[1337]
ВСТУПЛЕНИЕ
О две души,[1339] что к небу вознеслись!
И я душой стремлюсь за вами ввысь.
А Ты, от смерти перейдя в нетленье,
Прими, о дева, эту дань хваленья!
Ты ввысь летишь, чтоб мира зреть конец —
И Вечной Славы восприять венец.
Как звезды, что остались под тобой,
Свершают вечно путь свой круговой,[1340]
Так та душа, что терпит плоти гнет,
Тебе вослед и шага не шагнет.
Ты вдаль уносишься быстрее света,
Но плотский ум узреть не в силах[1341] это —
Как ввысь тебя уводит колея
Длиною от Земли до Неба... Чья
Душа, кроме твоей, сегодня вправе
Поведать нам о столь блаженной Славе?
Хоть к этой Славе зависть я питаю,
Но мыслью до нее не долетаю.
И ты, о дух великий, вслед за ней
Идешь путем,[1342] что всех путей длинней, —
Никто в такую даль еще не шел
(И, если б не был плоти груз тяжел,
Ты б тело взял с собой). — О дерзновенье
Полета! В муках ты утратил зренье
Земное — и обрел небесный взор,
Чтоб видеть путь, лишенный всех опор.
Ты о Ее пути вещаешь нам,
Но в то же время странствуешь и сам,
Летя от тела мертвого вселенной —
В Мир Горний, к жизни чистой и нетленной.
Нет, никого досель хвалений сила
В такую высь еще не возносила.
Ты ж все усердней славишь: каждый год
Ты вслед за Ней свершаешь свой полет.
Так пой же вновь, чтоб пение могло
Творцу украсить лаврами чело![1343]
Главой вознесшись в облачную высь,
Пусть Муза никогда не смотрит вниз.
И если душам в небесах известны
Дела людей, земные наши песни,
То мы им радость чистую несем,
Хваля Того, Кто сотворил их сонм!
ВТОРАЯ ГОДОВЩИНА
Да, вечен мир! И в том всего сильней
Меня уверил год разлуки с Ней —
С тем Солнцем, что и Землю озарило,
И Солнце в Небе светом одарило.
Кощунство думать, что оно затмилось
Навек: о нет — на время закатилось.
Но, как корабль, чей парус бурей порван,
Плывет бессильно, ветру став покорным;
Иль как поверженный на плахе,[1344] чья
Уж кровь на землю хлещет в два ручья, —
Один из головы, другой из тела, —
И чья душа уж в вечность отлетела,[1345] —
Внезапно признак жизни подает:
Моргают веки, дергается рот,
Трепещут руки, шевелятся ноги,
Как будто душу он зовет в тревоге;
Но всех движений сих ужасный вид —
Как лед, что перед таяньем хрустит;
Иль как под ветром арфа днем ненастным
Звучит напевом тихим и несчастным, —
Так мир, Ее утратив, пал, зачах
И омертвел во всех своих частях.
До сотворенья Солнца — были дни,[1346]
Хоть Солнца и не видели они, —
Так и теперь, хоть Солнце закатилось,
Чередованье лет не прекратилось.
Потоп Всемирный[1347] вновь настал: все смыто,
Мир в Лету[1348] впал, все лучшее забыто,
Зане забыт исток всего — Она.
Лишь я, — хотя и злобствует волна, —
Желаю жизни, жду ее продленья
И жажду славы — ради прославленья
Тебя, бессмертная. Ты, в смене дней,
Не стала матерью, — зато, с моей
Сливаясь музой, Ты — отец.[1349] Ты — тот,
Кому она рождает каждый год
По гимну. Мудрый может подражать
Сим песням — то есть внуков вам рождать.
Итак, мир — мумия. Он не воскрес,
Распада неостановим процесс.
Но, если у покойного есть дети,
Он сам еще отчасти жив на свете.
Так в этих гимнах будет жив твой род —
Пока Бог новый гимн не воспоет!..[1350]
Душа! Исполнись жаждой величайшей —
И жди Его Пришествия, из чаши
Господней эту жажду утоляя[1351]
И свой недуг отчасти исцеляя.
