Смотри – мой взор остёр, как нож:
Падёшь! Погибнешь! Стой!..
Стекло
И размашисто ветру, и боязно,
Жёлтый день и просторен, и сжат,
От вдали проходящего поезда
В сельском домике стёкла дрожат.
Осень смыла преграды привычные,
И видать, и слыхать – далеко,
Чувства ближних теперь – наши личные,
Мысли дальних – дрожат, как стекло.
День окрепший, трубою подзорною
Стань, посёлки приблизь, города,
Чтоб узрел от вершины до корня я
То, что издали видел всегда:
Мир – прозрачен. И где бы мы ни были,
Сколько б мыслей сквозь нас ни текло,
Если кто-то кричит перед гибелью, –
Наше сердце дрожит, как стекло.
Гносис
Сказал Филиппу вездесущий Дух:
«Стой на пути пустынном и безлюдном –
Ученика к тебе Я приведу!»
Апостол ждал, томясь под солнцем лютым
Жаровни года – месяца Таммуз.
И видит вдруг: незримая Десница
К нему вельможу катит в колеснице…
«Вот я на колесницу поднимусь,
Увижу: у него в руках Писанье, –
Апостол размышляет как во сне, –
И разъясню пророчество Исайи
Об Иисусе. Он поверит мне,
И я его крещу…»
…В какие дали
Вы ехали, и на пустом пути
Какой вы вести, замирая, ждали,
Чтоб душу оживить или спасти?
И сколько душ и вёсен отлетело
С тех пор, как Некто вас из тишины
Окликнул?..
…В медной колеснице тела –
Вы были в томный сон погружены…
Граница
Стоят Философы на грани
Страны, чей воздух в камень сжат,
Смертельной правотою раня
Всех, кто пытается бежать, –
И знанья сок течёт кровавый…
А у Воскресного Ручья –
Стоят Поэты, омывая
Всех, кто ушёл из-под меча!..
«…Как всё внезапно прервалось!..»
…Как всё внезапно прервалось!
Мы не договорили.
Я вижу жар твоих волос
И пламя светлой пыли,
И светом яворы зажглись
И в верности клянутся:
Я вижу всё… Какая близь!
И всё ж – не дотянуться…
Навек прощаясь с этим днём,
Мы думали – начало:
День звал, кричал, манил огнём –
Душа не замечала.
Так мы, сияя, разошлись,
Не чая разминуться.
Я вижу всё… Какая близь!
И всё ж – не дотянуться…
Проповедь Деревьев
Растенья благодарны и смиренны,
Но благовестников, увы, так мало
Лес избирало истины ареной,
Чтоб зелень изумлённая внимала!
Однажды Будда проповедал рыбам,
И снизошёл до птиц Франциск Ассизский,
И обращался к безднам и обрывам
Какой-нибудь социалист российский…
А про деревья – начисто забыли.
Но, отирая ноги волосами
Дымам фабричным – истуканам пыли,
Они безгласно поучают сами.
Австралия
Люди первые – с Солнца сошли
И застыли в наскальных рисунках:
Там несут кенгуру в своих сумках
Все рассветы, все пляски земли.
А последний – на Солнце взойдёт,
Всё возьмёт – и напевы, и краски…
И застыла скала и с опаской
Человека последнего ждёт.
Августин
Блаженный Августин в четвёртом веке
Провозгласил познанья принцип некий:
«Лишь Бога я познать хочу и душу,
А больше – совершенно ничего!»
Такая в этом изреченье сила,
Что свой язык латинский прикусило
Тысячелетье, выслушав его!..
Но Ренессанс вошёл – и встал спиною
К святым словам. Познание иное
Он предложил: познанье вещества…
И вот, ещё чрез полтысячелетья,
Мы, замкнуты в наук железной клети,
Блюдём закон сиротства и вдовства…
Хоть бьётся, лишь кровавит крылья птица.
