Где стынут опустевшие равнины,
Не покидать на звездном корабле
Забвенью обреченные руины,
Упасть на землю и обнять ее,
Своим теплом последним согревая,
И пусть уносит вновь в небытие
Угасший мир пустыня ледяная.
349. «Я сроднился с последней тревогой…»
Я сроднился с последней тревогой,
Согласился впустить ее в дом…
Хорошо помолчать пред дорогой,
Вспомнить то, что забудешь потом,
Лента жизни не может быть целой,
Как обратно ее ни крути:
Неизбежны разрывы, пробелы
На ее долголетнем пути.
Но внезапным лучом озаренья
Память снова находит слова —
И смыкаются прежние звенья,
И высокая Правда жива.
Суждены тем минутам приметы
Несказанной живой простоты,
Пред которой немеют поэты,
Говорят облака и цветы…
350. «О любви неразделенной…»
О любви неразделенной
Сколько вздохов, сколько струн,
Пауз в трубке телефонной,
Пепла повести сожженной —
Для того, кто сердцем юн!
А пройдут года — иначе
Всё расставит жизнь сама.
Потерявший не заплачет,
Знает он, что это значит:
Ждать звонка или письма.
Память, письма разбирая,
Отгоревшие дотла,
Скажет, легкий вздох роняя:
Хорошо, что и такая
В жизни все-таки была!..
351. «Всё доступно для зренья поэта…»
Всё доступно для зренья поэта,
Для приметливой думы его;
Из слияния мрака и света
Он словами творит волшебство.
Кто сказал — в примелькавшемся быте,
В пестрой смене его мелочей
Места нет для нежданных открытий,
Для иных, потаенных ключей?
Что слова — нерушимое зданье,
Связь предметов, понятий и дел,
Что привычное их сочетанье
Ставит новым дерзаньям предел?
Но затем и рождались поэты,
Чтоб родной открывал им язык
Самоцветного клада приметы
И глубинного смысла родник.
Всё, что стерто, становится новым,
Непривычным для слуха и глаз,
Там, где встретилось слово со словом
В самый первый, единственный раз!
352. «Есть какая-то вещая сила…»
Есть какая-то вещая сила,
Что, таясь изначально в крови,
Нас на подвиг любви вдохновила
И одно лишь сказала: живи!
С той поры, развернувшая крылья,
Начинает душа свой полет,
И пред нею напрасны усилья
Всех препятствий и тесных тенет.
Не об этой ли «тайной свободе»
Нам и Пушкин оставил завет,
Не она ль при любой непогоде
Зажигает спасительный свет?
Нерушимая связь с целым миром
Звуков, красок и плоти живой —
Дар бесценный отзывчивым лирам
И единый их истинный строй.
353. «Пусть то будет как сон или бред…»
Пусть то будет как сон или бред
(При желании всё может статься),
Я хотел бы, прожив столько лет,
Сам с собою — в былом — повстречаться,
Увидать себя юным, таким,
Как и было, конечно, когда-то,
Безрассудно беспечным, слепым,
Расточающим жизнь без возврата.
Юным быть, но со взрослой душой,
Пережившей, узнавшей немало,
Чтобы всё, что случится со мной,
Она зрелостью чувства встречала.
На нелегкой дороге моей,
Сквозь предвестия близкой разлуки,
Я тогда понимал бы ясней
Эти запахи, краски и звуки…
Но боюсь, без былой слепоты,
Увлечений, утрат и ошибок
Суше стали бы пахнуть цветы,
Меньше было бы слез и улыбок.
Мир понятным бы стал и простым,
Назывался бы так, как зовется…
Нет! Уж лучше былое былым,
Невозвратным навек остается!
354. «Есть у души, как у природы русской…»
Есть у души, как у природы русской,
Свои закаты и своя заря.
Она бывает и туманно-тусклой,
И яркой, словно солнце января.
В ней есть томленье медленного зноя
И горестных раздумий поздний лед.
