Что до рожденья Купидона жил.
Знавал ли он столь низкое занятье:
Вздыхать о той, которой он не мил?
А нынче мы – ни шагу от завета
Божка жестокого: сему примета,
Что сам люблю я без ответа.
Для этого ль мальчишку обучали?
Его заботой было – распознать
Двух душ взаимный пламень и вначале
Друг к дружке их умело подогнать,
Загладить и приладить: только это!
Не мог он и помыслить, чтобы где-то
Любовь осталась без ответа.
Но возгордился деспот малолетний —
В Юпитеры, как видно, метит он:
И страсть, и гнев, размолвки, письма, сплетни, —
Всем ведает отныне Купидон.
О, был бы он низвергнут, сжит со света —
Божок, чья власть столь многими воспета, —
Я не любил бы без ответа!
Но богохульствовать, пока он в силе,
Не стану, чтоб не вызвать худших бед:
Меня лишить любви он может – или
Ее принудит полюбить в ответ,
Но страсть такая – хуже пустоцвета:
Подделка, что душою не согрета!
Уж лучше пытка без ответа.
РАЗБИТОЕ СЕРДЦЕ
Он целый час уже влюблен
И цел еще? Не верь бедняге!
Любовью был бы он спален
Быстрей, чем хворост при хорошей тяге.
Ну кто в рассказ поверит мой,
Что год я проболел чумой?
Кто видел, в здравом находясь рассудке,
Чтоб бочка с порохом горела сутки?
Нет худшей доли, чем попасть
К любви в безжалостные руки:
Она не забирает часть
От сердца, как берут иные муки, —
Она сжирает целиком,
Как щука, нас одним глотком,
Бьет наповал и косит ряд за рядом,
Как из мортир со сдвоенным зарядом.
Не так же ль точно, посуди,
Любовь со мною расквиталась?
К тебе я сердце нес в груди,
А после нашей встречи что с ним сталось?
Будь у тебя оно – в ответ
Твое смягчилось бы. Но нет!
Любовь его по прихоти нежданной
Швырнула об пол, как сосуд стеклянный.
Но так как полностью в ничто
Ничто не может обратиться,
Осколков тысяча иль сто
В моей груди сумели разместиться.
В обломке зеркала – черты
Все те же различаешь ты;
Обломкам сердца ведомы влеченья,
Восторг и грусть… Но не любви мученья.
ТРОЙНОЙ ДУРАК
Я дважды дурнем был:
Когда влюбился и когда скулил
В стихах о страсти этой;
Но кто бы ум на глупость не сменил,
Надеждой подогретый?
Как опресняется вода морей,
Сквозь лабиринты проходя земные,
Так, мнил я, боль души моей
Замрет, пройдя теснины стиховые:
Расчисленная скорбь не так сильна,
Закованная в рифмы, не страшна.
Увы! к моим стихам
Певец, для услажденья милых дам,
Мотив примыслил модный —
И волю дал неистовым скорбям,
Пропев их принародно.
И без того Любви приносит стих
Печальну дань; но песня умножает
Триумф губителей моих
И мой позор тем громче возглашает.
Так я, перемудрив, попал впросак:
Был дважды дурнем – стал тройной дурак.
ПИЩА ЛЮБВИ
Амур мой погрузнел, отъел бока,
Стал неуклюж, неповоротлив он;
И я, приметив то, решил слегка
Ему урезать рацион,
Кормить его умеренностью впредь —
Неслыханная для Амура снедь!
По вздоху в день – вот вся его еда,
И то: глотай скорей и не блажи!
А если похищал он иногда
Случайный вздох у госпожи,
Я прочь вышвыривал дрянной кусок:
Он черств и станет горла поперек.
Порой из глаз моих он вымогал
Слезу, – и солона была слеза;
Но пуще я его остерегал
От лживых женских слез: глаза,
Привыкшие блуждать, а не смотреть,
Не могут плакать, разве что потеть.
Я письма с ним марал в единый дух,
А после – жег! Когда ж ее письму
Он радовался, пыжась, как индюк, —
Что пользы, я твердил ему,
За титулом, еще невесть каким,
Стоять наследником сороковым?
Когда же эту выучку прошел
И для потехи ловчей он созрел,
Как сокол, стал он голоден и зол:
С перчатки пущен, быстр и смел,
Взлетает, мчит и с лету жертву бьет!
А мне теперь – ни горя, ни забот.
ЗАВЕЩАНИЕ
Пока дышу, сиречь пред издыханьем,
Любовь, позволь, я данным завещаньем
Тебе в наследство слепоту отдам
И Аргусу – глаза, к его глазам;
Язык дам Славе, уши – интриганам,
А слезы – горьким океанам.
