* * *
Вот блаженство – ранью заревою
Выходить в дорогу босиком!
Тонкое покалыванье хвои
Увлажненным
сменится песком;
Часом позже – сушью или влагой
Будут спорить глина и листва,
Жесткий щебень, осыпи оврага,
Гладкая,
прохладная
трава.
Если поле утреннее сухо,
Что сравнится с пылью золотой?
Легче шелка, мягче мха и пуха
В колеях
ее нагретый слой.
Плотным днем, от зноя онемелым,
Бросься в яр прозрачный… и когда
Плеском струй у пламенного тела
Запоет
прекрасная
вода,
И когда, языческим причастьем
Просветлен, вернешься на песок —
Твоих ног коснется тонким счастьем
Стебелиный
каждый
голосок.
Если же вечерние долины
Изнемогут в млеющей росе,
И туман, блаженный и невинный,
Зачудит
на сжатой
полосе —
Новый дух польется по дороге,
Кружится от неги голова,
Каждой капле радуются ноги,
Как листы,
и корни,
и трава.
Но еще пленительней – во мраке
Пробираться узкою тропой,
Ощущая дремлющие знаки
Естества —
лишь слухом и стопой.
Если мраком выключено зренье,
Осязаньем слушать норови
Матерь-землю в медленном биенье
Ее жизни
и ее любви.
Не поранит бережный шиповник,
Не ужалит умная змея,
Если ты – наперсник и любовник
Первозданной силы бытия.
1936—1950
* * *
Как участь эта легка:
Уйти от родного порога…
Дорога! Птица-дорога!
Волнующиеся облака!
Как мед, я пью этот жребий:
Воительницу-грозу,
Склоненную в зыбь лозу
И радугу в вечном небе.
Мелькают межи, столбы,
Деревни у перелога…
Дорога! Песня-дорога!
Песня моей судьбы!
Как не любить – телеги,
Поскрипывающие в колее,
Неспешную речь в жилье,
Гул хвои на лесном ночлеге?
Лети же, светла, легка,
На зов голубого рога,
Дорога! птица-дорога!
Кочующие облака!
1937
На перевозе
Если мы, втроем, вчетвером,
Входим путниками на паром —
Хорошо в закатном покое
Озирая зеркальный плес,
Загрубевшею брать рукою
Влажно-твердый, упругий трос.
Прикасались к нему весь день
С полустанков, сел, деревень,
Каждый мальчик, всякий прохожий,
Бабы, девушки, учителя,
Старики, чью плотную кожу
Знает сызмальства мать-земля;
Знаком связи народной стал
Этот твердый, тугой металл;
Через эти пряди витые
Волю тысяч вплетали в круг
Сколько ласковых рук России —
Властных, темных, горячих рук!..
Воды искрятся серебром.
Мерно двигается паром.
И отрадно вливать усилья
В мощь неведомой мне толпы…
В этом – родина. В этом – крылья.
В этом – счастье моей тропы.
1950
Привал
Где травка, чуть прибитая,
Нежней пушистых шкур,
Уютен под ракитою
Привал и перекур.
Хоть жизнь моя зеленая
И сам я налегке,
Но сало посоленное
И сахар есть в мешке.
Гляжу – любуюсь за реку,
На пажити внизу,
Сухарики-сударики
Грызу себе, грызу.
А большего не хочется,
И весело мне тут
Смотреть, как мимо рощицы
Прохожие бредут.
Идите, люди мудрые,
Куда велят дела,
А мне зеленокудрая
Ракиточка мила.
1950
* * *
Неистощим, беспощаден
Всепроникающий зной,
И путь, мимо круч и впадин,
Слепит своей желтизной.
Но тело все еще просит
Идти по полям, идти
Изгибами – в ржи и просе
Змеящегося пути.
Люблю это жадное пламя,
Его всесильную власть
Над нами, как над цветами,
И ярость его, и страсть;
Люблю, когда молит тело
Простого глотка воды…
…И вот, вдали засинело:
Речушка, плетни, сады,
И белая церковь глядится
Из кленов и лип – сюда,
Как белоснежная птица
Из мягкой листвы гнезда.
1936
Лопух
А еще я люблю их —
Прутья старых оград у церквей,
Если в медленных струях
Нежит их полевой тиховей.
Здесь бурьян и крапива
Да лиловые шапки репья,
И всегда терпелива
В раскаленной пыли колея.
Ноги ноют от зноя,
От огня многоверстных дорог…
Ляг, ветришка, со мною
У спокойной ограды, в тенек.
