Вы — светоч, и за вами по пятам,
Перенимая каждое движенье,
Влекутся тени,[1118] ваши отраженья.
И здесь, внизу, глядишь, иной паяс
Неловко передразнивает вас;
Но все, любуясь вами издалёка,
Мы ловим брызги свежего истока.
Любовь, прекраснейшая сторона
Всех наших душ, как отсвет рождена
Ярчайшей гранью вашего сиянья.
И если тела и души слиянье
Сродни единству неба и земли,
То мысли уподобить мы б могли
Звездам, чей смысл нам ясен лишь отчасти,
Но мы подчинены их тайной власти.
Любовь же ваша — солнца щедрый жар,
Не сякнущий; и как из почвы пар —
Так наши души тянутся к светилу,
Но чтобы одолеть земную силу,
Душа должна очиститься вполне,
И долог путь к бессмертной вышине.
Кто устремится ввысь, имея пятна
На совести, — тот рухнет вмиг обратно.
Не для бесчестных душ сия стезя,
Там, наверху, им уцелеть нельзя,
Где праведной любви сверкает пламя:
Так низкий прах не наделен крылами
И низкий дух, сколь он ни дуйся вширь,
Вблизи огня вдруг лопнет, как пузырь.
В краю полночном солнца свет отраден,
Но скуп; а где-то жар его нещаден.
Так замерзает тот, кто удален
От вас, а кто вблизи — огнем спален.[1119]
Но воздух равно напоен сияньем[1120]
В лучах заката или утром ранним;
Так истинной любовью озарен
Муж праведный, где б ни скитался он:
Истреблена в нем пустота навеки,
Сияет радость в этом человеке.
Кощунство — славить именем Любви
Жар блудный и волнение в крови.
Любовь весь мир блаженством наделяет,
А не один лишь голод утоляет;
В ряд добродетелей не включена,[1121]
Все до одной включает их она.[1122]
ГРАФИНЕ ХАНТИНГТОН
МАДАМ,[1123]
Не в женщине впервые воплощен
Господень дух и образ,[1124] но в Адаме,
А дщерям Евы не велит закон
Делами ведать и служить во храме.[1125]
Дивимся мы, комете глядя вслед:
Звезда же новая, невесть откуда
Среди созвездий вечных и планет
Возникшая — вот истинное чудо![1126]
Так жены, что безгрешны и чисты —
Кометы редкие на небосводе,
Но чудо деятельной доброты —
Явленье небывалое в природе.
И как звезда, что трех царей[1127] в ночи
К младенцу привела путем неблизким,
Так вашей добродетели лучи
Путь указуют праведным и низким.
Мир постарел.[1128] Не за горами мгла:
Сниженье солнца[1129] мудрецов тревожит;
Коль ныне добродетель снизошла
До женщины — и ей конец, быть может?
Отнюдь! Она лишь выше вознеслась:
Разбросанная прежде по крупице,
Теперь смогла она в душе у вас
Вновь цельность обрести и укрепиться.
Да, добродетель населяла мир
И наши оболочки золотила,
Но вас она, как чудо-эликсир,[1130]
До сердцевины в злато обратила.
Мать и Жена — всего лишь имена
Для женщины,[1131] хотя и не для всякой,
Но Добродетель (ибо вы — она!)
В названьях сих нуждается, однако:
Ведь чистота, смешавшись с чистотой,
Как с воздухом вода,[1132] не видны глазу,
Названья же с их грубой простотой,
Подобно облакам, заметны сразу.
Планеты называют в честь богов,
Созвездья же — простыми именами:
Рак или Бык — но ярче жемчугов
Узоры их в ночи блестят над нами.
Итак, вы Женщина — для одного,
Другим — родня, для третьих — благодетель,
Меня ж пленяет более всего
Сиятельная ваша добродетель.[1133]
Как верноподданный,[1134] издалека
Впиваю животворное сиянье,
И дабы не прослыть за должника,
Вам этих строк плачу смиренно дань я.
