«Тот, кто из тучи испил грозовой…»
Тот, кто из тучи испил грозовой,
Кто окунал свои руки в лаву –
Нет, не мертвец, но только живой
Богу возносит славу!
Только кто звёзды срывал, как плоды,
Кто на земле научился
Видеть на скалах веселья следы,
В лиственный лес разворачивать числа,
Кто человечество наперечёт
Знает, моря – как свои пять пальцев,
Кто зеленеющий лист рассечёт
Вдоль – в глубине созреваний скитаться,
Кто поднимался из тьмы гробовой,
Чтоб на рассвете пропеть свое «Ave» –
Тот не умрёт уже. Только живой
Богу возносит славу!
«О, твой ли голос слышу я…»
О, твой ли голос слышу я
Чрез столько лет и зим?
Он в эту полночь бытия
Едва ль вообразим,
Но светит – страстный и живой –
В разорванной тиши…
О, я ли слышу голос твой
Из глубины души?
Из глубины звезды литой,
Что мечет пламя дней,
И время – шарик золотой –
Растёт, рождаясь в ней.
Из тех истерзанных глубин,
Где рай – подать рукой…
И я отныне – не один.
Но рядом – не другой.
Варлаам и Иоасаф
Торговец приходит к принцу,
Смущённый его величьем,
И предлагает ларчик
С жемчужиной дорогой.
Но надо с тем примириться,
Что всё это – только притча,
А принц – как маленький мальчик
Перед Вечности грозной рекой.
Торговец приходит к принцу.
Столетья дремлют, кивая.
На улице – древность. Овцы
Бредут, и пастух поёт.
Но надо с тем примириться,
Что, вскрикнуть не успевая,
Внезапно в этом торговце
Принц себя узнаёт.
Торговец приходит к принцу
И дверь прикрывает плотно.
Виденье крутых ступеней,
Непройденных, властных вех.
Беседа до света длится.
Врывается город в окна.
Ни времени, ни спасенья:
На свете двадцатый век.
«Метель осыпает несчётной казной…»
Метель осыпает несчётной казной
Базар приутихший. И сразу повеяло
Той площадью людной, с толпой ледяной,
Где головы рубят за веру, –
Жестокой, глухой, корневой стариной,
Где смерть, словно ветер, проглотишь,
Где жизни крылатой, где жизни иной
Завистливый зреет зародыш.
И кто же раскусит столетья спустя,
Что казни подобны аккордам
И баховской мессы бессмертный костяк
Окреп в этом воздухе твёрдом?..
Исповедь
Я в город вхожу. Я в предсмертные, в первые крики,
Дрожа, окунаюсь – в густом многолюдье окон,
На лестничных клетках – и в клетках грудных, где великий
Вращатель созвездий пирует веков испокон.
Я в город спускаюсь. Реки разноцветные блики
Меня леденят. И в воде вразумляющей той
Меж вечных домов словно ветер проносится дикий –
Бездомные судьбы с цыганской своей пестротой.
Я строю дыханье – я вникнуть едва успеваю
В прохожего речь, и обрывком величья она
Доносится следом. Я каждым отдельно бываю.
Заслуги деревьев на мне – и умерших вина.
А возрастов смена – тиха, как звоночек трамвая,
А старость колдует, к секундам сводя времена,
И Лестница Иакова, Млеющий Путь задевая,
В бушующий город безвыходно вкоренена.
Война разразилась – и снова сменяется пеньем,
А зори над жизнью мелькают, подобно ножу,
И души идут в темноте по гранитным ступеням.
…Я в город спускаюсь. – Я к небу в слезах восхожу.
Оборотень
Над крышами дрожит нагое тело ночи,
И падает роса.
Ко мне знакомый грустный оборотень хочет
Зайти на полчаса.
Спросонья воробьи цветут, листва щебечет,
Влюбляется трава.
А если так, то мы сейчас на эту встречу
Имеем все права.
– Ну заходите, что ж. Какие нынче вести?
(Сквозь Вас – луна в саду.)
– Вы – к старости и снам. А я впадаю в детство,
Навстречу Вам иду.
И всё ж беседа нам полезна. В ней, быть может,
Мы время уточним.
