Пред вами и молитвы вознести,
Зане в вас заключается почти
Всё, что в обоих чтили мы и чтим,
И то, что в дружбе обрести хотим.
Пусть грубым кирпичам грозит распад,
Тончайшие частицы устоят[1055]
И, в бесконечности рассеясь, вновь
Соединятся там в одну Любовь.
Мадам, ее Душа от нас вдали,
А персть лежит в объятиях земли,
Но добродетели ее назад
Вернулись к вам, чье сердце — тайный клад
Иль Океан, откуда все ручьи
Черпают — и куда несут струи,[1056]
Устав от перекатов и излук;
Поскольку символ совершенства — круг.[1057]
Обоих Индий было в вас добро:
Там — пряности, тут — злато и сребро;[1058]
Как ни огнем, ни ржой, ни кислотой
Не истребить крупицы золотой,[1059]
Хоть можно в бесконечность растянуть
И сплющить, но не сокрушить отнюдь, —
Так ни бедам, ни скорби никакой
Не сделать вас ни меньше, ни другой.
Вотще замену ей в другой душе
Искать — такой не обрести уже;
Хоть в книги загляните — не сыскать;
Опричь «Юдифи»,[1060] нету ей подстать.
ГРАФИНЕ БЕДФОРД ПРИ ПОЛУЧЕНИИ ОТ НЕЕ СТИХОВ
За ваш привет платя своим ответом,
В грех симонии[1061] я бы впал при этом,
Что из грехов духовных больше всех;
Но и молчать неблагодарно — грех.[1062]
Здесь я бы в скудости своей сознался,
Там — сбыть обузу долга попытался.
Сам быв ничем, чем уплатить могу?
Все выложив, я снова весь в долгу.
Писав к тому, кто столько уважаем,
Мы долг свой платежом лишь умножаем.
Но вдруг я, как рудник в степи, я найду
В себе — не золото, так хоть руду?
Христос Кумирни древние исправил:
Юпитера взял Петр, Дианы — Павел;[1063]
И вы могли бы стих мой приютить
И варварскую Музу освятить, —
Приветить странника, который, вверясь
Еретикам, искал повсюду ересь,
Не замечая возле самых глаз
Сияющую добродетель — вас.
Мне говорили (нет огня без дыма),
Что добродетель при Дворе гонима,
Она бежит от лжи, интриг, забав...
Куда? — я это понял, вас узнав;[1064]
Бежит — и возвращается с охраной,
Облекшись вашей славой осиянной,
И выкупает, чести верный страж,
Полмира — пол, я мню, не мой, а ваш.[1065]
Тут вы б меня умолкнуть попросили;
Кто истинно силен — молчит о силе.
Итак, раз вам претит хвалебный стих,
Займемся недостатками других.
Не в том беда, что правды мир не ищет,
А в том, что, правду чуя, праздно рыщет;
Под ношей легкомыслья мы с трудом,
Кряхтя, как в гору, под гору бредем.[1066]
Подобно солнцу,[1067] что не может с места
Сойти, ни выбраться из-под ареста
(Куда его Ученость упекла),
Дух закоснел, — но вертятся тела.
Тень от Земли надкусывает грушу
Луны:[1068] так тело уменьшает душу.
Даны нам руки — с умыслом двойным:
Чтоб простираться к бороздам земным
И к небесам в молитве; труд и слово —
Одно безблагодатно без другого.[1069]
Сказавший: «плугом в пахоту упрись[1070]
И не смотри назад», позволил — ввысь.
Известно, коль недуг в земле таится,
Благое семя в плевел превратится;[1071]
Так может мысль (благая, может быть),
Проросши в теле, выродка родить.
Любовь, а не вражда чинит нам раны;
Мы сами изгоняем,[1072] как тираны,
Все благородное из сих Дворцов
И Храмов наших душ; в конце концов,
Когда Господь нам обещал спасенье;
Не душам — телу дал он воскресенье.
Чиста, как снег, ввергается душа
В нас, грешных, — и сквернится там, греша.
Все семена вмещает наше тело
Добра и зла: все, что земля умела
Рожать, способен смертный породить,
Он может жаб, червей и змей плодить;[1073]
Но видел ли хоть кто-нибудь когда-то,
Чтоб человек родил жемчуг и злато?
