Но сорок лет, по слову Божью,
Он рос и украшался. Мир
Москвы листался у подножья:
Разносчик страхов семенил
У стен агентства страхового,
И годы падали с лотка.
Обрывки сна порохового
Пыталась досмотреть река,
От шума увернувшись. Смутно
Во сне дрожали мятежи.
А город рос ежеминутно,
И Время ножницы-ножи
Точило, колесо вращая
С печальным скрежетом. Над ним
Любимый с детства запах чая
Глушил густой фабричный дым.
И вровень с дымом, всем доволен,
На тьму мелькающих имён
Глядел с одной из колоколен
Мальчишка перед Судным днём…
Эльфы
Все меньше хлеба под вечер крошат
Альпийским эльфам. Их когда-то чтили
Или жалели просто, как мышат,
И любовались, как искрятся крылья
У этих, самых маленьких, землят,
Владеющих членораздельной речью.
А нынче никого не веселят
Ни хрупкость мотылька, ни человечья
Их поступь. Каждый занят сам собой,
Не замечая, как ласкает ветер
Заката лошадиною губой
Последних эльфов нашего столетья.
ПортретыИз цикла
Смотри – глаза, глядевшие в зрачки
Окликнутого Богом Авраама,
К тебе отныне яростно близки,
В твоё лицо отныне смотрят прямо!
Смотри – душа, дышавшая в тиши
С Эсфирью омертвелой, с Артаксерксом
Разгневанным, – сестра твоей души,
С твоим её бессмертье вровень сердцем!
Смотри, я выступил из темноты –
Взглянуть в тебя. Ты не исчезнешь вовсе.
Ты – зеркало. И где бы ни был ты –
Я тоже есть. Запомни – и готовься!..
На призыв – войти в своё лицо,
Отделившись от лица природы,
Оглянулся – пеплом и пыльцой
Весь покрыт, мгновенный, желторотый,
Умудрённый разумом полей,
Утверждённый в своеволье ветра:
«Вот роса. Ни капли не пролей.
Луч. Не урони ни доли света.
А меня не окликай. Пусти
Точечной, пейзажной земляникой
Поиграть – и строгость обрести
У колен праматери безликой.
И весенним лесом расцвести».
Как хрупок, мужественно-хрупок
В пространстве красном, напряжённом!
На мелкие осколки – кубок
В неразрешённом, нерешённом,
Китайском взгляде на предметы
Служенья, и любви, и быта.
И только кисть легка, как лето,
И только краскам суть открыта.
И всё умрёт – модель и автор,
И страсть сокрытая, и братство…
Картина выживет, но завтра
В ней никому не разобраться.
«Быть всеми, всюду и всегда…»
Быть всеми, всюду и всегда,
Лишь исчезать и длиться,
Как проливается вода
И как мелькает птица,
Как чертит дым тугим кольцом
Сгоревшие поленья,
Как повторяется лицо
В десятом поколенье.
Быть всеми, всюду и всегда,
Лишь длиться, исчезая,
Не оставляя ни следа
У мира в белом зале,
В огромных зеркалах шести
Вселенских измерений…
Но нет – черёмухой цвести,
Как в Третий День творенья!..
Вопрошаю ночь
Из кухни пахнет смертью. Я встаю,
К стеклу тянусь. – Напрасные усилья:
Всё поколенье в августе скосили
На корм кометам. Все уже в раю.
Я задыхаюсь – пойманный, последний –
И пробуждаюсь. В мире хорошо
И холодно. Почти проходит шок.
Но всё же тянет смертью из передней.
В окне Луна огромна, как в Египте,
Бежим поспешно, кони по пятам,
Но нет – не спать, не оставаться там…
А тянет в сон. Из дома надо выйти.
А лестница – неверная жена –
Петляет, предаёт, уходит влево,
В приливы допотопного напева.
Не ночь, а пепел. Площадь сожжена,
И я один – живой. Но нет, похоже –
Не я, а мальчик сверху, мой сосед.
