С полночи до утра,
Поспать, чтоб не перетрудиться лишку.
Лишь новобрачным нынче не до сна,
Для них труды особые начнутся:
В постель ложится девушкой она —
Дай Бог ей в том же виде не проснуться!
Сегодня в совершенство облекись
И женщиной отныне нарекись!
На ложе, как на алтаре Любви,[477]
Лежишь ты нежной жертвой. О, сорви
Одежды эти, яркие тенеты!
Был ими день украшен, а не ты:
В одежде наготы,
Как истина, прекраснее всего ты!
Не бойся: эта брачная постель
Лишь для невинности могилой стала,
Для новой жизни это — колыбель,
В ней обретешь ты все, чего искала:
Сегодня в совершенство облекись
И женщиной отныне нарекись!
Явленья ожидая жениха,
Она лежит, покорна и тиха,[478]
Не в силах даже вымолвить словечка, —
Пока он не склонится, наконец,
Над нею, словно Жрец,
Готовый потрошить свою овечку.
Даруйте радость ей, о Небеса! —
И сон потом навейте благосклонно.
Желанные свершились чудеса:
Она, ничуть не претерпев урона,
Сегодня в совершенство облеклась
И женщиной по праву нареклась.
ЭПИТАЛАМА, ИЛИ СВАДЕБНАЯ ПЕСНЬ В ЧЕСТЬ ПРИНЦЕССЫ ЕЛИЗАВЕТЫ[479]И ПФАЛЬЦГРАФА ФРИДРИХА,[480]СОЧЕТАВШИХСЯ БРАКОМ В ДЕНЬ СВЯТОГО ВАЛЕНТИНА[481]
Хвала тебе, епископ Валентин!
Сегодня правишь ты один
Своей епархией воздушной;[482]
Жильцы небесные толпой послушной,
Скворча и щебеча,
Летят к тебе; ты заключаешь браки
И Ласточки, и строгого Грача,
И Воробья,[483] лихого забияки.
Дрозд мчится, как стрела,
Перегоняя Чайку и Щегла;
Петух идет встречать походкой чинной
Жену с ее пуховою периной.[484]
Так ярок этот день, о Валентин,
Что ты бы сам забыл печаль своих седин!
Досель в супруги возводить ты мог
Лишь Воробьев, Щеглов, Сорок;
Какое может быть сравненье! —
Сегодня, с твоего благословенья,
Свеча в ночи узрит,
Чего и Солнце полдня не видало,
Постель волнующаяся вместит,
Чего и дно Ковчега не вмещало, —
Двух Фениксов,[485] в избытке сил
Смешавших жизнь свою, и кровь, и пыл,
Чтоб новых Фениксов возникла стая,
Из их костра живого вылетая.
Да не погаснет ни на миг един
Сей пламень, что зажжен в твой день, о Валентин!
Проснись, Невеста, веки разомкни
И Утро яркое затми
Очей сиянием лучистым!
Да славят птахи щебетом и свистом
Тебя и этот день!
У звезд ларцы небесные истребуй
И все Алмазы, Лалы, Перлы неба,
Как новое Созвездие, надень!
Пусть лучезарное явленье
Нам предвещает и твое паденье,
И новый, ослепительный Восход;[486]
И сколько дней в грядущем не пройдет,
Да будет памятною годовщина
Сегодняшнего дня Святого Валентина!
О Феникс женственный, ступай смелей
Навстречу Жениху — и слей
Огонь с огнем,[487] чтоб в мощи дивной
Вознесся этот пламень неразрывный!
Ведь нет разлук для тех,
Кто лишь друг в друге заключен всецело,
Как для стихий, которым нет предела,
Нет и разъединяющих помех.
Скорей, скорей! Пусть пастырь скажет
Вам назиданье — и навеки свяжет
Узлом духовным руки и сердца;
Когда ж обряд свершится до конца,
Вам предстоит связаться воедино
Узлом любви,[488] узлом святого Валентина.
Зачем так Солнце замедляет ход
И ждет, как нищий у ворот,
Выклянчивая подаянье?
Чего ему — огня или сиянья?
Зачем неспешно так
Вы движетесь из храма с пышной свитой:
Иль ваше счастье — ублажать зевак,
Быть новостью покуда не избитой?
Как затянулся этот пир!
Обжоры с пальцев слизывают жир;
Шуты, видать, намерены кривляться,
Пока Петух им не велит убраться.[489]
Увы, неужто для колбас и вин —
Был учрежден сей день, епископ Валентин?
Вот, наконец, и ночь — благая ночь;
Теперь уж проволочки прочь!
Но как докучны Дамы эти! —
Подумать можно, что у них в предмете
Куранты разобрать,
А не раздеть Невесту. Драгоценный
Забыв наряд, она скользнет в кровать:
Вот так душа из оболочки бренной
Возносится[490] на небосклон;
Она — почти в Раю, но где же он?
Он здесь; за Сферой Сферу проницая,[491]
Восходит он, как по ступеням Рая.
Что миновавший день? Он лишь зачин[492]
Твоих ночных торжеств, епископ Валентин!
Как Солнце, милостью дарит она,
А он сияет, как Луна;[493]
Иль он горит, она сияет —
В долгу никто остаться не желает;
Наоборот, должник
Такой монетой полновесной платит,
Не требуя отсрочки ни на миг,
Что богатеет тот, кто больше тратит.
Не зная в щедрости преград,
Они дают, берут... и каждый рад
В пылу самозабвенном состязанья
Угадывать и исполнять желанья.
Кто их нежней — Голубка[494] иль Пингвин,
С кем можно их сравнить, епископ Валентин?
Два чуда пламенных слились в одно:
Отныне, как и быть должно,
В единственном числе и роде
Прекрасный Феникс царствует в природе.
Но тише! пусть вкусят
Блаженный сон влюбленные, покуда
Мы будем, яркий проводив закат,
Жить предвкушеньем утреннего чуда[495]
И шепотом держать пари,
Откуда ждать явления зари,
С чьей стороны к нам свет назавтра хлынет:
Кто первым из супругов отодвинет
Ревнивый полог — пышный балдахин?
Продлим же до утра твой день, о Валентин!
ЭПИТАЛАМА ПО СЛУЧАЮ БРАКОСОЧЕТАНИЯ ГРАФА СОМЕРСЕТА[496]
ЭКЛОГА
Аллофан[497] порицает Идия,[498] встречающего Рождество в сельском уединении, тогда как при дворе празднуется свадьба графа Сомерсета. Идий объясняет, что побудило его покинуть столицу и чем он занимался в эти дни.
Аллофан:
Несчастный! Чем прельстился ты в глуши —
Теперь, когда в поместьях ни души,
Когда пора ненастная в разгаре,
Когда в тепло охота всякой твари,
И к югу птиц неисчислимый флот
Сквозь океан заоблачный плывет;
Когда в полях ничто не тешит взора
И в грубошерстный плащ рядится Флора,
И в рощах ветви голы после бурь,
Как розги, что могли бы выбить дурь
Из нелюдима; и объяты стужей
Все ручейки с их болтовней досужей?
Не каяться ль ты вздумал? Отчего ж
Великого поста не подождешь?
Знай: при дворе у нас — весна до срока,
Там Солнце светит ярко и высоко,
И жарко там горит в груди одной
Усердья и Любви огонь двойной:
Усердья к трону днем пылает пламя,
А свет Любви восходит вечерами.
Там и прещедрый свет, что осветил
Наш мир до появления светил,
С высот свои владенья озаряет[499]
И подданных по-царски одаряет...
Там взор невесты — средоточье звезд:
Из глаз ее взлетая, как из гнезд,
Всё новые созвездья в блеске новом
На небосклоне движутся дворцовом.
Затем другие дамы ей под стать
Очами принимаются блистать,
От их лучей сверкают ожерелья,
И всё в огнях, и всюду шум веселья...
Увы! есть королевские дворы,
Где вечно тлеют адские костры
Интриг, от коих все вокруг могло бы
Сгореть в пожаре зависти и злобы;
Здесь — Верность и Любовь слились в одно:
Их райским светом все озарено.
Зачем же скрылся ты?
Идий:
И все ж я с вами,
Под теми же благими небесами!
Король, что милосерд и даровит,
Не только двор — весь край одушевит.
Божественною властью обладают
Монархи, что в нас души пробуждают,
Чтоб каждый, будь он близок иль далек,
Величьем их исполниться бы мог.
Не тот мудрей, кто трется возле трона:
Отшельнику из кельи затворенной
Бывает проще лицезреть Творца;
Всяк смертный — образ мира,[500] а сердца
Людские — точно Книги Мирозданья:[501]
В них сыщешь все, достойное познанья.
Быть при дворе — не то же ль, что в глуши?
Ведь это уголки одной души.[502]
Я там, где все!
Аллофан:
Ты тешишься обманом:
Чуть насладившись амбры[503] духом пряным,
Воображаешь, что твоя казна
Богатствами Ост-Индии полна!
Ты думаешь, кто холода не чует —
Тому тепло? Кого беда минует —
Тот и счастливчик? В глубине земли
Есть вещества, что сделаться б могли
Бесценным златом, если бы Светило
Их оком огненным позолотило,[504] —
Но свет небес не досягает к ним;
Так нам, чтоб стать мудрей, необходим
Владыки взор:[505] от Господа нам — вера,
Король — источник доброго примера.
Знай: ангелы, хоть и в земных делах
Замешаны, — их дом на небесах;
Блажен, кто дом свой покидает смело
Во имя долга и благого дела.
Ты оплошал, мой бедный книгоед:
Чудес таких, как наши, в книгах нет!
Найдешь ли в них ты повесть о придворных,
Что были бы в сужденьях непритворных
Согласны с королем — о диво див! —
Который сам в сужденьях справедлив?
Прочтешь ли о дворе, где незаметен
Дух честолюбья, где не слышно сплетен,
Где нет обид на щедрость короля,
Который, к лучшему благоволя,
В его лице всех прочих одаряет,
Поскольку лучшее в них поощряет?
Признай: такого в книгах не прочесть!
А здесь еще почище чудо есть:
Влюбленный, не утративший рассудка!
Наш Купидон, проказливый малютка,
Теперь в пажах: счастливцу служит он,
Что царственным доверьем облечен.
Когда б ты знал! —
Идий:
Я знал, и оттого-то
Уехал прочь: меня гнала немота.
Я видел все — и слов искал, спеша:
Без них бы стала бедная душа
Для чувств и мыслей тесною гробницей.
Не помолясь, нельзя ж за пир садиться!
Вкусил я общей радости хмелек —
И, удалившись, в речь его облек.
Вот брачный гимн: прочти сие творенье,
Что писано не ради одобренья,
Но в память знаменательного дня.
Притом, себя в глуши похороня,
Увековечусь песнею подобной
Верней, чем пышной надписью надгробной.
ЭПИТАЛАМА
О старый год, ликуй! Твой срок продлен.
Ты дряхл и снегом убелен.
На пять бы зорь еще хватило
Тебя... Но глянь — восходят два светила
На помощь твоему,
С июньским пылом разгоняя тьму!
Растаяли бы льды в стране полночной,
Открыв проход нам Северо-Восточный,[506]
Когда бы новый Прометей для нас
На полюс мог перенести сейчас
Такого сердца жгучий жар и блеск лучистых глаз!
Но, Муза, растолкуй: чей это взор
И в чьей груди горит костер?
Она, как он, очами блещет,
В нем сердце так же, как и в ней, трепещет!
Кто краше — не поймешь:
Как девушка, жених собой пригож;[507]
Невеста по-мужски отважна духом,
Отпор давая недостойным слухам.
Сама Природа сочетала вас,
Не замечая злых людских гримас, —
Пылай же, пламя двух сердец, двух пар влюбленных глаз!
Хоть вас грешно и в мыслях разлучать,
Позволь мне песнь мою начать
С тебя, жених нетерпеливый:
С того, как рано встал ты в день счастливый[508]
И как стремишься к ней,
Опережая фебовых коней;
Как службы государственное бремя
С усердных плеч слагаешь ты на время,
Спеша удостоверить сей же час
Любовь свою, что за ночь не погас
Ни сердца любящего пыл, ни жар горящих глаз.
Теперь к тебе, невеста! Ложе сна
Покинуть первой ты должна:
Ведь нынче ночью, в самом деле,
Ты первой вновь окажешься в постели.
Сияют ярче дня
Густые пряди: в отблесках огня
Ты, словно Фаэтон[509] пламеннокудрый, —
Спрячь их опасный жар под нежной пудрой![510]
Слезинка счастья, льющийся алмаз,
Пускай твой взор смягчит на этот раз,
Не то мы все ослепнем вдруг от блеска этих глаз.
Как солнце, чтоб не ранить нам очей,
Туманит влагой[511] свет лучей,
Так облеклась ты в шелк и злато
(Червями спрядено, из праха взято),
И мы к твоим стопам
Все льнем, подобно праху и червям.
Со звездами твои брильянты схожи,
Но твердь, что держит их, милей[512] нам все же.
И пусть недостижима ты для нас,
Знай: облик твой, прекрасный без прикрас,
Начертан в любящей душе огнем любимых глаз.
Не две ль зари мы днесь на небе зрим?
Так кипарис,[513] клинком живым
Разъявший высь, внушает глазу,
Что над землей встают два солнца сразу.
Но здесь, у алтаря,
С зарей навеки сходится заря.
Да будет сотворен обряд великий!
Воинствующей Церкви[514] смолкли клики...
Святой отец! Ты нынче — Божий глас,
Так призови к ним в этот славный час
Всю щедрость ангельских сердец и благосклонных глаз!
О лебедей[516] блаженная чета!
Дай Бог вам долгие лета
Прожить и не запеть,[517] доколе
Не надоест и здешнее застолье
И дивной новизной
Не поманит вас край совсем иной.
Продли Господь ваш род и род монарший:[518]
Его потомков — ваши, став постарше,
Да возблагодарят еще не раз!
Живите так, чтоб никогда не гас
Единый пламень двух сердец, двух пар влюбленных глаз.
Но полно! Лишняя хвала — во вред,
К тому же мешкать нам не след:
Столы трещат под грузом дичи, —
Не весь Ковчег ли Ноев стал добычей
Искусных поваров?
А что за пляски! Здесь любой готов,
Подпрыгнув, доказать вам на примере
Вращение Земли[519] в небесной сфере.
Уж солнце улеглось и день угас,
Но длится пир, шумит веселый пляс
Вокруг двух любящих сердец, двух пар усталых глаз.
Но ты, невеста, нынче не должна
Засиживаться допоздна
С гостями, мучась от зевоты:
Ведь лучший пир готовишь для него ты,[520]
И сон сгоняя прочь,
Иные пляски вам подарит ночь!
Луна и солнце не заходят вместе;
С рассветом оба встали — но, по чести,
Ей первой надлежит покинуть нас,
Любимому оставив про запас
Негаснущий сердечный жар в призывном блеске глаз.
Кто вслед звезде упавшей мчит стремглав,
Найдет ее средь влажных трав
Дрожащею и размягченной,[521] —
Так за супругой новоиспеченной
Вдогон спешит супруг...
И как порою друга давний друг
Не тотчас признаёт в наряде странном —
Их души в облаченье первозданном
Познать должны друг друга в этот час
И слиться, как сливались много раз
Нетерпеливые сердца и взоры томных глаз.
В лампаде Туллии[522] чудесный свет
Горел пятнадцать сотен лет.
Но спорят с древнею святыней
Два светоча любви, зажженных ныне!
Огонь неутомим,
И все, что ни соприкоснется с ним,
Он обратит в огонь и жадно сгложет,
Но вас пожар любовный сжечь не может:
Вы сами — пламя! Каждому из вас
Дано гореть и жечь, ввергать в экстаз
И вспыхивать, как в первый день, от взора милых глаз.
Аллофан:
Нет, сэр, я вам бумагу не отдам!
Приносит жертву жрец, но фимиам
Вдыхают все. А ваше приношенье —
Достойное для свадьбы украшенье
И общим достояньем стать должно,
Как самый праздник. Да найдет оно
Алтарь почетный и благословенье
Того, кто ценит труд и вдохновенье!