как на выдохе волны.
…Вот какое было раннее
это утро до войны!
109. «Не забуду по гроб…»
Не забуду по гроб:
в крутояре еловом
доживает сугроб,
весь дождями исклеван.
Весь дрожит он дрожмя
в жарком воздухе мая,
чуть дымится лыжня,
тихо смерть принимая.
Только мы как не мы:
меж весенних размывок
не кусочек зимы —
нашей жизни обрывок.
110. Мечта
Когда враг скиснет…
Мне хочется домой, в огромность
Квартиры…
Ждет скитальцев давний дом.
О рассохшийся скворешник!
Дверь, открытая с трудом,
в перескрипываньях прежних.
Затемненья полумрак,
недобитая посуда…
Свистнет рак ли, скиснет враг —
мы вернемся, мы отсюда!
Кран с опаской повернем,
обомлеем, что закапал. —
Праха с ног не отряхнем —
как вернемся, сядем на пол.
На состарившийся пол —
разбирать свой пыльный почерк…
Кто сказал, что нужен стол
для храпенья слов и строчек!
И опомнимся не вдруг,
и припомним, как любили…
И — блаженнейший испуг:
чайник выключить забыли!
Потеряем всякий стыд,
и — воистину мажорный —
о победе возвестит
водопада шум в уборной.
111. «Ни черное дерево взрыва…»
Ни черное дерево взрыва,
ни пуль хулиганские свисты —
с ума нас не сводят:
по-прежнему в чистой
воде отражается ива.
Мы лишь усмехаемся криво,
в чужом просыпаясь углу, на полу,
в глубоком тылу:
такое как будто не диво —
кровать,
а вроде —
пора забывать!
112. Прусаки
Тараканы сделаны из жести
мастером готических времен —
для поползновений и нашествий
каждый их сустав поворонен.
Хлеб они едят без приглашенья,
попирают наши животы,
шевелят усами в довершенье
вековой своей неправоты.
Воздух то ли шорохом источен,
то ли скрежет в воздухе висит…
Женщина проснется среди ночи
и по-вдовьи вдруг заголосит.
113. «Смех девичий, вдовий плач…»
Смех девичий, вдовий плач.
Культю вскидывая, вскачь
бригадир погнал кобылу.
Это сколько ж нужно кляч
героическому тылу?
Это сколько ж нужно слез!
Почтальон письмо принес,
три недели шло, недолго.
Кандидат дерьмо привез,
повинуясь чувству долга.
Ну а ты что, сучий сын?
Жжешь задаром керосин,
явно метя в дармоеды.
Матерись, ложись костьми,
ешь вполсыта, вшей корми, —
все для фронта, для победы!
114. Бутылка молока
Вроде повезло ей, тетке Даше —
получила сразу два письма.
Радости-то сколько, если даже
и не больно грамотна сама!
Поросенку хряпы нарубила,
молока пол-литра нацедила,
справила домашние дела
и ко мне, нарядная, пошла.
Вскрою треугольник, прочитаю:
«Лично всем поклоны…
жив-здоров…
бью проклятых гадов не считая…
гвардии ваш сын Иван Бугров».
Развернув, начну письмо второе:
«Пишут вам товарищи героя…»
Тетя Даша смотрит на свечу.
Пересохло в горле — и молчу.
Слышит? Нет, задумалась о чем-то.
Даже улыбается слегка…
…Что же я не смахиваю к черту
со стола бутылку молока?!.
115. «Не дурак, а сроду так!..»
Не дурак, а сроду так! —
Применительно к парнишке
это значит — не дурак,
а придурок: любит книжки.
Эко место: пастушонок —
в цыпках руки, рван пиджак, —
а не может без книжонок!
Не дурак, а сроду так…
116—117. В рабочем поезде
Геннадию Гору
1. Туда
Настывает ночь кругом.
Через час я наконец-то
влезу в медленный вагон,
встану с печкой по соседству.
