Стихотворения и поэмы — страница 22 из 41

Ветер кружится роковой,

В воздухе мгла и гарь,

Так подымается над землей

Памятный нам Январь.

1925

Ленин с нами

По степям, где снега осели,

В черных дебрях,

В тяжелом шуме,

Провода над страной звенели:

«Нету Ленина,

Ленин умер».

Над землей,

В снеговом тумане,

Весть неслась,

Как весною воды;

До гранитного основания

Задрожали в тог день заводы.

Но рабочей стране неведом

Скудный отдых

И лень глухая,

Труден путь.

Но идет к победам

Крепь, веселая, молодая…

Вольный труд закипает снова:

Тот кует,

Этот землю пашет;

Каждой мыслью

И каждым словом

Ленин врезался в сердце наше.

Неизбывен и вдохновенен

Дух приволья,

Труда и силы:

Сердце в лад повторяет:

«Ленин».

Сердце кровь прогоняет в жилы.

И по жилам бежит волнами

Эта кровь и поет, играя:

«Братья, слушайте,

Ленин с нами.

Стройся, армия трудовая».

И гудит, как весною воды,

Гул, вскипающий неустанно…

«Ленин с нами», —

Поют заводы,

В скрипе балок,

Трансмиссий,

Кранов…

И летит,

И поет в тумане

Этот голос

От края к краю.

«Ленин с нами», —

Твердят крестьяне,

Землю тракторами взрывая…

Над полями и городами

Гул идет,

В темноту стекая:

«Братья, слушайте:

Ленин с нами!

Стройся, армия трудовая!»

1925

Укрлзия

Волы мои, степями и полями,

Помахивая сивой головой,

Вы в лад перебираете ногами,

Вы кормитесь дорожною травой.

По ковылям, где дрофы притаились,

Вблизи прудов, где свищут кулики,

Волами двинулись и задымились

Широкой грудью броневики.

По деревням ходил Махно щербатый,

И вольница, не знавшая труда,

Горланила и поджигала хаты

И под откос спускала поезда.

А в городах: молебны и знамена,

И рокот шпор, и поцелуй в уста.

Холеный ус, литая медь погонов,

И дробь копыт, и смех, и темнота.

Прибрежный город отдыхал в угаре,

По крышам ночь, как масло, потекла.

Платаны гомонили на бульваре,

Гудел прибой, и надвигалась мгла.

Прибрежный город по ночам чудесней,

Пустая тишь и дальний гул зыбей,

И лишь нерусские звенели песни

Матросов с иностранных кораблей.

И снова день, и снова рестораны

Распахнуты. И снова гул встает.

И снова говор матерный и пьяный,

И снова ночь дорогою кровавой

Приходит к нам свершать обычный труд.

Тюрьма и выстрелы. А здесь зуавы

С матросами обнялись — и поют…

Мы в эти дни скрывались, ожидали,

Когда раздастся долгожданный зов,

Мы в эти дни в предместьях собирали

Оружие, листовки и бойцов.

Ты, иностранец, посмотри, как нами

Сколочен мир, простой и трудовой,

Как грубыми рабочими руками

Мы знамя подымаем над собой.

Ты говоришь: «Укразия». Так что же,

Не мы ль прогнали тягостный туман,

Не мы ль зажгли вольнолюбивой дрожью

Рабочих всех материков и стран?

Бей по горну — железо не остынет,

Оно сверкает в огненной пыли.

Укразия! Примером будь отныне

Трудящимся со всех концов земли…

1925

Стихи о соловье и поэте

Весеннее солнце дробится в глазах,

В канавы ныряет и зайчиком пляшет,

На Трубную выйдешь — и громом в ушах

Огонь соловьиный тебя ошарашит…

Куда как приятны прогулки весной:

Бредешь по садам, пробегаешь базаром!..

Два солнца навстречу: одно над землей,

Другое — расчищенным вдрызг самоваром.

И птица поет. В коленкоровой мгле

Скрывается гром соловьиного лада…

Под клеткою солнце кипит на столе —

Меж чашек и острых кусков рафинада…

Любовь к соловьям — специальность моя,

В различных коленах я толк понимаю:

За лешевой дудкой — вразброд стукотня,

Кукушкина песня и дробь рассыпная…

Ко мне продавец:

«Покупаете? Вот

Как птица моя на базаре поет!

Червонец — не деньги! Берите! И дома,

В покое, засвищет она по-иному…»

От солнца, от света звенит голова…

Я с клеткой в руках дожидаюсь трамвая.

Крестами и звездами тлеет Москва,

Церквами и флагами окружает!

Нас двое!

Бродяга и ты — соловей,

Глазастая птица, предвестница лета,

С тобою купил я за десять рублей —

Черемуху, полночь и лирику Фета!

Весеннее солнце дробится в глазах.

По стеклам течет и в канавы ныряет.

Нас двое.

Кругом в зеркалах и звонках

На гору с горы пролетают трамваи.