И, как бы долго время ни текло,
Считай, что все уже давно прошло.
Не спрашивай — что, почему, когда:
Избавься от напрасного труда!
Ведь поиск правды весь твой век займет, —
Не стоит этот мир таких хлопот.
Мир — только труп, не более того,
А ты, как червь, вгрызаешься в него.
О червь,[1352] кто утвердил тебя в надежде,
Что лучше станет этот мир, чем прежде, —
Не черви ль те, что веруют всецело —
Мол, мертвое еще воскреснет тело?
О мире сем и вспоминать некстати,
Как об истертом прошлогоднем платье.
Кто мир забыл и вспомнить не желает —
Тот Памятью отличной обладает.
Воззри же ввысь: там Та вовек нетленна,
Чья Память не печальна, но блаженна,
Та, для кого сей мир был только сценой;[1353]
И созерцали жители вселенной,
Ее дела: ведь в них всегда был некий
Сокрытый признак Золотого Века;[1354]
Та, что пристрастий к миру не являла,
Но, как душа, все в мире оживляла;
Та, что ни в ком не видела изъяна,
Но всем добро дарила постоянно,
Благие мысли мерила делами,
Из добрых дел рождала веры пламя;
Та, вкруг кого всегда был райский сад,
Как двор вкруг принца; та, чей звездный взгляд
И Севером, и Югом управлял,[1355]
Над Полюсами власть свою являл, —
Она, она ушла! Об этом зная,
Пойми, что мир — мозаика цветная,[1356]
Усилий мысли недостоин он:
Пусть будет вовсе мыслью обойден.
Представь себе, душа, что Смерть — швейцар,
Чьей свечки огонек едва мерцал
Сперва вдали, твое привлекши зренье,
Но свет растет, все ближе озаренье, —
Так Небо близится перед кончиной.
Представь: тебе дыханье отягчили,
Но ты минут не ведала блаженней,
Чем в этом забытьи, в изнеможеньи.
Представь, что на одре тебе лежать
Все легче: нужно узел развязать,
Чтоб, как бесценный слиток, вынуть душу...
Представь: хоть лютый жар палит и сушит,
Но в этом — плотских похотей вина,
Ведь злоба их была в тебе сильна.
Представь: звонят в преддверье похорон.[1357] —
Ты в храм входила под церковный звон,
Но в этот день — взойдешь на небеса...
Представь: ты слышишь бесов голоса,
Ростовщики — они недаром здесь:
Тем — похоть возврати, а этим — спесь.
Пороки были в долг тебе даны,
Верь — кровь Христа очистит от вины...[1358]
Сошлись друзья и плачут все навзрыд:[1359]
От них твой путь таинственный сокрыт.
Представь: тебе уже глаза закрыли,
Что часто заблуждались и грешили,
Но тот, кто взгляда мертвых глаз боится, —
Ужель от Бога думает укрыться?
Вот саваном тебя уже одели —
И ты чиста, твои одежды белы![1360]
Сколь низко пала плоть — она гниет...
Представь же, сколь высок души полет!
Представь, что ты — король, чье государство
Червь понуждает гнить и распадаться,
Но над тобой псалом произнесен,
Чтоб в ночь Люции сладок был твой сон...[1361]
Пусть эта мысль, душа, бодрит тебя;
А если ты сонлива и слаба,
То вспомни Ту, чьей бодрости и силы[1362]
И на троих с избытком бы хватило,
Чью суть никто не смог ни разгадать,
Ни на портрете верно передать.
Однако же, как в благовонной масти
Равны все составляющие части,[1363]
И если предпочтенье дать одной,
То аромат получится иной;
Как плоскости — из линий состоят,
А линии — из точек,[1364] но навряд
Сумеет кто-то их разъединить
И разницу меж ними прояснить;
Так Элементы сочетались в Ней:[1365]
Не разгадать, какой из них — главней...
В Ней — чей состав, чью немощную плоть
Недуг сумел столь быстро побороть,
Но не Ее саму!.. Чей дух несмело
Мечтал — как будет обитать вне тела;
Кого узрев, мы сознавали вдруг,
Сколь неустойчив куб,[1366] ущербен круг[1367] —
В сравненье с Ней; кто, словно цепь златая,[1368]
Надежды всех живущих сочетая,
Была безукоризненно ровна,
Являя прочность каждого звена; —
Она болезни злой на растерзанье
Кровь отдала и тело, и дыханье,
Чтоб знали мы: пусть праведник трудом
И верой заслужил Небесный Дом;
Пусть Небо для него отверсто было,
Поскольку Небеса берутся силой;[1369]
Пусть он вполне упрочил с Небом связь,
Во имя Неба на Земле трудясь; —
При всех его трудах, страданьях, вере —
Лишь Смерть ему откроет в Небо двери!..
Теперь, душа, помысли, сделай милость,
В каком ты жалком теле поселилась:
Ведь без тебя и жить бы не сумели
Другие две души в бессильном теле, —
Растительная с Чувственной.[1370] Не станешь
Ты отрицать, что за собой их тянешь!
Представь, сколь ты беспомощной была,
Коль плоть — ничтожной глины ком — смогла
Тебе подсыпать яду! Как легко
Плоть — скисшее, дрянное молоко,[1371]
Отродье жалкое, щенок негодный —
С тобою делит Грех свой Первородный![1372]
Как мучится глупец-анахорет,[1373]
Отшельник, что в теченье долгих лет
Сидит, заросший грязью, в темной келье, —
Так с первых дней душа страдает в теле —
Своей тюрьме, где ей сперва не лень
Пить молоко да плакать целый день.
Представь, что тело, выросши, похоже
На шаткий дом, чей кров — два ярда кожи:
То хворью изнутри захвачен он,
То старостью снаружи осажден.
Но ты представь, что смерть, едва вошла, —
И волю, и простор тебе дала,
Что скорлупа ореха вдруг распалась,
И лишь ядро свободное осталось,
Разбилась раковина — и тотчас
Ты заново как будто родилась.
Да, та душа, что медленно, несмело
В день проходила, с позволенья тела,
Миль двадцать или тридцать здесь, внизу, —
Теперь до Неба вышнего стезю
Минует вмиг;[1374] она не одарит
Вниманьем ни один метеорит;[1375]
В полете не почувствует она,
Насколько толща воздуха мощна;
И даже Сферу Огненную[1376] встретив,
Она ее минует, не заметив;
Ей все равно, безжизненна Луна
Иль некими людьми населена;[1377]
Восходит ли Венера в облаченье
То Утренней Звезды, а то — Вечерней;[1378]
Меркурий Аргусу глаза отвел,[1379]
Но над душой он власти не обрел:
Она всезряща, и сквозь Солнца тело, —
Смотри, — уже мгновенно пролетела. —
Без стражи входит к Марсу[1380] во дворец,
И ни Юпитер, ни его отец[1381]
Ей не помеха. Чувствует она:
Дорога ввысь уже одолена!
Как звезды, кои в небе встретит взгляд,
Единой нитью, словно бусин ряд,
Пронизаны, и для души та нить
Все сферы может вмиг соединить;
Как позвоночник, проходя сквозь спину,
Связует наши кости воедино, —
Так Свод и Дол связует восхожденьем
Душа, что Третьим взыскана рожденьем
(Творенье — первое, а Благодать —
Второе даровали ей).[1382] И глядь —
Она на небе! Так при свечке мы
Вдруг видим краски после долгой тьмы...
Душа! И ты готовиться должна
К такому странствию... Представь — Она,
Чье тело вовсе не было темницей, —
В таком душа мечтает поселиться, —
Она, чьи дивные черты едва ли
Другие лица даже отражали,
И то — поскольку подражать ей смели, —
Она сама, в чьем несравненном теле
(Когда б сей мир сравниться с Нею мог) —
Весь в злате — Запад, в пряностях — Восток,
Все лучшее, что есть в любых краях —
В Европе, в Африке, на всех морях;[1383]
Нет, в ней самой сокровищ много боле,
Весь мир владеет лишь двадцатой долей
Ее богатств, которых, может статься,
Хватило бы еще миров на двадцать...