Он, полустёртых слушатель кассет
По вечерам, до этой ночи дожил
Один. Над ним Медведица Большая,
И он идёт с бродяжною сумой
Умолкших песен. Всё же голос – мой.
Я спящую эпоху вопрошаю
О дне, когда созреют семена,
Посеянные Богом. Но дойдёт ли
До звёзд недвижных мой подвижный оклик?
И есть ли звёздам дело до меня?..
«Вы ошиблись, мы с Вами…»
– Вы ошиблись, мы с Вами
Не встречались до этого дня,
Эта встреча – впервые…
Впрочем, что-то коснулось меня,
Подождите… Словами –
Не могу, все слова – неживые.
Небосводом укрыться – и лечь
В свежескошенный луг: небеса –
В торжестве необъятном…
Я услышал светил голоса,
Вспомнил столько сияющих встреч –
Все они предстоят нам!..
Поклоненье волхвов
Вступает ночь в свои права.
В пещеру входят три волхва –
Гаспар… И Мельхиор…
А детство чудно-далеко,
И столько выцвело веков,
Что ты забыл с тех пор,
Как звали третьего… Гаспар
Внёс ладан. А младенец спал,
Вдыхая аромат,
И столько времени прошло,
Что помнить стало тяжело,
И петь, и понимать,
О чём твердил небесный хор…
Смотрел из ночи Мельхиор,
Как золотился свет,
Как подымался сладкий дым –
В нём вился холод наших зим,
Сияли лица лет…
Молитва
Возлюбленный немногословный,
Правитель дымящихся трав!
Введи нас в закат многослойный,
Молчать среди сосен оставь.
Уже Твоё солнце садится,
Мы солнце во взоре таим.
Мне в сумерках дай насладиться
Кротчайшим подобьем Твоим.
Ливень
Жаворонков жёлтый крик
Жмётся к выжженной земле,
Надевает небосвод
Чёрный грозовой парик,
По вопящей мгле полей
Скачет капель хоровод –
Это танец духов злобных,
Корневых, огнеподобных,
Молнией ниспадших в глушь, –
Это пляс погибших душ!..
«Ты – Сокрытый в зрачке мотылька…»
Ты – Сокрытый в зрачке мотылька.
Из Тебя – голубиная стая.
Из Тебя выбегает река
И трава прорастает.
Нет ни лет, ни следов, ни причин –
Только Ты предо мною.
Из Тебя, как из солнца лучи,
Возникает земное.
И творенье – не где-то вдали,
Не в туманностях белых…
Мы не плыли. Мы по морю – шли.
Мы – и буря, и берег.
Прошлое
В дороге, посреди обычных дел
И беловатых встреч недолгих,
Где души вянут в полумраке тел, –
Тебя внезапно настигает оклик
Из прошлого. Ты б, верно, не хотел
Сейчас своё услышать имя
Из навсегда умолкших уст,
Но словно вихрь неотвратимый
Осенний обнажает куст,
И листья по его приказу
В безумье мчатся над рекой, –
Ты отдаёшься весь и сразу
Тому призыву. Про покой
Забудь. В минувшем нет покоя.
Словам умерших внемлешь ты,
Господь всевластною рукою
Сорвал завесу суеты
С твоих осиротевших глаз.
Неугасимая тревога
Прошедших лет
Твоих вопросов заждалась.
Ты видишь свет
И узнаешь себя и Бога.
Шаровые молнии
Темно. Россия велика
На все равнинные века
Ночного полушарья.
И лебедь – лентой в облака,
И коршун – чёрной шалью.
Средь молний бешеной игры
Дух округляется в шары
В ночи зигзагов диких.
Висят московские дворы.
Безмолвствует Языков.
Гром
…Он громко сетовал: «Какой разгул!
На небе гром подносят полной чашей,
Там залпом пьют грозу, как юность пьют,
И смотрят вниз, хохочут и поют,
Но этот хаотический уют