Пусть открыта дверь уборной,
пусть с ботинок натекло, —
словно снадобье, снотворно
после холода тепло.
Иней виснет с потолка,
как сгустившаяся дрема.
Бабы спят как будто дома —
на бидонах молока.
Разогнать не в силах дым
рукава с багажных полок:
спится всласть мастеровым,
путь качающийся долог.
За окном бледнеет небо…
Под колесный стук плыву…
Ах, куда-нибудь и мне бы
приклонить свою главу!
2. Обратно
Народу в обратном поезде —
воистину, что людей!
Приходится быть напористей
во имя своих идей. —
Сначала поближе к выходу
устроиться у окна,
преследуя этим выгоду,
что сразу и не видна.
Потом задымить неистово,
поскольку дымит сосед.
От дыма того слоистого
безрадостен белый свет!
Потом потолкаться с бабою:
куда напираешь, чёрт!
Жевать себе, на пол капая,
огурчики первый сорт.
А после — мешок свой за спину,
и в тамбур из духоты,
вагон будоража заспанный,
ругающийся на ты.
Подкатит платформа под ноги —
ну, прыгай, герой, сомнут!..
…Вот так и родятся подвиги.
А что остается тут?
118. Трудовые резервы
Они приходили со смены —
снимали казенные куртки,
ладони скоблили степенно,
солидно гасили окурки.
И, как подобает мужчинам,
в столовке устало и гордо
картошку на масле машинном
уписывали в три горла.
Потом выступали хрипато,
клеймили кого-то за что-то,
и были не просто ребята,
а все, как один, патриоты.
И чтобы как сталь закалиться,
потели в холодном спортзале;
потом — на второй же странице —
у них одеяла сползали.
И не было дома на свете
роднее вот этой казармы…
И маршал курил на портрете,
довольный и лучезарный.
119. На Каме
Взрывали толщу льда.
За взрывом
обрушивалась тишина.
Вода выглядывала криво —
как злой зрачок, насквозь черна.
Над полыньей витала стужа.
Зрачок сужался и тускнел,
и стекленел. —
Вынáли душу,
что ни выделывали с ней,
но не могли заставить реку
не быть собой!
Из-подо льда
Она смеялась человеку
в лицо…
Стояли холода.
120. Верста
Не жмурясь от ветра, не прячась от копоти,
дежуришь на четырехзначной версте.
Медведи да волки…
И так не легко, поди,
а тут еще с августа нету вестей.
Флажки полинявшие сунешь за пазуху.
К погоде подстанывает телеграф.
И губы ненужные вытерты насухо,
и сердце в транзитных живет литерах.
Один за другим — за неделю последнюю.
Зашторены окна, смотри не смотри.
Не мчатся они и не тянутся, —
следуют
сквозь марты, и августы, и сентябри.
Куда, угадай-ка?.. Россия немерена:
Урал, Зауралье, Сибирь — страхота!
Как будто бы в стоге иголка, затеряна
тобою лишь вытоптанная верста.
Медведи да волки… Откосы некошены…
Над лесом распластываются гудки…
И рельсы —
сквозь все горизонты проложены:
не взгляды ли женские из-под руки?
121. «Тишайшие сугробы…»
Тишайшие сугробы,
искрясь, лежат на Каме.
Почти что пол-Европы
охвачено флажками. —
Там плачут покоренные,
тут прячут похоронные.
122. Рябина
«Что стоишь, качаясь,
горькая рябина?» —
два слепца, печалясь,
тянут воедино.
А вагон-то вдовий,
женщины в вагоне.
Деньги наготове
потные в ладони.
Руки бесполезней,
памятливей лица. —
Кажется, не песня,
а разлука длится.
Ишь ведь как выводят —
тонко, со слезою!
По вагону бродит
солнышко косое.
«Как бы мне, рябине,
к дубу перебраться?..»
…А что дуб срубили —
после будет знаться…
123. Сухопляс
От весны ли распалясь,