Коль Ангелы-хранители даны[1384]
Всем: их имеют города, чины,
И праздники, и разные занятья,
И все на свете люди без изъятья, —
То в этом теле у любого члена
Был свой особый Ангел, несомненно;
Ее душа — как золото была,
А тело — как электр;[1385] она могла
Без слов, через румянец или взгляд,
Являть и чувств, и мыслей целый ряд;
Так было ясно все, о чем хотела
Она сказать, что мнилось — мыслит тело, —
Она, она ушла, ее уж нет!..
Мы ж, как улитки, оставляем след
На почве — на полу своей тюрьмы,
Где сами в тюрьмах-раковинах мы.
Но разве ж мы сменить жилище в силах,
Когда, заключены в живых могилах,
Так ничего понять и не успели:
Что знаешь ты, душа, в сем жалком теле?
Ты и поныне не разобралась —
Как ты умрешь и как ты родилась,
Забыла, как свершила свой приход,
Не помнишь, как испила яд грехов,
Ты лишена о Смерти знаний точных,
Не знаешь, в чем Бессмертия источник,
В своих границах тесных — ты несчастна:
Себя не зная, трудишься напрасно
Над тайной тел. В течение веков
Все думали, что тел состав таков:
Эфир с огнем, земля с водой — стихии...
Теперь в них части видятся иные,[1386]
Притом одним — так кажется, другим —
Иначе, а вопрос неразрешим...
Ты знаешь ли, как, образуя грот,
Ложатся камни,[1387] чтоб не рухнул свод?
Ты знаешь ли, как сердце очищает
Кровь, как ее в желудочки вмещает?
А знаешь ты, что легким делать надо,
Чтоб выдыхать ты мог продукт распада?[1388]
Превыше разуменья твоего —
Как ткани всасывают вещество...
А споры о ногтях, о волосах![1389]
Вникая в них, ты попадешь впросак.
Скажи — ну, как могу познать себя я,
Вещей столь близких и простых не зная?
Есть сотни мнений (уж не говоря
О сложном) — о строеньи муравья!
И если кто-то холод, жар терпел
И над азами жалкими корпел
Вещей столь маловажных, — как же ты
Познаешь вещи, кои непросты:
Мощь Цезаря иль мудрость Цицерона?
Кто сделал красной — кровь, траву — зеленой?
Постичь все это люди не сумели.
Что можешь ты, душа, в тщедушном теле?
Когда ж гордыню ты с себя стряхнешь,
И вымысла мечту, и страсти ложь?[1390]
Ты смотришь сквозь очки и мнишь, что важно —
Ничтожное... Но поднимись на башню —
И вмиг поймешь: ты ложью увлеклась,
На мир глядела сквозь решетки глаз,[1391]
Сквозь лабиринты слушала ушные,
Дороги избирала окружные...
Но в небесах познания канал
Иной: помыслил — и тотчас познал...
Лишь в горней школе ты сумеешь стать
И впрямь ученой, мудрой — Ей под стать,
Ей, чей необычайный ум постиг
Без обученья сущность многих книг;
Ей, совершившей столько добрых дел,
Что ныне всякий, кто б ни захотел
Творить добро, поймет в одно мгновенье,
Что он замыслил только повторенье
Того, что было Ею уж давно
Задумано или совершено;
Ей, что такого совершенства здесь
Смогла достичь в познании небес,
Что ранее, чем жителем их стала,
Она уже, как книгу, их читала;
Но и на этом не остановилась
(Хотя такое знанье бы явилось
Несносным грузом для иных): ушла —
И совершенство в небе обрела,
В нем нашей лучшей Книгой став. И вот
Вслед за собой и нас теперь зовет...
Не прерывай же своего экстаза,[1392]
Моя душа! Не обернись ни разу
Назад, чтоб снова думать о земном!
Помысли — с кем же в мире ты ином
Общаться станешь? Что там делать надо,
Чтоб не вкусить самой чужого яда,
Другим же — своего испить не дать?
Ты молча ль восприимешь благодать
Учителей великих — или все же
Им возразишь, призвавши Слово Божье
В свидетели?.. Обдумать все пора!