– Он говорит, блестя воздушной, звёздной кожей,
И виден дождь за ним.
– Скажите, дорогой: в ночах сырых и зябких,
У чёрта на пирах,
Кто кличет нас во тьме? Кто тянет племя яблок
Срываться в скользкий мрак?
Они летят с ветвей – до одури послушны,
Но в воздухе вопят,
И, подражая им, спадают с неба души,
И длится звездопад…
Ещё хочу спросить: среди галактик мёртвых –
Звезда минувших эр
Умеет ли, как встарь, держаться взглядов твёрдых,
Туманностям в пример?
Ещё один вопрос меня сомненьем мучит –
Насчёт природных льгот:
Скажите мне – судьба или счастливый случай,
Что лето – каждый год?..
…Гляжу – а между тем мой гость уже растаял,
И двери – на засов…
А впрочем, где же я? Ведь комната – пустая…
– Будильник. Шесть часов.
Осенний сонет
Вбирая прелый запах желудёвый,
Сжимается латунная река,
И луч – как умирающей рука
Навстречу близким позабытым: «Кто вы?»
А День и Ночь старинную свою
Вражду забыли, перешли от злости
К игре осенней. И бросают кости,
И выпадает жребий забытью.
А кот заснул, по-зимнему усат,
И в воздухе тревожно-колокольном
Повисли слоги: сновидений нет.
Крадётся мрак вдоль изгороди в сад,
Крадётся Смерть к Любви путём окольным –
И ждёт, чтоб в доме погасили свет.
Адам
…Но это зренье было выше сил.
Оно померкло. И в слепом испуге
Я, задыхаясь, кожей ощутил
Два поцелуя – Смерти и Подруги.
И вот я сам запретным стал плодом –
И понял, что живу помимо воли,
Что мною реки скованы, как льдом,
И птицы с неба падают от боли.
И мне осталось лишь себя сорвать
С ветвей судьбы, чтоб не искать спасенья,
И уцелевшим светом согревать
Подругу в бесприютности осенней…
«Осенний небосвод с твоих спадает плеч…»
Осенний небосвод с твоих спадает плеч,
Как плащ, поскольку ты – далёкий и нездешний.
Лишь музыку извлечь из камня – и прилечь
На поле, сквозняком накрывшись, как одеждой.
Нездешний. Соскользнёт бесшумная заря
На города с твоей задумчивости дальней,
Нескромных не коря, забывших не зовя,
Лишь намекая им на позднее свиданье.
И люди, как на хлеб, в дымящуюся тишь
Сиротами глядят. С них многословьем праздным
Спадают имена. Но ты опять молчишь
В рассеянности слёз. И ни один не назван.
Сократ
…Сознанье угасает. Напоследок
Я говорю: блажен, кто насладится
Земной печалью более меня.
Кто площади, базары городские
Страстней, чем я, прижмёт к своей груди.
Кто с отроками не прервёт беседу,
Окликнутый завистником. Кто локон
Упругий, юношеский, золотой
Не выпустит из рук под взглядом Мойры.
Кто Гению, живущему в предсердье,
Осмелится, не рабствуя, внимать.
Сознанье угасает. Что же вы
Столпились, не скрывая слёз и жалоб,
У в забытьи поющего огня?
В последний раз погреться? Но к чему
Мне ваши сожаленья? Вы живёте
Постольку лишь, поскольку мыслю я.
Сполохи мысли пир свой завершают.
В них догорают города, событья,
Любимых лица, недругов слова…
Асклепию, друзья, сегодня в жертву
Зарежем петуха – за исцеленье
Души – от тела, мыслей – от надежд!..
Сознанье угасает. Горечь Стикса
Нахлынула, смешавшись с вашим плачем… –
И вас как не бывало!.. Да и с кем
Прощался я? В какой собрался путь
В столь поздний час? К какой олимпиаде
Мой приурочен срок? Какой народ
Дал речь взаймы бездомному сознанью?
Была она певуча иль груба?..
…А звёзды всё растут, немыслимо красивы!
И прежде, помню, я в какие-то прорывы
Их видел, и была картина не такой…
Но я от прежних мест, как видно, далеко.
«И не вини, и не вмени…»
И не вини, и не вмени: