Ведь надо, кроме собственных страстей,
Смирять чужие страсти и пороки.
Твой дух, пройдя последний перегон[983]
Тех, что Ученье, Двор и Бой постигли,
Да станет камнем пробным, закален
В горниле дела, этом главном Тигле.[984]
Меня же (коли я не звук пустой)
Фортуна (что еще зовут Судьбою)
Зрит столь покорным под своей пятой,
Что думает: я большего не стою.[985]
Но пусть она разводит нас сейчас —
Я о тебе молиться не забуду:
Ведь Бог взирает на обоих нас,
И путь до неба одинаков всюду.[986]
Г<ЕНРИ> У<ОТТОНУ> IN HIBERNIA BELLIGERANTI[987]
Так рвешься в бой? Так честолюбье греет,
Что дружба побоку — пускай хиреет?[988]
Нет, я не столь к воинственным трудам
Ревнив: твою любовь я не отдам
За всю Ирландию; скорей прощу я
Смерть, что летит на пир,[989] войну почуя,
Чем летаргию памяти твоей.[990]
Пусть хлябь и топь и копья дикарей
Расправятся с телами невозбранно —
Тот старость обманул, кто умер рано,
Он вовремя отдал, что брал взаймы,
И избежал ареста и тюрьмы.
Да не поддастся дух твой (утонченный,
Как эликсир, блужданьем в перегонной[991]
Извилистости Школ, Столиц, Дворов)
Ирландской лени. Не прошу даров
Усердья, ни опасных излияний,
Что могут опасаться ловких дланей
И глаз, глядящих под печать письма;[992]
От сердца напиши — не от ума.
СЭРУ ЭДВАРДУ ГЕРБЕРТУ,[993]В ЖУЛЬЕР[994]
Клубку зверей подобен человек;[995]
Мудрец, смиряя, вводит их в Ковчег.[996]
Глупец же, в коем эти твари в сваре, —
Арена иль чудовищный виварий:[997]
Те звери, что, ярясь, грызутся тут,
Все человеческое в нем пожрут —
И, друг на друга налезая скотно,
Чудовищ новых наплодят бессчетно.
Блажен, кто укрощает сих зверей
И расчищает лес[998] души своей!
Он оградил от зла свои угодья
И может ждать от нивы плодородья,[999]
Он коз и лошадей себе завел[1000]
И сам в глазах соседей — не Осел.
Иначе быть ему звериным лесом,
Одновременно боровом и бесом,[1001]
Что нудит в бездну ринуться стремглав.
Страшнее кар небесных — блажный нрав.
С рожденья впитываем мы, как губка,
Отраву Первородного Проступка,[1002]
И горше всех заслуженных обид
Нас жало сожаления язвит.
Господь крошит нам мяту, как цыплятам,
А мы, своим касанием проклятым,
В цикуту[1003] обращаем Божий дар,
Внося в него греховный хлад иль жар.[1004]
В нас, в нас самих — спасению преграда:
Таинственного нет у Бога яда,
Губящего без цели и нужды;
И даже гнев его — не от вражды.
Мы сами собственные кары множим
И нянчим Дьявола в жилище Божьем.
Вернуться вспять, к начальной чистоте —
Наш долг земной; превратно учат те,
Что человека мыслят в круге малом:[1005]
Его величья никаким овалом
Не обвести; он все в себя вместит.
Ум разжует и вера поглотит,
Что мы бы им измыслить ни дерзнули;
Весь мир для них — не более пилюли,
Хоть не любому впрок, как говорят:
Что одному бальзам, другому яд;[1006]
От знаний может стать в мозгу горячка —
Иль равнодушья ледяная спячка.
Твой разум не таков; правдив и смел,
Вглубь человека он взглянуть сумел;
Насытившись и зрелищем, и чтивом,[1007]
Не только сам ты стал красноречивым,
Красноречивы и твои дела:
За это от друзей тебе хвала.
МИССИС М<АГДАЛЕН> Г<ЕРБЕРТ>[1008]
Куда, письмо безумное? постой!
Ступай в огонь, удела нет иного
Для жалких чад моих, — иль на покой:
Из ветоши восстав, истлеешь снова.[1009]
Пускай займешь ты наглости у тех,
Кто во дворцах, боясь, что не замечен,
Локтями бьется, — все же там успех
Лишь подлецу надежно обеспечен,
А подличать сумеешь ты навряд.
Что ж! Отправляйся, путь избравши верный:
Царям и королям твой адресат
Не равен лишь правдивостью безмерной.
К тому ж, едва ты встретишь этот взор,
Внушающий сердцам благоговенье,
Ты, обмирая, залепечешь вздор,
Утратишь всякий смысл в одно мгновенье.
Но чуть к тебе чудесные персты
Притронутся касаньем чудотворным, —
Листок безжизненный, воскреснешь ты,[1010]
Ее твореньем сделавшись покорным.
И слух к тебе склонит она, как мать[1011]
К дитяти с голоском его картавым
Иль как монархиня, речам внимать
Привыкшая прямым и нелукавым.
Но вновь ты нем, гонец мой, — так умри ж
Затем, что безнадежна вся затея!
Как ты о благе с ней заговоришь,
О ней самой заговорить не смея?
Однако можешь ты хвалу вознесть
Не ей самой — прислуге или платью:
Ей служат Добродетель, Ум и Честь,
Облечена она — красой и статью.
А там — как знать? Быть может, к ней в ларец
Ты попадешь, в числе других посланий, —
В обитель благороднейших сердец,
На пиршество умов и дарований.[1012]
Быть может, есть там письма от того,
Кто нам с тобой знаком? Гляди же в оба:
Когда вокруг не будет никого,
Она не перечтет ли их особо?
Достанет ли как будто невзначай?
Прочтет ли дважды? Поднесет ли близко
К устам? Вздохнет, кивнет ли — примечай! —
Услышит ли, как входит камеристка?
А после — злится ль из-за мелочей?
Все так же ль говорит о нем сурово?
И все ли со свободою своей
Ни для кого расстаться не готова?
Нет, ты не соглядатай! К ней тебя
Я, посылая, не о том радею,
Но все в ней почитая и любя,
Хочу любить того, кто избран ею.[1013]
ГРАФИНЕ БЕДФОРД[1014]НА НОВЫЙ ГОД[1015]
Сей промежуток смутный, сей туманный
Не вечер и не утро — мой портрет;
Как Метеор[1016] бесформенный и странный,
Блуждающий среди ночных планет,
Что и откуда я — ответа нет.
Свожу счета годов — и замечаю,
Что не Должник я и не Кредитор:[1017]
Я не обласкан тем и не вверяю
Надежд сему; но полно хвастать вздор! —
Я видел вас, — и я в долгу с тех пор.
В долгу — и ныне должен, как свидетель,
Годам грядущим передать свой клад;
Стихи — бальзам, хранящий добродетель
От тлена; мавзолеи, что стоят
На страже, — и не страшен ей распад.
Мои — недолговечны; ваше имя
Для этих строк столь сильный алкоголь,[1018]
Что, порождая духов,[1019] вместе с ними
Погибель порождает, жар и боль —
И разъедает все, как рану соль.
Моим хвалам потребно основанье;
Жизнь такова, что требует она
Не чуда, а его обоснованья;
Горячность пылкая ей не нужна —
Так верой оскудели времена.
Когда ж они признают (хоть с заминкой)
Всю правду, — все равно поднимут крик:
Как он посмел, ничтожная песчинка,
Восславить ту, чей жребий так велик?
Как бесконечность карлик сей постиг?[1020]