Есть ли что в тебе,
Ах, колдунья ты,
Чтоб страдать в плену
Горькой маеты?
Правда, сорок кос, все длиной до пят,
Вдоль твоей спины вьются и скользят.
Но в них блеска нет, перелива нет,
Хоть и сорок кос, всё же дива нет!
Правда, притаясь, точно две змеи,
Глубиной манят всех глаза твои,
Но они огнем не озарены,
Как душа твоя и глаза черны!
Правда, ты стройна, ростом высока,
Высока, стройна, в талии тонка,
Но ведь тополь всё ж гибче и стройней,
А волна в реке — не сравнишься с ней!
Ты не столь гибка и не столь нежна,
Как реки Араз легкая волна.
Разодета ты в бархат и атлас,
Но румянец щек не ласкает глаз.
На лице твоем родинки рядком,
Но сравню ль щеку с алым лепестком?
Мне любви туман взор не заволок,
Золотых долин, гор не заволок.
Знай же, убедись, вздоха не издам,
Не колеблясь, я от тебя уйду,
Я пойду бродить по горам, долам,
Брошусь в бой с врагом, смерть в бою найду.
Упаду в траву, на туманный луг.
Имени, каким нарекли тебя,
Не произнесу в час предсмертных мук.
И не буду, знай, я желать, любя,
Чтобы надо мной в тот последний час
Твой склонялся лик, речь твоя лилась».
Промолвив так точь-в-точь,
Надо уходит прочь.
На речи молодца
Она — ни полсловца.
Покинул гость жилье,
Он выдернул копье,
Узду с прикола рвет,
Ускачет прочь вот-вот.
И вдруг… стерпеть не смог,
Упал он на порог.
Коленопреклонен,
Пощады молит он:
«Ах, ангел, пери, неба дар,
Любовь моя, ах, Гюлизар!
Бог видит, видишь ты сама,
Что лгу я, лгу, сошел с ума.
Смертельный не снести удар,
На части сердце рвется, яр.
Красотки в мире не сыскать,
Которая тебе под стать.
Изранена моя душа.
Ты хороша, так хороша,
Так хороша!»
279. Еврейская легендаПеревод А. Ахматовой
Чтоб первый человек был сотворен,
Господь земли взял с четырех сторон,
Он юг и север, запад и восток
Соединил, — смешал их землю он,
Чтоб человек, куда бы ни забрел,
Везде бы дома чувствовал себя.
Когда же смерти прозвучит глагол,
Провозглашая, что всему конец,
Все люди получали б на земле
В ее объятиях покой сердец.
280. СократПеревод Б. Садовского
Мудрого Сократа к смерти злой
Трибунал афинский присудил
Бичевал мудрец неправый строй
И к порокам беспощаден был.
Им коварный отменен завет.
Высоко над миром поднял он
Силу мысли, вечной правды свет,
Слово совести, любви закон.
Вот в темнице смертного конца
Скованный Сократ спокойно ждет,
И к себе известного певца
Он по делу важному зовет.
Перед ним прославленный певец.
«Мой привет Сократу, — он сказал. —
Чем я это заслужил, мудрец,
Что меня ты вспомнил и позвал?»
— «Милый брат, прошу тебя помочь
Мне законы музыки познать,
Краток век, долга незнанья ночь,
Не хочу я случай упускать».
— «Но ведь ты… О друг великий мой…» —
И продолжить речь певец не смел.
«Да, но всё же в час последний свой
Я б искусства смысл постичь хотел».
И когда благоговейно был
Истолкован музыки закон,
Дух Сократа радостно парил,
Мудростью бессмертной озарен.
281. Народная лираСербская легенда XVIII векаПеревод М. Петровых
Над Сербией блещет кривой ятаган
И каркают вороны, пьяные кровью.
Исхлестанный воздух горяч и багрян.
И ветер разносит рыдание вдовье.
Тиран Абдулла, кровожадный паша,
Пирует в Белграде, победою пьяный.