Нас двое…

А нашего номера нет…

Земля рассолодела. Полдень допет.

Зеленою смушкой покрылся кустарник.

Нас двое…

Нам некуда нынче пойти;

Трава горячее, и воздух угарней —

Весеннее солнце стоит на пути.

Куда нам пойти? Наша воля горька!

Где ты запоешь?

Где я рифмой раскинусь?

Наш рокот, наш посвист

Распродан с лотка…

Как хочешь —

Распивочно или на вынос?

Мы пойманы оба,

Мы оба — в сетях!

Твой свист подмосковный не грянет в кустах,

Не дрогнут от грома холмы и озера…

Ты выслушан,

Взвешен,

Расценен в рублях…

Греми же в зеленых кустах коленкора,

Как я громыхаю в газетных листах!..

1925

Алдан

Сияющий иней покрыл тайгу,

И в пламени спит тайга…

Собаки бегут под таежный гул

На дикие берега…

Собаки захлестываются, храпят,

Постромку вожак грызет,

И сани поскрипывают, летят

К Алдану, вперед, вперед!

Алдан, ты медведем лежишь, Алдан,

Средь хвои, ветров и льда,

В тебе рудокоп разбивает стан,

Кипит над костром вода…

И золото, скрытое в ржавых мхах,

В прохладном песке ручьев,

Стекает, как желтый тяжелый прах,

В походный брезент мешков.

А золото в горных породах спит,

Сверкая огнем сухим,

Меж кварцевых глыб и гранитных плит

Клубится, как желтый дым.

И в тихой долине, где мгла и лень,

Где клюква и ржавый мох,

Копытом ударит седой олень

О золотой кусок…

И золото моют речной водой,

И в желобе из досок

На дно оседает густой-густой,

Тяжелый и желтый сок…

Медвежья округа шумит окрест

И глухариная глушь…

Над синею хвоей пустынных мест

Морозная бродит сушь.

В заимке над книгою рудокоп

Склоняет широкий лоб,

И Ленина имя на корешке

Скрывается в руке…

Под северным ветром гудит тайга,

И к югу летит туман.

Пустынные кряжи и берега —

Вот царство твое, Алдан…

Но слышен проворный собачий шаг,

Погонщиков крик и вой…

Горит над заимкою красный флаг,

Цветет снегирем меж хвои…

Скрежещут лопаты, кирки стучат,

Дымится вдали ночлег.

За золотом в недра! Ни шагу назад!

Ни шагу назад, человек!

1925

«Взывает в рупор режиссер…»

Взывает в рупор режиссер,

Юпитера горят,

Послушный мечется актер,

Стрекочет аппарат.

Густая, потная жара,

И в ярости огней

Идет привычная игра

Восторгов и страстей.

Но вот, покинув павильон,

К пустыням золотым

Перелетает аппарат,

И оператор с ним.

Перелетает аппарат

В песчаную страну,

В опустошенную мечеть,

Под низкую луну.

Верблюды, брызгая слюной,

Через пески идут.

Их стережет орел степной,

Их волки стерегут.

А в кишлаке звенит зурна,

Узбеки пляшут в лад,

И под чадрой поет жена…

Стрекочет аппарат.

Здесь конь промчится на закат,

Здесь ветер пропоет,

Но передвинут аппарат —

И перед ним завод.

Маховики кричат навзрыд,

И угольный нагар

Лопатой в толковой дыре

Колышет кочегар.

И, наклонившись над станком,

Спокоен и космат,

Нарезывает токарь винт…

Стрекочет аппарат.

Знамена в хвое молодой,

И в хвое юный мир,

Глядят веселые глаза

На шахматный турнир…

И в клубной зале человек,

Читающий доклад,

Стоит меж хвои голубой…

Стрекочет аппарат.

Суда уходят в океан,

В простор ночей и льда,

Их будет омывать рассол,

Им будет петь вода…

И ледовитая страна

Медведей и лисиц

Приветствует дымок из труб

Веселым визгом птиц.

Поднялись льдины над водой,

И сполохи горят —

Полощет вымпел судовой…

Стрекочет аппарат.

В певучей сутолоке толп

Иль там, где лес гудит,

Треножник аппарата встал,

И ручка дребезжит…

Взывает в рупор режиссер,

Юпитера горят.

Послушный мечется актер,

Стрекочет аппарат.

1925

«Еще не умолк пересвист гранат…»

Еще не умолк пересвист гранат —

Не стаял в лугах туман,

Убитый еще не истлел солдат,

Где фанзы и гаолян.

Над желтой Цусимой японский флаг

Расцвел хризантемой злой, —

И, воя котлами, пошел «Варяг»

В подводный туман глухой…

Еще не окончился поход,

Солдатский не сгинул вал,

Как яростным призраком пятый год

Над скорбной землею встал…

Он вышел из черных фабричных дыр,

Из грохота мастерских

В клокочущий флагами юный мир,

В сверкание мостовых…