Вон у бедной могилы
Исполинская толщь лопуха
Дышит кроткою силой,
Молчаливою думой тиха.
Люди, люди! Напрасно
Вы смеетесь над этим листом:
Его жилки – прекрасны,
Ведь пеклись стихиали о том.
Убеленные пылью,
Эти листья над прахом взошли,
Как смиренные крылья
Старых кладбищ и вечной земли.
И отрадно мне знанье,
Что мечта моя будет – в стихе,
Дух – в небесном скитанье,
Плоть же – в мирном, седом лопухе.
1950
Товарищ
Никчемных встреч, назойливых расспросов
Я не терплю. О, нет, не оттого,
Что речь свернет на трактор, вспашку, просо…
Но кто поймет бесцельный путь? Кого
Мне убедить, что и в судьбе бродяжьей —
Не меньший труд, чем труд на полосе?
Ведь тут, в России, в путь влекомы все
Других забот нерасторжимой пряжей.
Но как-то раз мальчишка боевой,
Товарищ мой в купанье у Смилижа,
Взглянул в лицо настороженней, ближе,
И, вдруг притихнув, повернул за мной.
Мы молча шли, бесшумно, друг за другом,
Отава луга вся была в росе,
Июльский вечер умолкал над лугом
В своей родной, своей простой красе.
А он молчал, на мой мешок уставясь,
И в легком блеске смелых светлых глаз
Я прочитал томительную зависть —
Стремленье вдаль, братующее нас.
Вода реки с волос смешно и скоро
Сбегала по коричневым вискам…
И за умнейший диспут не отдам
Ту простоту и свежесть разговора.
Благослови, бездомная судьба,
На путь свободный будущего друга!
Веди с порога! оторви от плуга!
Коснись крылом мужающего лба!
Когда-нибудь на золотом рассвете
Простой мешок ему на плечи кинь,
Пропой ветрами всех твоих пустынь
Бродяжью песнь – сладчайшую на свете!..
…Я уходил, – и дни мои текли,
Уча любить все звуки жизни стройной,
Прислушиваться, как в деревне знойной
Скрипят колодезные журавли,
И как шмели гудят в траве погоста,
Где мальвы желтые и бузина,
Где дремлют те, кто прожил жизнь так просто,
Что только рай хранит их имена.
1937
* * *
Плывя к закату, перистое облако
Зажглось в луче,
И девять пробил дребезжащий колокол
На каланче.
Уж крик над пристанью – «айда, подтаскивай» —
Над гладью смолк.
Как молоко парное – воздух ласковый,
А пыль – как шелк.
В село вошли рогатые, безрогие,
Бредут, мычат…
Бегут, бегут ребята темноногие,
«Сюда!» – кричат.
Круг стариков гуторит на завалинке
Под сенью верб,
Не замечая, как всплывает маленький
Жемчужный серп.
Несет полынью от степной околицы,
С дворов – скотом,
И уж наверно где-то в хатах молятся,
Но кто? о чем?
1950
* * *
В белых платочках и в юбках алых
Девушки с ведрами у журавля,
Рокот на гумнах и на сеновалах,
А за околицей – лишь поля.
И прохожу я путем открытым
Через село в ночной окоем,
С сердцем, душою реки омытым,
И просветленный безгрешным днем.
Я оттого и светлел, что волен:
Здесь – сегодня, а завтра – там,
Завтра уйду гречишным полем
С песней другой и к другим местам.
И не пойду я по душным хатам
Вечером звездным ночлег ища:
Вон за лужайкой, над плавным скатом,
Кров необъятный, без стен и ключа.
1936
* * *
Осень! Свобода!.. Сухого жнивья кругозор,
Осень… Лесов обнажившийся остов…
Тешатся ветры крапивою мокрых погостов
И опаздывают
сроки зорь.
Мерзлой зарей из-под низкого лба деревень
Хмурый огонь промелькнет в притаившихся хатах..
Солнце-Антар леденеет в зловещих закатах
И, бездомный,
отходит день.
Тракторы смолкли. Ни песен, ни звона косы,
Черная, жидкая грязь на бродяжьих дорогах…
Дети играют у теплых домашних порогов,
И, продрогшие,
воют псы.
Родина! Родина! Осень твоя холодна —
Трактом пустынным брести через села без цели,
Стынуть под хлопьями ранней октябрьской
метели…
Я один,
как и ты одна.
1930—1940