Ослушников войско во прах сокруша,
Он счастлив богатой подачкой султана.
Замученной Сербии лютый палач
Сидит на резном перламутровом троне.
Шербет, словно кровь непокорных, горяч,
И золото чаши пылает в ладони.
Кругом янычары, что рады и впредь
Разбойничать, лишь бы платили сполна им…
На блюдах дымится обильная снедь,
Струится шербет полноводным Дунаем.
Зловещий подсчет веселит янычар:
По многу ль голов они в битве отсекли?
Бахвалятся, спорят — чей крепче удар,
Бранятся, хохочут, как дьяволы в пекле.
«Эй, старого Мирко введите-ка в зал!
Его четырех сыновей мы забрали.
Отвагу мятежников он воспевал,
Властителей славу воспеть не пора ли!»
И Мирко-гусляр входит словно во сне,
Он слышит застольный прерывистый гомон.
Присев на скамью ото всех в стороне,
Глазами незрячими водит кругом он.
«Послушай, старик, — возглашает паша, —
Во прах уничтожил я Сербию вашу,
Но знаю, что песня твоя хороша,
Твой редкостный дар по заслугам уважу.
Не зря приведен ты на праздничный пир:
Прославь меня песней на вечные годы.
Пускай меня помнит и чествует мир,
Покуда есть небо, и суша, и воды».
Наградой паша соблазняет певца:
Алмазами, золотом — жизнью богатой,
Но Мирко молчит, не поднимет лица,
И зал замирает, смущеньем объятый.
«Эй, Мирко-гусляр, начинай поживей!
В свидетели я призываю аллаха:
Верну тебе всех четырех сыновей,
И вместе домой вы пойдете без страха!»
И чудится Мирко, что с ним сыновья
Домой возвращаются живы-здоровы…
Но горько молчит он, печаль затая.
На пиршестве пышном не слышно ни слова.
Разгневанно смотрит на Мирко паша,
И властью, и кровью, и яростью пьяный,
А Мирко-слепец, через силу дыша,
Молчит и темнеет, как в бурю Балканы.
«Проклятый гяур, я сказал тебе: пой!
Не то берегись — как бы ты не заплакал!
Коль будешь упрямиться, дурень слепой,
Сейчас посажу сыновей твоих на кол!»
И чудится Мирко: ведут сыновей,
На кол сажают, — и в горестной муке
Пытается гусле наладить скорей,
Но жалко дрожат непослушные руки.
Касается струн переливчатых он,
Мерещатся старому стоны страдальцев,
Но спрятался в гусле серебряный звон,
Не слушают струны немеющих пальцев.
О, как же спасти ненаглядных сынов?!
Измучилось сердце от тайных страданий,
Душа не находит угодливых слов,
И голос певца замирает в гортани.
Всё чудится: блещет кривой ятаган
Над Сербией милой, над вольною волей,
Пьют вороны кровь из бесчисленных ран,
Багряный туман поднимается с поля…
И Мирко вскочил — не стерпелось душе,
Он гусле отбросил — струна зазвенела,
Открыто, бесстрашно кричит он паше
Правдивое слово, что в сердце горело:
«Пытайте, казните, — в вас нету стыда,
Убийцы безвинных, позорище мира!..
Но помните вы, что народная лира
Не лжет никогда!»
БАСНИ
282. Мулла и детиПеревод М. Столярова
На минарет мулла седой
Взошел по лестнице витой
И, руки приложив к ушам,
Вознес молитву небесам.
Вот о перила оперся,
Глядеть на город принялся.
«Как мал внизу весь этот люд!
Не люди — куры там снуют».
В саду полуденной порой
Ребята тешились игрой.
Кричат: «Взгляните поскорей —
На минарете воробей!»
283. Волк и соловейПеревод Эм. Александровой
Все знают — много зла еще на свете…
Однажды на рассвете,
Забывшись сном в тени ветвей,