Созвездий выведен закон
В распахнутом письме
Полночным точным языком.
И люди – от орла до лани,
Непримиримая родня,
В суровое глядят посланье,
Как тяжкий камень, взор клоня…
«…Так слово перерастало уста…»
…Так слово перерастало уста,
Выплёскиваясь на площади бранные,
И кони на слово глядели, как равные,
И диск над реченьем, как равный, блистал.
Так слово искало свободы своей –
Из душных грамматик, из хитрых условностей
Оно вырывалось блистательной вольностью,
Лаская желанья кухарок и швей.
Так слово пытались обратно загнать –
В глухие реестры, в приказы фельдфебеля,
Но стены молчания пали – как не были,
А слово – на волю: младенцев пленять!..
Гефсимания
Ночь. Исцеления и встречи
Ушли. Пора перечеркнуть
Полёта вертикалью вечной –
Горизонтальный пеший путь.
Во мраке ранящем весеннем,
Посредством зрения и чрез,
Пересекаясь с Вознесеньем,
Наземный путь являет – Крест.
О ты – оплакивать летящий,
Сшивая взмахом пустоту!
Учеников минует Чаша –
Они до Чаши дорастут.
Весна – цветенье слов и мыслей…
О ты, летящий утешать,
Над садом души их повисли.
Пусть спят – смеются – не грешат…
О, как Земля вольна увлечь нас,
Как трудно перейти межу:
Ведь даже Я, объявший вечность,
Пред восхождением дрожу!
О, как же страшно этим детям
Проснуться – и по трём ветрам
Развеяться!.. Четвёртый ветер –
Народ рассеет, вырвет Храм,
Как древний кедр, из почвы с корнем…
О – пусть же спят и видят сны,
Меж тем как в муках ста агоний
Родятся Истины сыны!
Во сне и в яви – Я меж вами,
Я – скрытый пламень ваших недр:
Я здесь – лишь отвалите камень!
Я здесь – лишь рассеките кедр!
Сей мрак – тревоги вашей оттиск:
Нагрянет страх – и в этот миг
Со мной вы ночью разминётесь,
Чтобы найти себя самих!..
«…В ромашки беды превратились…»
…В ромашки беды превратились
И в одуванчики полей,
Поскольку все они случились
В прекрасной юности твоей.
И ты стоишь, глазам не веря,
Что там, в светлеющей дали,
Твои обиды и потери
Июньским лугом расцвели.
А ты рыдал, метался в гневе…
Но вот расцвет уже далёк, –
Тебе один бы лучик в небе,
Один бы в поле стебелёк!..
Сотворение
Когда Голос пронёсся и лесом стал –
Это было имя моё,
Но ещё вожделенья не знал водоём,
Не испил забвенья – кристалл.
Когда поле спаялось из двух слогов –
Это небо меня звало,
И стремились к Творцу сотни малых богов,
Мотыльками стучась о стекло.
Когда море всплеснуло руками потерь –
Это я уже сам говорил,
Но ни света, ни страха ещё не хотел,
Только страсть прорастала внутри,
Только строила страсть островерхий костёл,
Крест разлуки венчал остриё,
Только стон над вселенной руки простёр –
Это было имя моё!..
Грузия
Верить, не заботясь о награде,
Нищета тверда и дорога –
Густонаселённых виноградин
Так переполнялись города.
Петь среди полей, не знать оваций,
У надменных звёзд пастись в хвосте –
Так ребёнку некуда деваться
Между взрослых и хмельных гостей,
Так ребёнку – в стёкла засмотреться:
Я – другой, особый, я не ваш…
Ведь пейзаж – раскатанное сердце,
А душа – распластанный лаваш.
«…Нет, не тобою задуман я, Время…»
…Нет, не тобою задуман я, Время,
Было извне в тебя брошено семя –
В тёмное, тесное лоно твоё,
Где прорастание и забытьё…
Красный цветок вырастает из темени,
Освобожденье, как жар, меня ждёт.
Я оставляю родителю-Времени
Лёд и забвенье. Забвенье и лёд.
