И мира греховность изгладилась!
Там жизнь твоя пела и ладилась –
Где тучи сбиваются в гром.
Пьеро
Один из неразгаданных – Пьеро.
О, кто его представит в главной роли?
Смесь изумленья детского и боли –
Поймёт ли взгляд, опишет ли перо?
Всё тот же он – в карете и в метро,
На карнавале – и перед расстрелом.
В тоске ресниц и в обалденье белом
Взор – туп, а изречение – остро.
Условный стук – что ножик под ребро.
Готов на страсть. На смерть. На что угодно.
Ты надоел. Тобою быть не модно.
И всё же в полночь – снова ты, Пьеро!
Что ж, без тебя и сердце холодней,
И жизнь бедней, и эта ночь – длинней…
«Значенье узоров…»
Значенье узоров
На доме напротив, –
Лучи, словно взоры,
Вонзаются в плоть их,
Где ангелов лица
Средь фавнов резных, –
Поймёшь на границе
Иной новизны.
Источники духа
И тела причины
Раскроет разлука
В преддверье кончины,
И станет вдруг явен
Смысл прожитых лет,
И ангел и фавн
Улыбнутся вослед.
«Закатный кряж – Армения…»
Закатный кряж – Армения
В гранатовом соку,
Где смысл и разумение
Дарованы цветку!
Цветок закатный – лилия,
Саронская сестра,
Создателя всесилие,
Земных стихий игра!
Горы щека шершавая
К тебе наклонена,
К тебе бежит душа моя,
Минуя времена…
Слог
Осенняя тайна последнего слога,
В котором конец человека – и Бога
Начало. Земля в колыбель улеглась –
На смертный свой одр. Но Всевидящий Глаз
Раскрыт над омегой последнего стога.
Осенняя тайна последнего слога –
Есть смерть. Но на помощь звезду не зови:
Тот слог – возвращение Первой Любви.
Арфа Эйре
Холмы, хранящие свежесть,
Когда же я с вами свижусь?
Отступит свистящий ужас,
К зелёным лугам прилажусь,
Луга и лучи, размножась
В моём стрекозином зренье,
Поранят утренней ранью
Мой разум – острые руны.
Тогда я и смерть низрину
И облако сердцем трону.
«…И снится – Земле уже легче…»
…И снится – Земле уже легче,
И будто совсем хорошо,
Поскольку святитель Алексий
С широкой иконы сошёл.
Просторной, крещёною ризой,
Как небом, расшита Москва –
Весь город, как бисер, нанизан
На крылья-холмы-рукава.
О свет золотистый сквозь пальцы,
О солнце – ликующий лик!
…Но тем тяжелей просыпаться
Меж нищих, убогих и злых…
Золотой век
Дом – как в детстве, он такой же всё,
Отвращающий беду:
Нежной яблочною кожицей
Золотится день в саду.
Нераздельно-неслиянная,
С цветником душа цветёт,
И Меланья Емельяновна
Из минут венок плетёт.
Снова лось из хлебной корочки –
Твой единственный трофей,
А работницы в посёлочке –
Все похожие на фей.
Льётся золото – их косами:
На полгода разлилось,
От сирени и до осени.
Дальше – в спячке хлебный лось.
И зимою бесконечною
Всё готовится к весне,
Погружаясь в глубь сердечную,
Дом – исчезнувший извне…
«Когда страждет душа…»
Когда страждет душа,
Когда жаждет душа,
Когда мучится –
Небу учится.
А и тот бы урок
Да пошёл бы ей впрок
Среди пыльных дорог:
Вся земля есть острог –
Прострадает душа для Рождения,
По небесным лучам – Восхождения.
Жизнь сияет победная – вот она!
Там, поправ свою гибель, взойдёт она
По испытанным дням –
Болевым ступеням,
Там косою прощенья
Вину её скосят,
На лугу Возвращенья
Подробно допросят –
Как про жертвенный край,
Красоту-глубину,
Про гори-не сгорай –
Лет земных купину.
