Кочевая, чужая и близкая жизнь,
Зелье страсти в кипящем котле!
Только в оба смотри, только крепче держись
В конским потом пропахшем седле!
«Ряженые! Ряженые!..»
– Ряженые! Ряженые! –
Зимняя Луна.
Ходят напомаженные,
Просят у окна.
На плечах у ночи
Праздник на селе:
Светят очи волчьи,
Бык навеселе.
Хрюкают и лают,
Квакают, свистят…
Что они желают?
Что они хотят?..
Гулкий голос бычий
Говорит с тоскою:
– Дайте нам обличье
Прежнее, людское!
Души наши стёрты,
Сгублены тела,
И зверины морды
Нам Луна дала…
Нынче всюду праздник,
Нынче счастья просят:
Облик безобразный
Мы желаем сбросить,
Сердцем убедиться,
Что Звезда права, –
Заново родиться
В полночь Рождества…
– Молвите, а вы-то
Кем на свете были?
Властью ли убиты,
Иль себя убили?
С небом ли знакомы,
Аду ли дружки?
Почему вы кони,
Почему быки?..
– Нету, нет ответа,
Крепче дверь закрой. –
И всё меньше света,
И всё громче вой.
– Ряженые! Ряженые! –
Зимняя Луна.
Ходят напомаженные,
Просят у окна.
«Оттого я говорю…»
Оттого я говорю
Странные слова,
Что душа моя в раю
И во всём права,
А что мой неправый ум
Сам себе не рад,
Домовому тёмный кум,
Водяному брат.
Оттого моя строка
Шелестит листвой,
Что душа моя близка
С вышней синевой,
А что ум промёрз в тоску,
В адовый гранит,
Оттого мою строку
Мраком холонит.
Оттого мои слова
Станут повторять,
Что в душе моей жива
Божья благодать,
А что, жизнь и смерть разняв,
Впал мой ум в испуг, –
Повезут мой гроб в санях,
И заплачет друг.
Из книги «Под яблоней»1991–1996
«Апрель-подробщик, о начётчик мелочей…»
Апрель-подробщик, о начётчик мелочей,
Исчерпан твой словарь не тем ли,
Что солнышко в авоське из лучей
С торгов морозных в лето тащит Землю?
Там тень, тут смена красок, что за блажь!
Всё пчёлка соты солнечные лепит.
И слово вставить ближнему не дашь
В бездельный свой, зелёный, вещий щебет…
«Я, родившийся под яблоней…»
Я, родившийся под яблоней
С блеском лиственным в глазах,
Осенённый чудом, явленным
Тридцать пять веков назад,
Вовлечённый в удивление
Чуду первому тому,
Неспособный к одолению
Тьмы, но опознавший тьму,
Как жилище Бога тайное
Над огнём вверху горы
(А внизу – веков шатры
Ждали, затаив дыхание), –
Я не сторож миру здешнему,
Не хозяин, не слуга
(Чуть кивнёшь росточку вешнему,
Глядь – желты уже луга),
Я не странник и не гость его,
Не толмач его речей
(Только птица слова пёстрого
И щебечет на плече),
Я не с притчей, не с загадкою,
Не полынь во мне, не мёд,
Я – оттуда – с вестью краткою…
Только кто её поймёт?
Только в книге будет набрано
(Взоры мимо строк скользят):
«Я, родившийся под яблоней
Тридцать пять веков назад…»
«Ты, душа, была повсюду лишней…»
Ты, душа, была повсюду лишней,
Так хотелось вести потеплей!
Узкобёдрый, поступью неслышной,
Входит русский бережный апрель.
Робкий, выжидает и боится,
Ранних крыш касается слегка,
Чуть смягчает медленные лица,
Быстрые сгущает облака
И отмеренной, последней манной
Посыпает странствия твои:
Это он – твой суженый и званый,
Из-за тучи взгляд его лови.
Это свет Земли Обетованной,
Это встреча с Небом – не вдали,
Это он – твой суженый и званый:
Льдинок трели… Скоро – соловьи!