Мы за морем Вирджинию[1074] нашли,
Две новых в небесах звезды зажгли;[1075]
Скорбеть ли оттого, что суждено нам
Взлететь к тем звездам светлым и бессонным?
Пора кончать письмо; оно стоит
На двух китах,[1076] — но вас не убедит.
Добро к себе пристрастно и сурово,
В других же ничего не зрит дурного.
Избыток добродетели одной
Не верит многим и себе самой, —
Лишь мнительному веря подозренью,
И омрачает рай ненужной тенью.
Добро же, не желающее знать
Грехов, не может грешным сострадать.
Политики злым вышибают злое[1077]
И вычищают горечью гнилое,
Заставив и порок презренный впредь
Служить им, как прирученный медведь.
Но в вашем царстве, в виде Божьей льготы,
Злу нету службы, а добру — работы.
Тому, кто благодати пьет нектар,
Не нужен очищающий отвар.
ГРАФИНЕ БЕДФОРД
МАДАМ,
Благодарю; я буду знать вперед,
Очистившись от заблуждений давних,
Что не природа ценность придает
Вещам, а редкость оных и нужда в них.
Кто ищет меньшее из зол — простак;
Блажен, кто может выбирать из благ.
Так при Дворе, где добродетель — плод
Редчайший, ваша всех настолько выше
(И оттого толпе ее восход
Незрим), что требуются эти вирши,
Как толкованье — трудным письменам,
Чтоб возвестить ее явленье нам.
Так здесь, в Деревне,[1078] красота земли —
Лишь ларчик скрытых благовоний, ждущий,
Как утра, — вас, Мадам, чтоб расцвели
Цветы и раем воссияли кущи;
Без вас она таится, точно мгла
Все наше полушарье облегла.
Сойдите ж с колесницы, сотворя
Рассвет в ночи явленьем беззаконным;
Пусть в новом небе новая заря
Взойдет над миром новообретенным,[1079]
Где мы, туземцы ваши, круглый год
Ходить согласны задом наперед.
Как антиподов,[1080] мы забудем Двор;
Пусть Солнце, ваш наместник,[1081] без отрады
К земле осенней наклоняя взор,
Свершает скучные свои обряды, —
Мы будем, безмятежно веселы,
Вам жертвы приносить и петь хвалы.
Но петь хвалы таинственной Душе
И посвящать ей эти приношенья
Я не дерзну — мои стихи уже
Не гимны, а смиренные прошенья.
Коль сами таинства запретны нам,
Мы лицезреть хотим хотя бы Храм.
Так в Риме любопытный пилигрим
Не столь вникает в распри и дебаты,
Сколь поглощает взором вечный Рим:
Его фонтаны, площади, палаты, —
Все, кроме лабиринта догм и школ,
Уверясь, что любой мудрец — осел.
Так я в своем паломничестве жду
Узреть не столько алтари священны,
Сколь храмный облик — то, что на виду —
Хрустальные, сверкающие стены[1082]
Рук, плеч, очей — все то, что созерцал
Тот, кто впервой узрел Эскуриал![1083]
Но (каюсь), может, слишком я в упор,
По-деревенски воздаю вам почесть;
В вас — всех легенд таинственный узор,
Переплетенье былей и пророчеств,
Все книги, что от скорби и вины
Очищены — и вместе сведены.
Когда добро и красота — одно,[1084]
Вы, леди, оного и часть, и целость;[1085]
Во всяком вашем дне заключено
Начало их, и молодость, и зрелость.
Так слитны ваши мысли и дела,
Что даже и лазейки нет для зла.
Но эти рассужденья отдают
Схоластикой, от коей неотвязны
Сомнения;[1086] сомнения ж ведут
К неверию и вводят нас в соблазны;
Знакомый смысл в одежде новых фраз
Способен отпугнуть в недобрый час.
Оставим же рассудка суеты,
Пусть судит чувство — попросту, без нянек:
Где трон, казна и царство красоты?
В Твикнаме — здесь, куда приходит странник,
Надеясь подивиться вам двоим:
Где рай, там должен быть и херувим.