«Ни объятье, ни снов узнаванье…»
Ни объятье, ни снов узнаванье –
Двух людей воедино не соединят,
Каждый гордый верблюд одинок в караване,
Колокольца отдельно звенят.
Костяная пустыня и стынет, и длится,
Ночь, звезда от звезды далека,
Навсегда неслиянны их лица,
А сольются – весь мир загорится,
В пепел мига сжигая века…
Вновь Иаков пустыней ночной
Убегает от гнева Лавана,
На рассвете торопит ягнят.
И бледнеет Рахиль ранним утром с Луной,
Но объятье и снов узнаванье –
Двух людей воедино не соединят…
«Степь серебряных, халдейских…»
Степь серебряных, халдейских,
Горьковатых ароматов,
Голубых, глядящих, детских
Васильков, жарой примятых:
Вновь мне лиру подарили,
И поёт тысячеструнно
Поле чистое на лире –
Непричесанно и юно.
И приглаживает наспех
Ветер кудри бездорожья…
Будь же счастлив, счастлив, счастлив,
Редкий встречный и прохожий!
«В январской бодрости не спится…»
В январской бодрости не спится,
И ум сверкает, словно лёд,
И подлетает Дух, как птица,
И в темя хладное клюёт –
И вот, звеня и строясь, строки
На пир и распрю собрались,
Скрепляя музыкой постройки
Своих метрических столиц…
…Июньским солнцем, летней ленью
Окован ум, лишённый крыл,
И, словно клён, всесильной тенью
Недвижный Дух его накрыл –
И рифмы средь воздушных гротов
Звенят и реют надо мной,
Как души вымерших народов,
В слепящий перешедших зной…
Видение
Кукушка вещает о считаных днях
В строительных сумерках сосен,
И Будущее, как ребёнка, обняв,
Мы в тёплое Прошлое вносим.
Там, в Прошлом, нас ждёт безмятежный ночлег
И клён за поющей калиткой,
Там вещего сна не расколот орех,
В нём прячется радость улиткой,
Там Будущее навсегда отдохнёт,
В мелькающей люльке проспится,
Там сон – молоко, там бессонница – мёд,
Там явь – ключевая водица…
Мы держим младенца, мы в память идём,
Но видим, как в полдень мрачнеет наш дом,
И катится Ночь в ледяном дуновенье:
Калитка распахнута в пропасть забвенья.
Не в Будущем – в Прошлом пресёкся наш век.
Замёрзла вода. Без рассвета – ночлег.
Мы лица теряем. Мы стынем в веках.
И мёртвый младенец – у нас на руках…
Молитва
Господи Боже снежной страны,
Где я родился – и зачарован
Чистой метелью первой вины
Над занесённым скорбью перроном
Памяти! Где мои дни сочтены
Вольного творчества вихрем суровым!
Боже неисчислимых земель,
В зимнюю – эту – меня ведущий
За руку, чтобы забвения мел,
Лица стирая, крошился всё гуще,
Чтобы за ним я расслышать сумел
Снежную вьюгу поющие души!
Боже начала и Боже конца
И бесконечной посмертной метели,
Гаснущей музыкой слух наш мерцал,
Мы не Тебя – мы друг друга хотели,
Мы от безмолвья бежали, о Царь
Снежного зарева душ и материй!
Господи Боже первой вины,
Первых раскаяний – ломких и льдистых,
Зиму пошли – пробужденья и сны,
Встречи снежинок – раздельных и быстрых.
В нас – обжигающий гений страны,
Времени призрачного пианистах!..
Чертополох
Осенью выжженный чертополох
В поле пустынном заброшен:
Болен вконец, одинок и плох,
Весь, до корней, изношен.
Только стемнеет – и он тогда,
Нищий и темнолицый,
Как единственная звезда,
На земле загорится!
Ветер его добивает. Злость –
В старческих взмахах чертополоха:
Он среди поля – незваный гость,
Жизнь – безнадёжная, скверная склока…
Только стемнеет – и он под Луной,
В сна распахнувшихся безднах,
Будет один – звездою земной
Перед сонмом – небесных!..