Стоите Вы… И простоите долго…
Но дом, и двор, и город золотой
Внезапно потеряли отношенье
К тому лицу… К душе погибшей той…
Как в тёмных водах – гасни, отраженье!..
Скворец
Под крышей, где в лунный торец
Сосны упирается хрящик,
Последний великий мудрец,
Последний скворец говорящий
Живёт и не знает невзгод,
Смеётся над городом старым
И целую ночь напролёт
Свистит нерасставшимся парам.
– К тебе бы дорогу найти,
С тобой подружиться, насмешник!
– Ну что ж, разбегись и взлети
Над садом в цветущих черешнях!
– А если не в силах летать
Мой разум, упрямый и косный?
– О чём же тогда нам болтать?
Не сбудется наше знакомство.
И вот уже наперерез
Бежит обезумевший ветер. –
Последний великий мудрец
В любви отказал и привете…
Йорик
Да, что уж говорить – прошло то время,
Когда на пир великого безумья
Сходились хвастуны и короли,
И сам Шекспир играл для них на дудке…
Настал последний, непробудный век.
И как ты в колокол всемирных взрывов
Ни бей – тебе его не разбудить…
Майданек, полный Гамлетов. На всех –
Один безмолвствующий отчий призрак,
Идущий вспять у будущего с краю
И всех к себе влекущий…
…И они
В своём падении неразличимы…
Один из них, кто пишет эти строки,
Глядит в пустой прищур могильной ямы,
Как нищий сфинкс, обритый наголо. –
И со своею головой играет.
Объяснение
Как дворам, по-будничному праздным,
Разгадать в столетии литом,
Что любил тебя всегда, но сразу
Не сказал… Что столько лет потом
Говорил с тобою – не словами,
Но прерывистым дыханьем звёзд,
Но бушующими деревами
В откровенные прорывы гроз,
Что зимою – зябликом случайным
Я стучался в мёрзлое окно…
Да и то, что кажется молчаньем,
Было правдой до краёв полно.
Мухаммед
…Архангел говорил: «Читай!»
А он в ответ: «Я не учился
Срывать с небесного щита
Созвездий медленные числа.
Я знал: бегущий свиток лет
С той вязью встреч на белых вёснах
Написан лишь затем, что вслед
Единственный читатель послан.
Я знал: для одного меня
Вся каллиграфия печалей
На обороте Книги Дня
Луны выводится лучами.
Не бойся – я пойму и так:
Ведь на скрещенье вен трепещет
Велений Божьих каждый знак.
Вскрой полумесяцем – захлещет!»
Скорая помощь
Глубокой ночью – свет в одном окне.
В нём – трое: в нём – больная, врач и фельдшер.
Кружится звон. Больной всё хуже. К ней
В порыве тёмном потянулись вещи.
Врач думает: «В одну из тех ночей,
Когда душа сильна сиротской жаждой
И в снисхожденье этот мир ничей
Тебе подарен, я здесь был однажды…
Она была тогда совсем иной,
Она теперь, наверное, не вспомнит,
Как время, повернувшись к нам спиной,
Ушло в одну из близлежащих комнат…»
А фельдшеру – семнадцать. Как во сне
Его приводит женщина в смущенье,
Но он бы так по-детски не краснел,
Когда б не врач, не это освещенье
Тревожное, не голос тайных снов
С весьма похожей, жаркой обстановкой, –
И если б не вошёл под этот кров
Четвёртый, в чьём присутствии – неловко…
Полночь
На лесных, на темнеющих тропах
Я искал тебя в тайном июле,
В золотых и загадочных строфах
Тех поэтов, чьи судьбы минули,
На дорогах бездумья и неги,
Одиночества и забытья, –
С той минуты, как дали мне некий
Облик. В вечность отверстые веки.
С той поры, как себе я судья.
