Ярославская вдовица,
Вифлеемская сестра!
Глину лет стада месили,
Был недвижен рыжий час.
Гуси время уносили,
Перья сыпались на нас.
Уст немых и плач, и лепет,
Кочевой гусиный стан,
Взрослой жизни грусть и трепет,
Умиранье древних стран…
Кто любовь сотворил и кто Сам есть Любовь, –
Неужели Он так одинок?
И неужто замыслил Он столько миров,
Чтобы кто-то любить Его мог?
Закрываю глаза, ставлю мыслям предел,
Запрещаю душе вопрошать, –
И является Свет, бесконечен и бел,
Так печален, что трудно дышать.
Ни лица, ни речей, ни мелькания крыл,
Только грусть, словно белый вьюнок:
Тот, кто Сам есть Любовь, Кто любовь сотворил, –
Неужели Он так одинок?..
«За расправою гневной…»
За расправою гневной
Настало тревожное утро.
После тьмы многодневной
На землю взглянул Зиусудра:
Солнце слёзно блистало,
Как точка в истории длинной.
Человечество стало
Бесцветной и ровною глиной…
ВспышкиИз цикла
Петру Цыплакову
Только начни говорить
В раковину октября,
Чтобы его воцарить –
Древних прозрений царя,
Только начни выдыхать
Запахи бронзовых трав,
Тучи упрямо пахать,
Плугом луча разодрав,
Только начни вспоминать
Лета священный урон,
Поступь зимы заклинать,
Словно толпу – Аарон, –
Как побегут по степи
Отблески райской зари…
Только начни, приступи,
Вспомни и заговори!
Прикосновенье лёгкое,
Воздушные персты!
И всё же ты увлёк его,
И он отныне – ты.
И всё же ты увлёк его,
Ликуй или молчи:
Кружится мотылёк его
Вокруг твоей свечи.
Да, сердце – мотылёк его –
Летит на твой огонь,
И радостен полёт его,
Сияюще-нагой.
Но умный мотылёк его
Не перейдёт черты:
Прикосновенье лёгкое,
Воздушные персты!
Виталию Аксенову
Разлит я повсюду, разлит на вселенских пирах,
Разлит, опрокинут, во внешний я выплеснут мрак.
И кто соберёт мою душу? Не ты ль, Господин,
По капле – из ангельских сфер и из адских глубин?
Разлит я – как запах отцветших, заржавленных трав:
О, кто мне вернет эту радость, излитую в страх?
Кто снова зажжёт эти краски угасшего дня?
Не ты ль, Господин, возлюбивший до смерти меня?
Разлит я во тьме – как раздробленный, меркнущий свет
Потерянных искр: ещё миг – и меня уже нет.
О, кто воззовёт меня, явью прервав забытьё, –
Не ты ль, Господин, негасимое Пламя моё?..
Конечное – это клён
Со страхом в каждом листе,
Начерченный лунным углём
У ночи на холсте –
Осенних мистерий углем.
Конечное – это лист:
В танце тревожном, смуглом –
Мистагог. Мист.
Бескрайнее – это страх
Шестнадцати кратных строк,
В сребристо-чёрных мирах
Его добивает рок.
Контурный клён – это ты,
Ты – лист, сорвавшийся в страх,
Дрожащий комок наготы
В горящих очами мирах!
Мы преодолеваем изнутри
Конечное и мёртвое:
Три измеренья сердцем собери –
И вознеси в четвёртое.
Мы побеждаем замерзанья страх
За трапезой любви и боли,
Пространства скатерть подостлав
Под кровь и плоть Предвечной Воли.
Вот отчего мы здесь – не узнаны,
Закутаны во времена,
Кидаемся словами грузными,
И ты не узнаёшь меня…
Хлебец воздушный с сырком.
Ночь – одиноким приманка.
Гётевский мальчик с сурком,
Дудочка – месяц – шарманка.
В сумраке слово родить –
Легче подняться на башню,
По облакам побродить.
Весело. Молча. Не страшно.
Лишь уложиться бы в срок –
В сон уместить всё, что хочешь.
Ты мой хороший сурок,
Ты по-саксонски лопочешь.
Нам бы успеть до шести –
Явится яви глашатай.
Выговор твой не ахти,
Маленький спорщик мохнатый.
Мы же решили: молчок,
Звезды считать – без вопросов!
Звук ведь – не знак, а значок,
Так-то, звериный философ.
Короток твой поводок,
Больно привязан ты к немцам.
Тает созвездий ледок.
Скоро рассвет – и конец нам…
Высший разум
Марку Хаткевичу
Когда векам, светилам, расам
(Ах – вместе с яблоком упасть!)
Разбег размерил Высший Разум,
И ласку дал, и отнял власть,
И всё помчалось, закачалось,
И тайну вызнала змея,
И в скользкой плазме заключалась
И боль моя, и смерть моя,
И мы с тобой заговорили, –
То речь покрыл пустынный прах:
Цари Эдомские царили
В ещё не созданных мирах.
И каждый захотел стать первым,
Волной взлелеян и любим,
И каждый возжелал стать перлом
В хаосе гибельных глубин.
И я кричал тебе сквозь время,
Но ты и слушать не хотел,
Что на Земле случится с теми,
Кто телом стал средь прочих тел…
Как по полю проносится ветер,
Ритм и звукопись – по письменам,
Так Неведомый, грозен и светел,
Открывается вспышками нам.
И не то чтоб обожились твари,
На мгновенье став Вышним Огнём,
Нет, они Его прежде скрывали,
А при вспышке – скрываются в Нём.
И не вспомнишь, как стало и было,
Ибо с прошлым теряется связь, –
Как Слепящего – сердце любило
И как замерло, Им становясь…
«Русское счастье кратко…»
Русское счастье кратко –
Масленица да Сочельник.
Полюбит – глянет украдкой,
Разлюбит – ещё плачевней.
А я тебя, счастье, помню,
А я тебя, счастье, знаю,
А ты – у окошка поповна,
А дверь на замке резная.
А в муфточке белы руки,
А плечи под белой шалью,
А взор – вековать в разлуке,
А смерть – вослед за печалью.
Ударит гром в одночасье –
И в облако горлицей белой…
Такое ты, русское счастье,
Кому ни молись, что ни делай.
«Вот оно – чувство начальное…»
Вот оно – чувство начальное,
Вот оно – жизни предчувствие,
Вот она – свечка венчальная,
Сумерек музыка грустная,
Вот оно – снов исполнение,
Роскошь российская бедная,
Вот оно – Божье веление,
Слово судьбы заповедное!
Снов моих тихая улица,
Что кроме слёз тебе в дар нести?
В детстве ли мы разминулися,
Снова ль сойдёмся на старости?
Что из реченного сбудется,
Кто с наречённым не встретится?
Жизнь ли моя тобой судится,
Или душа тобой светится?..
«Там ли мысль надломилась…»
Там ли мысль надломилась,
Рухнул памяти мост,
Где туманности милость
Стала строгостью звёзд?
И тогда ли прощался
Я с любовью своей,
Когда воздух сгущался
В дрожь смущённых морей?
В чём исток этой драмы,
Средь которой стоим:
Бог, всплеснувший руками
Над твореньем Своим?
Но свершится ли чудо
И срастётся ль разлом,
Если верен я буду
В битве блага со злом?
Отворятся ли двери
И вернётся ль Адам,
Если в смерть не поверю
И любовь не предам?..
Сокрытый КрымИз цикла
Ярилось море, с пеной у рта
Доказывая правоту разбега.
Ответом ночная была немота,
Ответом была кипарисов нега.