Нет одного — покорного покоя
Там, за пределом облачных высот.
И никому не ведомы орбиты
Ее нежданных взлетов или сна.
Таинственны, загадочны и скрыты
От нас самих той книги письмена.
И может быть, в просторах мирозданья,
Где всё к расчетам точным сведено,
Она одна — свободное дыханье
И в вечность приоткрытое окно.
355. «Конечно, в племени поэтов…»
Конечно, в племени поэтов
У каждого своя судьба.
Формальных правил и декретов
Тесна ей торная тропа.
Одним — торжественные даты
С реестром памятных имен,
Индустриальных од раскаты,
Вседневной хроники разгон.
Другим — не формул начертанье
И не конспект прочтенных книг,
А жизни свежее дыханье
И светлых чувств ее родник.
Но рады мы добыче разной,
Попавшейся в тенета слов,
И мил нам россыпи алмазной
Трудами купленный улов.
Когда единственное слово
Отыщется, измучив нас, —
Всё в старом мире станет ново,
Как бы рожденным в первый раз.
А от словесного кокетства
И выдуманной шелухи
Одно надежное есть средство —
Душой внушенные стихи.
356. ТАЛЛИН(Средневековье)
С алебардою сутулится
Страж ночной в глухой тени.
Крепко город караулится:
Заперта цепями улица
И погашены огни.
Башни серые, щербатые
В шлемах красных черепиц
Смотрят в улицы покатые
На собор, где дремлют статуи
Возле рыцарских гробниц.
Час влюбленных, час безумия
Бургомистром запрещен,
И, спеленутый как мумия,
В блеклом свете полнолуния
Таллин спит и видит сон.
Тихо тянут невод времени
Стрелки башенных часов.
То и дело прячась в темени,
С сумкой, полной злого семени,
Вышел дьявол на улов.
И молчат дома пугливые,
Оградясь от князя тьмы.
На его посулы льстивые
Есть у них благочестивые
Протестантские псалмы.
Но зерно давно уж смолото…
Там, где мирно спят купцы,
Бродит в бочках горечь солода
И ручьем стекает золото
В крепко сбитые ларцы.
Город горд торговой славою.
Богатей, но жди беду.
Ведь недаром за заставою
Люди видели кровавую,
Огнехвостую звезду!
Что несет она? Спасение
Иль предвестье грозных бед?
Мор, чуму, землетрясение,
Новой ереси смятение
Или войн дымящий след?
……………………………
Всё прошло — и предсказания,
И все те, кто верил в них.
Кто бы думать мог заранее,
Что останутся лишь здания,
Сторожа веков седых?
От времен, от разорителей,
Люди милости не ждут.
Что ж осталось от строителей,
Побежденных, победителей?
Только Камень! Только Труд!
357. ЛЕРМОНТОВ
Не в силах бабушка помочь,
Царь недоволен, власти правы.
И едет он в метель и ночь
За петербургские заставы.
Еще стучит ему в виски
Гусарский пунш. Шальной мазуркой
Мелькают версты, ямщики
И степь, разостланная буркой…
«Поручик, это вам не бал.
Извольте в цепь с четвертой ротой!» —
И поперхнулся генерал
Глотком наливки и остротой.
От блюдца с косточками слив,
От карт в чаду мутно-зеленом
Он встал, презрительно-учтив,
И застегнул сюртук с поклоном.
Покуда злоба весела
И кружит голову похмелье,
Скорей винтовку из чехла —
Ударить в гулкое ущелье!
Поет свинец. В горах туман.
Но карту бить вошло в привычку,
Как поутру под барабан
Вставать в ряды на перекличку.
Душа, как олово, мутна,
Из Петербурга — ни полслова,
И Варенька Лопухина
Выходит замуж за другого.
Кто знал «погибельный Кавказ»
(А это песня не для труса!) —
Тот не отводит жадных глаз
Со льдов двугорбого Эльбруса.
Как колокольчик под дугой,
И день и ночь в тоске тревожной,
Он только путник почтовой