Любовь, ты учишь службу несть
Красе, которой слуг не перечесть,
И одарять лишь тех, кому богатства не известь.
Кометам завещаю постоянство,
Придворным – верность, праведникам —
чванство;
Иезуиту – лень и простоту,
Недвижность и задумчивость – шуту;
Объездившим полмира – молчаливость,
И Капуцину – бережливость.
Любовь, меня ты гонишь вспять
К любимой, что меня не жаждет знать,
И учишь одарять лишь тех, кто дар не в силах
взять.
Дарю учтивость университетским
Студентам, добродетельность – немецким
Сектантам и отступникам; засим
Пусть набожность мою воспримет Рим;
Голодной солдатне дарю смиренье
И пьяным игрокам – терпенье.
Любовь, ты учишь круглый год
Любить красу, для коей я – урод,
И одарять лишь тех, кто дар насмешкою почтет.
Друзьям я имя доброе оставлю,
Врагов трудолюбивостью ославлю;
Философам сомненья откажу,
Болезни – лекарям и кутежу;
Природе – все мои стихотворенья,
Застолью – острые реченья.
Любовь, ты мнишь меня подбить
Любимую вторично полюбить
И учишь так дарить, чтоб дар сторицей
возвратить.
По ком звонит сей колокол, горюя, —
Курс анатомии тому дарю я;
Нравоученья отошлю в Бедлам,
Медали дам голодным беднякам;
Чужбине кто судьбу свою поручит —
Английский мой язык получит.
Любовь, ты учишь страсти к ней,
Дарящей только дружбою своей, —
Так что ж, и я дарю дары, которых нет глупей.
Довольно! Смерть моя весь мир карает,
Зане со мной влюбленность умирает;
Красам ее цена отныне – прах,
Как злату в позабытых рудниках;
И чарам втуне суждено храниться,
Как солнечным часам в гробнице.
Любовь, ты приводила к той,
Что, презирая, нас гнала долой,
И учишь сразу погубить – ее и нас с тобой.
ПАГУБА
Когда умру, невесть с какой причины,
Врачи, во имя медицины,
Разрежут труп и, по частям членя,
Найдут твой Образ в сердце у меня.
И вдруг – всех, кто столпился рядом,
Сразит каким-то страшным ядом,
И – торжествуй! – над жертвою моей
Восстанет трупов новый Мавзолей.
К чему тебе сей Монумент неправый?
Когда и впрямь ты жаждешь славы,
Убей чудовище, что сторожит
Твой сад, – Презренье – и колдунью Стыд;
Сожги, как готы и вандалы,
Все хроники и все анналы
Своих побед, чтоб силы уравнять,
И без подмог убей меня опять.
Я тоже мог призвать на помощь
Таких гигантов и чудовищ,
Как Постоянство (до скончанья лет)
И Скрытность, – только в них мне проку нет.
Мощь истинную обнаружа,
Будь женщиной, отбрось оружье
И знай: когда солдат прекрасный наг,
Пред ним сраженным ляжет всякий враг.
ПРИЗРАК
Когда убьешь меня своим презреньем,
Спеша с другим предаться наслажденьям,
О, мнимая весталка! – трепещи:
Я к ложу твоему явлюсь в ночи
Ужасным гробовым виденьем,
И вспыхнет, замигав, огонь свечи.
Напрасно станешь тормошить в испуге
Любовника; он, игрищами сыт,
От резвой отодвинется подруги
И громко захрапит;
И задрожишь ты, брошенная всеми,
Испариной покрывшись ледяной,
И призрак над тобой
Произнесет… Но нет, еще не время! —
Не воскресить отвергнутую страсть;
Так лучше мщением упиться всласть,
Чем, устрашив, от зла тебя заклясть.
АМУР-РОСТОВЩИК
За каждый день, что ссудишь мне сейчас,
И каждый час —
Тебе, сквалыжный бог, верну я десять,
Когда, седой, устану куролесить.
Ну, а пока позволь мне, сняв узду,
Скакать, ценя не лошадь, а езду,
И, дам смешав, не помнить на ходу,
С какой иду.
Соперника письмо перехватив,
Позволь порыв
Мне не сдержать и загодя явиться,
Чтоб обе – и служанка, и девица —
Остались с прибылью. Мой вкус не строг:
Цыпленок сельский, светский пирожок
И бланманже придворное – мне впрок
И в самый сок.
Так, по рукам! Когда ж я стану стар,
Зажги пожар
В развалине, и пусть плачу впервые
Стыдом и мукой за грехи былые.
Тогда взыщи, жестокий кредитор,
Мои долги с лихвой; до тех же пор
Избавь меня от застящих простор
Любовных шор!
СДЕЛКА С АМУРОМ
Что ты за бес, Амур! Любой другой