Диптих
Солнце. Ситничек. Синяя навь.
Занавески из сонного ситца.
Написал? – Отложи и не правь.
Что написано, то и случится.
Мало дней. Ничего не таи.
Всё равно правоты не добиться.
В этой сказке все слишком свои –
От монарха до цареубийцы.
Укрываясь от Вечного Смысла
В шевелюре крыжовника жёсткой
(Потому что, где Смысл, там и числа
Подступают со ржавой ножовкой),
Пеленая древесные тайны
В золотые покровы незнанья
(Потому что, где росчерк ментальный,
Там металла тропа приказная),
Убегая от Правды, где вырыт
Ров итога за гранью одышки
(Потому что, где делают вывод,
Там цветений исчерпаны вспышки), –
Призван, выкликнут, вызволен быть я
В противленье, в побеге, в сокрытье…
«В зелёной до боли излучине…»
В зелёной до боли излучине
В тот год расцветали кувшинки,
И были прозреньями лучшими
Паденья мои и ошибки,
И были твои прегрешения
Заката синей и лиловей,
И души меняли решение,
Потупившись на полуслове.
Ах, не расплескав, донести бы нам
До нынешних дней эти чувства –
Под пологом туч парусиновым
С тобою по берегу мчусь я,
И бег переходит в парение,
Но ты опускаешь ресницы,
И разве что стихотворение –
Единственное, что не снится.
Ориген
Ах, гремящие рельсы
С молчаливостью шпал!
Ориген против Цельса
Сочиненье писал.
Было то в третьем веке,
Где так тяжко дышать.
Но проносятся реки
И леса мельтешат.
Из туннелевой пасти –
В озаренье полей…
Многобожные власти
Натравляли зверей.
А по радио – голос,
Тот романс неземной,
Как сияющий Логос,
Не вмещаемый Тьмой…
Ах, поющий, напой мне
Оригенову речь!
Пролетаем платформы
Расставаний и встреч.
Звёздный свет сокровенный.
Смертной тьмы пустота.
Сквозь слова Оригена
Слышен голос Христа.
Возражения Цельса
Чётко ночью стучат.
Жизни лунные рельсы.
Станций дрёма и чад.
В начале
…И там, во тьме, жасмином пахнущей,
В ночи признаний – навсегда –
В том, что Создатель света так ещё
Ни разу не любил Себя,
Как в этом мраке затерявшийся
Благоуханной белизной
Глагол свой. – И ни разу в раж ещё
Так не входил, как в час лесной
Невыразимого сокрытия
Луча Луны – в листве осин,
И никогда на свете быть её
Так безнадёжно не просил –
Царицу, скорбь Свою и тень Свою,
Июня душу и покров,
В секунду тёмную и тесную
Вместившую разбег миров. –
Да, там, во мгле, жасмином веющей,
Из дома по дороге в лес,
Где я узнал, что на земле ещё
От века не было чудес,
Подобных нашим окнам, лестнице
И брёвнам стен ночной порой,
И если мир на чаше взвесится,
А дом родимый – на второй,
Дом перевесит. – Среди лунного
Желанья – страсти Двойника,
Которого, начав игру в него,
Всерьёз закончила Рука
Светил и судеб Промыслителя –
В Истоке, до реченья: «Будь»,
И Он, чтоб в сердце нам излить его,
Расширил мраком нашу грудь,
Замыслив Дух благоухающий
В сосуды полночи излить, –
В жасминной мгле, в какой пока ещё
Нельзя ни верить, ни молить,
Поскольку лишь вконец отторженный,
Как Лик вневременный, любим,
И в снах разлук – не подытожены
Слиянья страстные глубин
Друг друга навсегда не знающих,
Пока средь ночи двое их,
Пока жасмин благоухающий
Не сложит их в единый стих, –
Да, там, во тьме, где Света вотчина,
Где болью леса жив наш сруб, –
Ещё свершится Встреча. Вот чего
Ждёт серебро Последних Труб…
«Это чёрные маги…»
Это чёрные маги
Небеса за рассветы корят:
Имена их на белой бумаге,
Если бросить в огонь, не горят.