Так взойдёт Воскресения вестница
По слезами омытой по лестнице –
В горний Свет, где её примут с ласкою,
В терема златоверхие райские!
«Мы ненадолго встретились: всего лишь…»
Мы ненадолго встретились: всего лишь
На несколько невыразимых лет.
Так что ж ты душу бедную неволишь?
Ведь скоро Ночь набросит плотный плед
На всё, что помним и чего желаем…
Но нет – не уходи, ещё побудь:
С тобой конец дороги станет раем
И тёмен без тебя остатний путь.
Как страшно этой близости лишиться,
Но страшно и себя утратить в ней…
Темнеет. Но левкои и душица
Благоухают в сумерках сильней.
«Набраны петитом манны…»
Набраны петитом манны
Оттепели зимние.
Вот они, пути-туманы,
Дни неотразимые.
Всё, чего мы так хотели,
Память-именинница,
В эти тёплые метели
Сбудется – не минется.
Детству радостному данью
Станут встречи райские,
Льдинок звонкие свиданья
С чистой, ломкой ласкою.
Голос ломкий чуть картавит,
Светел птичий выговор,
Смертный страх скользит и тает –
Всё, что холод выковал.
Ощущенье жизни птичье,
Чувство неба – кожею,
Душ слиянье и различье –
Снежно Царство Божие!..
«Странное желанье – быть пчелой…»
Странное желанье – быть пчелой,
Сесть, жужжа, на Божий аналой,
Чтобы каплю Вечности испить.
Странная мечта – пчелою быть!
Радость бережливая – пчела,
Я слетаю с Божьего чела,
Множу мудрость сот, за слоем слой.
Странно и желанно быть пчелой!
«Мальчик, разбужен луною, вышел…»
Мальчик, разбужен луною, вышел
В мокрый, июньский, трепещущий сад,
Вздрогнул от звёзд – и беззвучно услышал:
«Всё это было полвека назад!»
Кузнечик – или будильник тикал,
Небо ли звёздное плач отпирал
В летнем саду или в комнатке тихой,
Где он полвека спустя умирал?..
«…А ты не из последних…»
…А ты не из последних
И не таков, как мы,
Ты Неба собеседник
И пестователь тьмы.
Живи в противоречьях,
Лелея страсть и страх,
В звериных, человечьих
И ангельских мирах,
Поскольку сердце верит,
Что светлый Божий мёд
Лишь в тесноте дозреет,
Лишь в темноте дойдёт.
Мертана
И шла в упор Мертана Тлана,
И штопором стальным в очах
В мерк повергала невозбранно
Того подростка, что зачах
От привкуса в себе Мертаны –
Хотя и толики, чуть-чуть:
Сквозь крылослом душа мечтала
Узреть во встречном Жизнь и Путь.
Но шла в упор Мортана Тлена,
В мерк отшвырнув его зрачки,
В раскал-оскал вскрывая вены.
И в прах дробились новички
Любви, травимой в кровь и ругань
Под взглядом-штопором стальным,
И отвергали в мерк друг друга,
Чтоб только с нею быть – не с ним,
Другим ростком тоски и дживы. –
Чтоб тяжкий взгляд её привлечь,
Урвать обрезок ласки лживой,
На одр её покорно лечь.
Но Псевдоматерь жизнебездны –
Мертана Тлана шла в упор,
От брашен братских и небесных
Мрача мальцов голодный взор
И поднося им снедь иную:
В провал минуя, мимо рта,
Лёд полуслова-поцелуя
И дрожь последнего одра…
Паяц
Шут канатный! Вот уж, вот уж
Он взлетел над головой,
Слов и мыслей перевёртыш,
Пересмешник чувств и воль!
Он проходит в солнценимбе
Самой узенькой тропой
И острит: толпа – над ним ли,
Он ли громко – над тупой?