А коль сочтете вы, что стих мой льстив,[1135] —
То впрямь польстил я вашему рассудку;
Но можно, лесть во благо обратив,
Ей, как совету, следовать не в шутку.
Вот вам и прок! И пусть на полотно
Черты нанесены не столь уж чисто,
Зато в картине запечатлено
Доподлинное рвенье портретиста.
Я мог польстить — коль речь о том идет —
Но лишь себе как автору сужденья,
Что добродетель ваша превзойдет
Красу и блеск высокого рожденья.
Теперь, когда я оказался прав,
Вам долг велит, за эти благостыни
Создателю прещедрому воздав,
Самой назвать все, что назвал я ныне.
И строк хвалебных сих не я творец,
Но сами вы, в зените доброй славы,
А я лишь исполнительный писец,[1136]
Глашатай всеми признанной державы.
Я был пророком вашим;[1137] а сейчас,
Смиренный клирик, славлю Бога в вас.
ГРАФИНЕ СОЛСБЕРИ[1138]
Прекраснейшая! видя вас воочью,
Мы всех чудес дивимся средоточью.
Красой затмивши солнце в вышине —
Теперь, когда и солнце не в цене[1139]
И вспыхивает разве что в сонетах,
На локонах, влюбленными воспетых, —
Вы нам предстали истинным венцом
Земных существ, изваянных Творцом.
Когда вокруг все вянет, сохнет, тлеет
И добродетель, как в отлив, мелеет,
И мирозданья рушится каркас
Затем, что меж людьми иссяк запас
Величья истинного: дружбы, чести —
Всего, что балки связывает вместе;
Когда мельчает все (и двор, и храм
Торгуют в розницу по мелочам,[1140]
Их гордый пламень ветром разметало,
А слитки благородного металла[1141]
Пришлось на побрякушки перелить,
И всяк ловчится пуще умалить
Ничто, которое у нас в наличье), —
Лишь вы одна исполнены величья
И нам являете пример того,
Как стать Творца достойным своего.
Теперь, когда не в моде добродетель,
Когда едва ли сыщется свидетель,
Чтоб век наш обвинить (коль каждый вор,
То кто кому объявит приговор?),
Когда и доброте, и благородству
Дивится мир как редкому уродству, —
Избрать стезю добра дерзнули вы.
По вам одной сужу я, каковы
Должны быть красота, добро, величье,
И коль в посланье к вам сумел достичь я
Хоть тени совершенства, то оно
Все ваше, ибо вами внушено.
И хоть случалось мне хвалой похожей
Хвалить других[1142] — я не язычник все же:
Создай Господь Адама в первый день[1143] —
Узревши зелень трав и листьев сень,
В день третий тот бы славил неустанно
Плоды земли и воды океана,
Но в день четвертый, озирая высь,
Где солнце, звезды, месяц родились,
Он с новым пылом небеса б восславил —
И, видит Бог, ничуть бы не слукавил.
Вся правда в том, что вы достойней всех,
Но и хвалу вчерашнюю не грех
Частицей правды счесть, хоть небольшою:
Ведь и тогда я не кривил душою.
Душа! вот к разъясненью славный путь:
Вначале заключалась наша суть
В душе растительной, затем животной,[1144]
И только после нам, как дар почетный,
Была душа бессмертная дана:
Две первых вобрала в себя она.
Так и со мной: я не сменил пристрастий,
Люблю все то ж, все тех бегу напастей,
Различье только в мере и числе:
В констебле[1145] уличном и в короле
Я уважаю власть, и так же всюду
Красу, добро, величье чтил и буду,
Но прежде я отыскивал с трудом
Лишь их следы, теперь — стучусь к ним в дом.
Как двум своим я душам безымянным,
Что третьей послужили ткацким станом,
Навеки благодарен, так и тем,
Что послужили для моих поэм
Основой прочной, школой благочестья:
Неграмотный, как смог бы вас прочесть я?
Вы — свет и книга:[1146] я бы сей трактат
И под землей,[1147] в гробу, где мгла и хлад,
Листать бы мог при ангельском свеченье,