И нет ли там подобия Двора,
Где, как бы ни был жалок клеветник,
Но много зла несет его язык?
Хоть яд повсюду силу проявляет,
Но иногда особенно влияет
На волосы и ногти,[1393] например;
А грех — опасен лишь для низших сфер.
Ввысь, о душа! Там обновленным слухом[1394]
Должна ты внять поющим стройно духам.
Ввысь! Там звучит немолчная хвала
Той, что, оставшись Девой, — родила,[1395]
Единственной из женщин, что невинна
И до, и после порожденья Сына;
Ввысь — к Праотцам, что Сына дольше ждали,
Чем с Ним на небе души услаждали;[1396]
К святым Пророкам,[1397] зрящим вновь и снова,
Как на Земле сбывается их слово;
К Апостолам, что Сыну-Солнцу вслед
Пошли путем блистательных побед;
К Угодникам, чья кровь лилась святая,
Апостольскую ниву орошая;
Ввысь — к Девам, что боялись изменить
Святому Духу и соединить
Со смертным мужем — свой телесный Храм;
Ввысь, ввысь! Ведь там, средь этих Воинств, там —
Она, что новый, небывалый Сан
В своем лице явила небесам,
Ибо Она, и будучи одна,
В себе самой — как целая страна:
Она над чувством разум воцарила,
Врага на поле брани покорила,[1398] —
И мир настал. И после битвы той
Невинность лобызалась с Красотой.
И суд ее возвышен был и прав,
Мятеж гордыни — смертью покарав.
Всем сострадая, каждого любя,
Она прощала всех, кроме себя,
И воплощеньем скромности слыла,
Нас вдохновив на добрые дела.
Над этим сердцем слуги сатаны
Малейшей власти были лишены.
Все совершенства, слившись в ней одной,
Ее особой сделали Страной,
А Вера — Церковью;[1399] а вместе эти
Две силы — сутью всех вещей на свете.
Она, Она, хранившая во взгляде
От зла всемирного противоядье, —
Она теперь из мира прочь ушла
И чрез кончину небо обрела;
А кто ее примером не влеком,
Лишь с мимолетной радостью знаком;
Но ты, душа, стремись к непреходящей:
От радости случайной — к настоящей![1400]
Здесь искус мы должны перенести,
Чтоб в небесах блаженство обрести.
Скажи: как радости не быть мгновенной
Здесь, на Земле? Как от причины тленной
Ждать вечных следствий?.. Скажем, ты влюблен
В красавицу. Но красоты закон —
Изменчивость... О бедные созданья —
Ты и она! О призрак обладанья!
Ведь с каждым днем меняетесь вы с ней,
Изъяны Время делает видней,
И хоть река все то же носит имя,[1401]
Но завтра воды станут в ней иными.
Ее лицо и твой влюбленный взгляд —
Уже не те; не столь сегодня свят
Обет любви, намедни с жаром данный:
Ты сам меняешься, непостоянный,[1402]
Ты можешь славу предпочесть любви...
Один лишь Бог создания Свои —
Нас — по любви безмерной сотворил
И лучезарной славой одарил,
Лишь для того явив нам эту милость,
Чтоб к совершенству сами мы стремились.
Кто ниже нас по рангу, те нас чтят[1403]
(А принцы, если нас почтить хотят,
Другим предоставляют это право);
Итак, от посторонних наша слава
Зависит: то растет, то убывает...
Увы, здесь радость прочной не бывает.
А если б человек своим умом
Мог радость в этом обретать иль в том,
Мы б всех других за глупость поносили,
И лишь себя за ум превозносили.
Как тех, кто башню Вавилона строил,[1404]
Один вопрос все время беспокоил:
Мол, на Земле всего ужасно мало,
Не хватит места и материала,
Да и к тому ж не выдержит фундамент, —
Так и теперь подобным делом занят
И те же мысли развивает тот,
Кто прочной радости от мира ждет...
Как встарь из кар Господних и даров
Язычник разных создавал богов[1405]
(Ведь были боги хлеба и вина,
И хворь была богиней, и война);
И, разменяв на горстку меди свой
Бесценный, полновесный золотой,
Он забывал Единственного Бога,
Которому обязан был премного, —
Так и у нас все радости — не те:
Нет счастья в постоянной суете.