Там, где ночь пробуждает немая
Полустанков печальных сердца,
Где не спят, за тебя принимая
Заоконную ветку, скворца, –
Я искал тебя в каждом проулке,
В тех, кто за полночь сходит с перрона,
Кто не встретил на свете родных, –
В их шагах, неуверенно-гулких,
В их горчайшем дыханье неровном,
В блеске звёзд, исходящем от них.
Я искал… Ты всё ближе и ближе,
Соловьиный разносится свист.
Вижу кроны. Созвездия вижу.
На последнем пути – отзовись!
Нищий-двойник
…О господин! Когда великий мрак
Падёт на эту землю безвозвратно,
Последним светом в чёрных зеркалах
Я отражу тебя тысячекратно.
Я стану песни отзвуком твоей,
Ответом средь всемирного молчанья,
Твоим воспоминаньем… О – поверь,
Поверь, что наша встреча неслучайна!
И ради тысяч непостижных лет,
Где мы неотличимы друг от друга,
Подай на бедность – и смотри мне вслед,
Пока следы на льду не слижет вьюга.
Ангел
О возросший над самой крышей
Мой космический черенок,
Под которым созвездья рыщут
Городские, сбивая с ног,
О юродивый, о тишайший,
Протянувший десятки рук
Над несбыточной жизнью нашей,
Над большим фонарём разлук…
Беспечальный! В тебе не того ли
Слабоумного мальчика дух,
Что не знал ни тоски, ни боли
И ловил огоньки на льду?
Помню – вскладчину хоронили
Мы всем домом тебя год назад…
Не пустили. Не дали крылья.
Только долгий зелёный взгляд.
Ты и я
Ты – источник времён и странствий.
Излученье. Ученье. Суть.
Я – вместилище слова, страсти.
Я – всемирной судьбы сосуд.
Как трепещет, горит пылинка
В безмятежном, крутом луче,
Так во мне Вифлеем и Треблинка
Вопрошают:
– О чей ты? Чей?..
– Отраженье. Рожденье Лика.
Изначальной печали ручей.
«Воды, как воздух, легки…»
Воды, как воздух, легки,
Прозрачны морские глубины:
Рыба подобна стеклу,
Ракушка – дальней звезде.
Всё, что запомнил, покинь.
Весь мир – словно выдох единый,
Где, открывая твой слух,
Сокол над полем блестел…
Отелло
О город – лейтмотив
Крушения любви,
Где, ноги промочив
По щиколку в крови,
Я тенью прохожу
По площади немой,
И, не смолчав, дрожу
На звёзд вопрос прямой!..
Венеция! Я сном,
Ошибкой завлечён
В твой бесприютный дом,
Как сокрушённый чёлн.
Я только синь и хлеб
Хотел найти в тебе,
Но стал узлом судеб
В хрупчайшей той судьбе…
Во тьме велик душой,
А днём неуловим, –
О, сколько я, чужой,
Свершил, чтоб стать твоим!
Рукою чёрной – в явь
Из всех тянулся снов…
Но ты себе оставь
Кровавый мой улов!
Школа
Я много раз пытался стать другим,
И всё ж не одолел себя ни в чём.
Но дерево – великое, как гимн, –
Зарю склоняло над моим плечом.
Оно учило скорби и хвале,
Как дирижёр, покачивалась ветвь.
И я ни в чём себя не одолел –
Но в лучшей школе научился петь.
И с изумленьем вижу: я пою,
Меня встречает облака поклон,
Как грешника прощённого – в раю,
Над целым государством грозных крон!..
Сын Ивана Грозного
Тоска возвышалась над ним, словно город,
Пехотою слуха осаждена
И конницей зренья штурмуема.
Но выкрик жезла был, как молния, короток –
И новая жизнь налегла, ледяная,
И больше слова ни к чему ему.
Так смерть подошла – ледяною Москвою,
Огромными башнями будущих эр,
Висящими вслух над соборами, –
Москвой, на столетья прохваченной хворью –
Насквозь. Как отцовский тот, пепельно-серый,