«Закат почти остыл…»
Закат почти остыл,
Но всё кипят кусты
Горячей силой первой зелени,
Как свежих городов подвижные пласты,
Словно на облако воссели мы
И дивно смотрим с высоты.
То лист приблизится полураскрытый,
И все прожилки-улицы видны
С домами, семьями, живущими в них кратко,
Переходящими в росинки без остатка,
То город отодвинется – ведь мы
Глядим с небес и воздыхаем сладко,
И пища наша – мёд и дикие акриды.
Куст жив – огромной верой в свет сокрытый,
Который в сумерках ещё ясней, чем в полдень:
Останься тут со мной – и миг подстереги,
Когда патроны этих малых родин
Наружу выбегут – мальцы-кустовики,
Едва их кликнут звёздные спириты!..
Собор
Разумный инок в странные века
Разбоя и наивности
Считал по чёткам облака
И жил средь всякой живности
В лесу медведей и молитв,
Жестокости и святости,
Где сердце от желания болит,
От райской замирает сладости.
Ему в полуденных лучах
Клики менад вакхических
Звучали, чтобы не зачах
В познаньях схоластических,
Ему наяды в дар несли
Мониста рыб серебряных,
Ласкались Гении Весны
Средь кельи снов неприбранных,
Под палисандровым крестом,
Молитвенными мантрами –
Лежали в ужасе пластом
Сильфиды с саламандрами,
Сен Жан – удачливый авгур –
Навстречу шёл с литаврами,
Как возвращался сэр Артур,
Расправившись с кентаврами…
Так вёл Христос, любя врагов,
И в целях политических –
Схоластов, эллинских богов
И чудищ строй кельтических!..
«Ветки. Листья лунные вдоль стен…»
Ветки. Листья лунные вдоль стен
Из китайской Книги Перемен.
Век ночной. Осенний век нам дан –
Дальним душам. Детям давних стран.
Мрак. Ума последние плоды.
Русских пагод странные сады.
Свет. Любовь в бревенчатой ночи.
Лунный ливень. Помни. И молчи.
«…Когда вбегу в ограду…»
…Когда вбегу в ограду
Обители иной,
Услышь сквозь грохот града
Мой оклик за стеной.
Сквозь град секунд стучащих,
Сквозь сердца мерный бой
Ты вслушивайся чаще –
Я говорю с тобой.
Вот оглянулся робко,
Испуганный олень:
Тонка перегородка,
Блестящий долог день.
Ты слушая не слышишь,
В упор не разглядишь,
Моим дыханьем дышишь,
Мои слова твердишь.
Смерть нежная хотела
В забвенье полонить,
Но страсть живёт вне тела,
Вне мира длится нить.
В ушко судьбы стальное,
Как луч, её продень. –
Нас сочетал с тобою
Осенний тихий день.
«Одуванчиков маленьких солнца…»
Одуванчиков маленьких солнца
Загораются первыми. Хочешь –
Мы вприпрыжку сбежим по холму?
Хочешь – горе тебя не коснётся,
Все печали, что ты себе прочишь,
На себя, на себя я возьму?
Отменила весна власть былого,
Говори – всё свершится, как скажешь,
Над событьями будущих дней –
Властно, властно весеннее слово!
Травной волей судьбу свою свяжешь –
Нет под солнцем той связи прочней.
Стань одно с этой лиственной мощью:
Я с тобою единым дыханьем
Глубоко, словно в дрёме, дышу
И, взлетев над стоглавою рощей,
Над рекой – синих духов лоханью –
За тебя, за тебя лишь прошу…
Пластинка
Впервые мальчик посмотрел влюблённо,
Впервые крови ощутил прибой, –
И навсегда пластинка патефона
Пропела так: «Мы встретимся с тобой…»
И он встречает годы у перрона,
И он глядит с надеждой и мольбой,
А на дворе пластинка патефона
Поёт, поёт: «Мы встретимся с тобой…»
Ах, сколько раз он принимал за встречу