Воспрянь, душа, взор к небу поднимая:
Пройдя сквозь центр окружности, прямая
Два раза круговой ее черты
Коснется.[1406] — Так же в будущем и ты
Свои мечты осуществишь вдвойне
На небесах. Предайся же вполне
Познанью Господа: Он для ума —
И Мыслимый Объект, и Мысль сама.[1407]
В Нем радость обретается всегда,
Не зная ни убытка, ни вреда.
Познанье Бога стольких благ полно,
Что изумляет Ангелов оно —
Тех, с кем теперь и слита, и едина
Она, чью мы справляем Годовщину,
Она, чья радость истинной была
И кончиться со смертью не могла;
Она, что Бога всюду узнавала,
Ему внимала и к Нему взывала,
И Образ Бога восставал пред Ней
Из крон деревьев, из холмов камней;[1408]
И в Ней самой, преуспевавшей в вере,
Был Образ тот воссоздан в полной мере,
И были из души удалены
Последствия Адамовой вины.
Она всечасно Бога призывала,
Ее десница Божья покрывала,
И с Богом обручил Ее наш мир,[1409]
А в небесах готов Ей брачный пир.
Она, чей вечер — полдня был светлей,
Чей сон — молитв церковный был святей,
Она, что всем вокруг дарила милость,
Но к милосердью вышнему стремилась, —
Она его на небе обрела
За то, что в мир гармонию внесла,
Согласье — меж Землей и Небесами.
Теперь мы радость истинную сами
(Насколько можем) обретаем в Ней,
Хоть радости небесные — сильней,
Даже кратчайшие; но сколь ничтожны
Те, краткие, что на Земле возможны!..
Клеврет от принца с тем приемлет власть,
Чтоб от него в зависимость попасть;
Коль врач об исцелении твоем
Молчит, — смотри: внезапных сил подъем
Разбередит в груди твоей нарыв,
И тот задушит, к горлу подступив,
Тебя, обретшего, казалось, силу...
Случайное — всегда случайным было,
И есть ли тот, кому оно в угоду
Свою изменит зыбкую природу?
Любой случайной радости приход
Гласит одно: вот-вот она уйдет.
Но в небе наслажденье не растает:
Там временное — вечность обретает,
Лишь там душа блаженства не теряет,
Поскольку никогда не умирает,
А только ждет Великого Предела —
Конца Веков и воскресенья тела.
В тот день величьем люди превзойдут
Всех духов — и вовеки не падут,
Как пали Ангелы; и к совершенству
Направят путь, как к высшему блаженству.
Но ныне так ликует лишь Она,
В чьем сердце добродетель столь сильна,
Что похвала любая — Ей в обиду
(Ведь в Высшем Мире все — иного вида);
Она, что из прекраснейшего тела
Ушла на небо, словно захотела
Еще светлей украсить облик свой...
Ведь плоть была ее второй душой, —
Так в древнем свитке с двух сторон на коже
Начертаны для нас реченья Божьи.
Ее ж рукой был на Земле очерчен
Круг совершенства, что велик и вечен,
И с нею вместе Круг блаженный тот
На небе пребывет — и растет.
Но здесь, где лицемерье ложной веры
Плодит святых угодников без меры,[1410] —
Ни свод небесный с ними не знаком,
Ни Церковь древняя. — Где лишь закон
Поэзии не вызывает гнева
У Веры,[1411] — я к Тебе взываю, дева!
Когда б других святых я почитал,
Французом бы в глазах твоих я стал,
И Ты, как дань мою за Год Второй,
Не приняла бы этот Золотой,
Когда бы не было на нем Портрета
Того, Кто повелел, чтоб Ты воспета
Была, и чтоб могли потомки брать
С Тебя пример — как жить и умирать,
И был весь мир о том оповещен...
Так пусть же знают все, что Автор — Он,
Посланье — Ты, а я — лишь Трубный Глас,[1412]
Сзывающий народ в урочный час!