, над белою Софией
В годину бед, сквозь вражьих стрел дожди,
Здесь вечевое сердце всей России
Набатом пело в каменной груди.
Оно молчит, у свастики в неволе,
Спит город — без единого огня.
Но издалёка в мутном вьюжном поле
Какой-то гул доходит до меня.
То колокола пленное гуденье
Там, в теплой глубине родной земли.
Он нас зовет, он молит о спасенье,
Торопит нас, чтоб мы скорей пришли.
И час настал. В развалинах и дыме
Враг опрокинут танковой волной.
Возносит вновь над стенами крутыми
София купол, черный и сквозной.
Она пробита вражеским снарядом,
Ободран золотой ее шелом,
Но на снегу, со звонницею рядом,
Все полегли, кто встал на нас с мечом.
Гремит орудий слава вечевая,
И медное, как колокол-старик,
Над нами солнце, тучи разрывая,
Раскачивает гневный свой язык.
178. САЛЮТ ОСВОБОЖДЕНИЯ
Такого дня не видел Ленинград!
Нет, радости подобной не бывало…
Казалось, что всё небо грохотало,
Приветствуя великое начало
Весны, уже не знающей преград.
Гремел неумолкаемо салют
Из боевых, прославленных орудий,
Смеялись, пели, обнимались люди,
Свободы воздух жадно пили груди
В огнях незабываемых минут.
А залпы грохотали, и порой
Казалось, что великий гул прибоя,
Девятый вал, не знающий покоя,
Дыханием неслыханного боя
Проходит над ликующей Невой.
Там где-то шла победных войск гряда,
Сплошной лавиной, скорость набирая,
Круша, топча врагов родного края,
И далеко светила ей родная,
Непобедимо алая звезда.
А здесь Нева сверкала средь огней,
Была разъята ночь мечами света,
Льдяную высь преображая в лето,
Цвели, сплетались, сыпались ракеты
И вновь взмывали веером лучей.
Великий Город, доблестный боец,
Сквозь стужу, мрак и пламень Обороны,
Родной Москвой на стойкость вдохновленный,
Недрогнувший, несдавший, непреклонный,
Вздохнул ты полной грудью наконец!
179. ПУЛКОВСКИЕ ВЫСОТЫ
Есть правдивая повесть о том,
Что в веках догоревшие звезды
Всё еще из пустыни морозной
Нам немеркнущим светят лучом.
Мы их видим, хотя их и нет,
Но в пространстве, лучами пронзенном,
По простым, неизменным законам
К нам доходит мерцающий свет.
Знаю я, что, подобно звезде,
Будут живы и подвиги чести,
Что о них негасимые вести
Мы услышим всегда и везде.
Знаю — в сотый и тысячный год,
Проходя у застав Ленинграда,
Отвести благодарного взгляда
Ты не сможешь от этих высот.
Из весенней земли, как живой,