Сразила ты царицу всех сердец —
Затем ли, чтоб пополнить свой венец?
Ты, как потопа гибельная сила,
И близких, и далеких захватила.
Но прежде завладев ее душой,
Зачем, о Скорбь, сровняла ты с землей
Ее обитель? Кабы в ней жила ты,
Всяк был бы счастлив на твои палаты
Взглянуть, на дивный свет ее очей:
И впрямь рождался день от их лучей.
Она сияла, как сапфир прозрачный,[1183] —
Ты ж глину предпочла и камень мрачный.
Она была хрупка и все ж тверда,
Но и кристаллы бьются иногда.
Ты просчиталась, Скорбь: с ее кончиной
Мы все из-под руки твоей бесчинной
Прочь ускользнем, мятежные рабы,
Своей нимало не кляня судьбы.
Умрем ли с горя — нам того и надо:
Жизнь без нее — невелика отрада.
Останемся ли жить — о ней тоска
Нам пуще прежней радости сладка.
Она для нас являла воплощенье
Всех добродетелей без исключенья.[1184]
Ее душа была как райский сад,
Где Милосердье — верный страж у врат,
Куда не вхож порок; лишь смерть сумела
Пробраться к древу и докончить дело.
Должно быть, Бог забрал ее с земли,
Чтоб возлюбить ее мы не смогли
Превыше Неба,[1185] — и о нас радея,
Он наши помыслы возвысил с нею,
А не забрал бы — праведников строй
Еще одной пополнился б святой.
В ее груди, как куст неопалимый,[1186]
Пылало сердце верой негасимой,
И набожности путь являя нам,
Шла в праздник не на пир она, но в храм,
Душой пиры иные предвкушая
И светлый праздник без конца и края.
Теперь, на небеса вознесена,
Она верховным ангелам равна,[1187]
А тело здесь оставлено, чтоб ныне
Ее бессмертной не сочли богиней:
Красы и добродетели такой
Язычникам хватило бы с лихвой.
Земля, что тянет к ней свой зев голодный,
Лемнийской глиной станет благородной,[1188]
Гроб вечным древом[1189] прорастет над ней,
Хранящим клад заветный меж корней,
А мы разделим горе по кусочку,
Его снести не в силах в одиночку.
ЭЛЕГИЯ НА БЕЗВРЕМЕННУЮ КОНЧИНУ НЕСРАВНЕННОГО ПРИНЦА ГЕНРИ[1190]
Крепись, мой дух, и помогай нам Бог!
Ударом сим застигнуты врасплох,
Враз пошатнулись Разум мой и Вера
(Тот — равновесья, та — величья мера).
И впрямь Рассудок наш, как некий свод,
Объемлет весь земной круговорот,
И дольний мир, открытый для познанья,
И всё расчисленное мирозданье.[1191]
Величье же, в котором сопряглись
Вершины и провалы, даль и высь,
Божественная сущность, Провиденье,
Душ отлетевших новое рожденье, —
Доступно только Вере.[1192] Лишь порой
С недосягаемой своей сестрой
Могучий ум в одной сойдется точке:[1193]
Не все ж скитаться им поодиночке.
И это чудо нам являл не раз
Тот юный принц, что днесь ушел от нас,
Чей ум в такие возносился сферы,
Что слыли поприщем одной лишь веры.
И если в равновесье мировом
Малейший сдвиг страшней, чем адский гром, —
Без веры, без надежд на вразумленье
Какое ждет нас светопреставленье?
Не всяк ли верил, глядя на него,
Кто был для стран соседних божество,
Простертых в ожиданье,[1194] как природа,
Живительного ждущая восхода, —
Кто каверзников сети разрывал,
Как скат морской,[1195] разящий наповал,
Другим ловцам на страх, — кто был опорой
Для венценосного отца, который
В нем видел средство примирить задир,
Сплотив душою христианский мир,[1196] —
Не всяк ли верил, что при нем настанут
Иные времена и в вечность канут
Усобицы, и мир, погрязший в зле,[1197]
Узрит преддверье рая на земле?[1198]
И в том я вижу промысел небесный,
Что, лишь рассталась с оболочкой тесной
Его душа — как в мирной тишине
Слышны уж снова речи о войне.[1199]
Что ж! Наша вера обратилась в ересь,
А прадед Прах,[1200] принять нас вознамерясь,
Напрасно ждет и злится. Иль Господь
Все казни исчерпал, что нашу плоть
Сгубить могли бы, и вотще мы ныне
О смерти молим,[1201] как о благостыне?