И многие хотели б возвратиться
К познанью Августина… Но членить
И проникать – наука научила,
И трудно душу чистой сохранить…
Не сам ли Августин – тому причина?
В его реченье – слов чрезмерно много:
Ведь и сама душа – частица Бога!..
Блаженный Августин вполне бы мог
Единственное слово молвить: «Бог!..»
«Всё, что прежде создано…»
Всё, что прежде создано
На Святой Руси,
Светит с неба звёздами:
Лучик испроси
На дорогу тёмную
И тебе, и мне,
На судьбу огромную
В заповедной тьме.
Те пути исхожены
В праведные дни,
Те напевы сложены
Верными людьми,
И горят светилами
В зрячей высоте,
Чтоб не упустили мы
Тропку в темноте.
Как светить хотели вы
Грешным и святым –
Песней незатейливой,
Словом золотым!
Чтоб непроходимое
Время миновать, –
Милые, родимые,
Свет ваш будем звать!..
«Узкая речка. Я тихо плыву…»
Узкая речка. Я тихо плыву,
И надо мной нависают лианы,
И, удивляясь, глядят павианы:
Где этот путник приклонит главу?
Солнцем пригорок безжалостно выжжен,
Лодка послушно пристала к нему.
Несколько ветхих соломенных хижин,
Кто-то навстречу идёт по холму.
Старцы и жёны подходят ко мне:
Долги разлуки, а встречи так редки.
Белые предки и чёрные предки,
Я вас нечасто встречаю во сне.
Это не рока червлёная нить –
Струйка журчащей, взывающей крови:
Здесь, между вами, главу приклонить.
Глиняный сокол стоит в изголовье.
Хоровод
За чужие за грехи
Да за песни – за стихи
Шомполами в наказанье
Били молодца-хлыста,
Хмуря брови, у казармы
Царь стоял – считал до ста:
Мыли красным киселём –
Плоть слаба, да дух силён!..
– Как у Дона в половодье
Хоровод Христос водил –
Я в том чистом хороводе
Белым голубем ходил…
Хоровод я сам вожу –
В багрянице весь лежу,
Терновым венцом венчаюсь,
С синим небом обручаюсь,
На Голгофу восхожу!..
Я взойду к небесной сини
По рассветному лучу –
Там от спеси, от гордыни
Серафимов отучу:
Покажу – на век вперёд
Кровь к брусчатке прикипела,
Гляну с неба: чей черёд
Хоровод возглавить белый?..
«Жизнь моя – Огненный Столп…»
Жизнь моя – Огненный Столп,
Путь стерегущий!
К морю бегущий –
Ужас рыдающих толп!
Всё – безнадёжно, случайно,
Кончено, верить нельзя…
И при последнем отчаянье –
В море стезя!..
Елец
Отворяется ларец:
Древний, незнакомый
Город-ёлочка-Елец:
Храмы да хоромы.
И покуда сон плывёт,
Рассмотри, не мешкай:
В церкви белочка живёт,
Щёлкает орешки.
Родословье – тайный лес,
Пастухи да бары:
Клёны подбирал, Елец,
Ты берёзам в пары,
Ставил перед алтарём,
По-над белым краем…
Мы же – в душу всех берём
И не выбираем:
Любим, бережно несём
По льду белых Святок,
Потому что краток сон,
Снежный город краток…
«Хранит ветла светло и кратко…»
Хранит ветла светло и кратко
Мою случайную догадку,
Что я открыл ей, проходя,
Под шум июньского дождя.
А мысль моя хранит всю зелень,
Весь мокрый блеск её ветвей,
И чем мы меньше их разделим –
Тем будем выше и правей.
Как мысли, даже самой тонкой,
От светлой влажности лесной
Отгородиться перепонкой,
Не говорю уже – стеной?
Какой дозор вперёд ни вышлю, –
Он возвращается, держа
Природу, смешанную с мыслью,
На остром кончике ножа.