Это чёрные шпаги
О зрачки равнодушно острят,
Это тени, что ночью в ГУЛАГе
О крадущих любовь говорят.
Это статуи в Праге –
Ангелочки с оскалом зверят,
Над толпою ликующей флаги
И веков перечёркнутых ряд…
«На дне небесного колодца…»
На дне небесного колодца,
На вечереющем холме,
Я рядом с церковкой разлёгся,
Стрижи кружились на уме.
Стянулось облачком былое:
Сбирая сети в вышине,
Рыбарь миров в своём улове
Скользнул вниманьем и по мне.
Я оказался в странной связке
Со звонницей и со стрижом,
Закатной заливаясь краской
За всех, кто смертью был сражён:
«Теперь, средь мрачных и невзрачных,
Ты сам в закате догоришь!»
И всё ж кивает одуванчик,
И надо мной мелькает стриж.
Битва
Как у речки у Каялы,
В древнем веке молодом,
Там изба моя стояла,
Там стоял мой светлый дом.
Только буря налетела
У Калинова моста –
В семь голов, четыре тела,
Тридцать два стальных хвоста.
Всё, что было сердцу мило,
Сокрушила буря та –
В саду яблони сломила,
Повалила ворота,
Словно листик, сдула крышу
С покачнувшейся избы…
Взял я меч, на речку вышел
Против злой своей судьбы,
Против чёрной, семиглавой
Смерти сердцу моему,
Чьи голодною оравой
Выли головы в дыму.
Встал я на реке Каяле,
На Калиновом мосту:
Страшный сон ли ты? Змея ли?
В землю ясенем врасту,
Синим Финистом под тучу,
Красной щукою в волну –
Но от злобы чёрной, жгучей
Заслоню свою страну…
Встал я на реке Каяле,
Защищая даль и близь,
Как от века те стояли,
Что от Солнца родились,
Ограждая твёрдым взглядом
Землю с высью – светлый дом…
И убит был чёрным ядом,
И дотла спалён огнём,
И на части был разорван,
И взошёл на высоту
На посту своём дозорном,
На Калиновом мосту.
И едва глаза закрою –
Воскресаю к битве той…
Одолею – дом отстрою,
Сад взращу свой золотой.
И не скажет древний сонник,
Где найдёшь, в какой дали,
Чтобы из зубов драконьих
Годы-яблони взошли…
Триптих
Юрию Хаткевичу
Мне шептал каждый лист на пути,
От осенней зардевшийся крови:
«Я сорвусь в никуда. – Воплоти
В неотрывном от Вечности слове!»
Так смотрела коза. Так звенел
В желтотравье последний кузнечик.
Тот же смысл голубел, зеленел
В тихих взорах задумчивых встречных.
Мальчик рыбу ловил у реки.
Огоньки его глаз безутешных
Тем же вспыхнули: «Друг, нареки,
Огради от крадущих – кромешных
В безымянстве. Стеною стихов,
Бытиём – от забвенья и боли!»
И согласный пронзил меня хор,
И не мог я противиться доле.
И вошёл я в хранилище слов
В белосветной бессмертья сорочке,
Чтобы мальчика пелась любовь,
И сбывалась надежда листочка,
И покрыл бы немолчный напев
Час печали, где крыть уже нечем,
И спаслись, окрылиться успев,
Двое встречных, коза и кузнечик.
Ранним детством, древней Русью,
Выше яви, ниже крыш –
Навсегда летели гуси,
Полдень был высок и рыж.
Дымка, скошенное поле,
Мимо белые стада –
Сколько было светлой боли
В уходящем навсегда!
Руки горестно сжимая
И за стайкою следя,
Пела женщина немая
В пряже мелкого дождя.
Пела немо, пела взглядом,
И слезами, и дождём,
Потому что всё, что рядом, –
Через миг мы не найдём.
Ах, нельзя остановиться,
Стайке вслед лететь пора –