Но неспособна твердь земная пасть
И тем Создателя оспорить власть:
Так мы напрасно жаждем облегченья,
Коль сам Творец обрек нас на мученья.
И мы живем — как горстка мандрагор,[1202]
Навек в могильный вросшая бугор.
Чем стало бы для нас его продленье
В потомстве, если смерть его и тленье
Питают нашу жизнь, как скорбь и боль
Питают почву, мертвую дотоль?
О, если б эта скорбь небесных кущей
Достигла, — зная наш удел грядущий,
Не ликовали б ангелы в тот час,
Но плакали, что нет его средь нас!
А где рассудок наш? В каком сосуде
Теперь искать его, коль мы не люди?
Нигде! Когда рассудок — только нить,
Что следствие должна соединить
С причиною,[1203] — то, значит, без причины,
Как без основы,[1204] не соткешь холстины,
И нет рассудка там, где нет его,
Кто был для нас основою всего.
Судьба — что цепь, чьи сомкнутые звенья[1205]
Доступны для людского разуменья.
Явись в ней чудом новое звено —
И с толку вмиг сбивает нас оно,
Когда же смертью вырвана частица
Из центра — всякий разум помутится.
Но коль от скорби разум наш угас,
То, значит, прежде разум был у нас,
Теперь же мы мертвы — мы все отныне
Мертвей, чем принц, о чьей скорбим кончине,
И если худо мы скорбим, так что ж!
Он жив, а с мертвых много ли возьмешь?
Я, впрочем, жить хочу: затем хотя бы,
Что, пусть его постичь мой разум слабый
Не в силах, он — наш путеводный свет
На полдороге от земных сует
К Предвечному. Но он, дерзну сказать я,
Любил и был любим, и в том мы братья.
О, если б мне хоть раз узреть тебя,
Сиятельная мудрость, что любя
Им двигала, — я б за такое чудо
Простил своей судьбе, что жив покуда.
Молю, во имя всех обильных жатв
Признаний тайных, нерушимых клятв,
Душ, выдохнутых с каждым вашим вздохом, —
Позволь, в науку будущим эпохам,
Мне ангелом побыть в земном раю,
Его любовь прославив — и твою![1206]
НАДГРОБНОЕ СЛОВО ЛОРДУ ХАРРИНГТОНУ,[1207]БРАТУ ЛЕДИ ЛЮСИ, ГРАФИНИ БЕДФОРД
Графине Бедфорд
Мадам,
те законы, в которых я отчасти сведущ, учат, что одаривший чем-либо покойного обязывает этим лишь покойного, но не его наследников; посему посылаю вам свои стихи не затем, чтобы Вы меня поблагодарили или подумали, что я Вас благодарю таким образом; Ваши милости настолько превосходят мои заслуги, что они также превосходят и мою благодарность, ежели измерять оную словами, ее выражающими; но, Мадам, коли наследие Вашего благородного брата принадлежит Вам, то и бумаги на него принадлежат Вам же, а коли Вы владеете и добродетелями брата, то свидетельства оных также должны по праву принадлежать Вам, что Вы можете ныне удостоверить, приняв сии стихи; для чего и подношу их смиренно Вам — в доказательство того, насколько полностью и всецело предан Вашему семейству
О дух высокий, сохранивший гул
Гармонии, что Бог в тебя вдохнул,
И ныне влившийся в органный хор
Душ ангельских, твоих родных сестер, —
В наш мир с предвечной высоты склонясь,
Узри, как много разных троп, виясь
Прошли меж небом и землей;[1208] взгляни
На наши дольние дела и дни.
Взгляни, как я, стремясь к твоей душе,
На новую ступень взошел уже,
И в этом размышлении благом[1209]
Очистил дух, раздвинул окоем
И землю увидал, привстав над ней,
Небесной картой, а себя — твоей.
Взгляни — тут полночь:[1210] времени поток
Застыл, как темный омут, мир совлек
С себя заботы дня; мастеровой
Так спит, что и в постели гробовой
Навряд ли глухо так уснет; истец,
Чей спор решится завтра наконец,
Спит, как мертвец; и осужденный вор
(Что поутру, едва откроет взор,
Его закроет снова) спит в тюрьме