сердце в нас одебелело. Одебелеть (старослав.) — делаться дебелым, толстым; грубеть, погрубеть.
«Усталых сил я долго не жалел...» Впервые — «Русская беседа», 1856, кн. 1, стр. 5. Дата — в П., т. 2, стр. LIII. Автографы, в частностях отличающиеся друг от друга, в ПД. Основные варианты:
ст. 6
Сухим трудом не брезгал я лукаво
28
Борьбы глухой достался жребий скучный
41
Но мнится мне порой, в тиши работ
В автографе пояснение А.: «Этот скорбный и неестественный клич был очень естественен в прошлом царствовании». Об этом стихотворении см. в письмах А. родным (П., т. 2, стр. 362, 363). Ответ С. Т. Аксакова — «Русская мысль», 1915, No 8, стр. 122. В «Заметках о журналах за апрель 1856 года» в «Современнике» Н. А. Некрасов писал о первом номере «Русской беседы»: «Из него мы успели прочесть только несколько стихотворений и в числе их нашли два превосходные. Они принадлежат И. Аксакову. Приводим их здесь». Приведя полностью стих. «Усталых сил я долго не жалел...» и «Добро б мечты, добро бы страсти...», Некрасов заключает: «Давно не слышалось в русской литературе такого благородного, строгого и сильного голоса» (Полное собрание сочинений и писем, т. 9. М., 1950, стр. 406-408). Н. Г. Чернышевский в «Заметках о журналах. Декабрь 1856» повторил отзыв Некрасова: «Кто хочет узнать «Русскую беседу» с самой выгодной стороны, должен прочесть эти статьи <кн. В. А. Черкасского> и стихотворения г. И. Аксакова (в первой книге; в свое время мы представили нашим читателям эти стихотворения; к сожалению, в трех следующих книгах г. И. Аксаков не поместил ни одной пьесы. Неужели он так мало пишет?)» (Полное собрание сочинений, т. 4. М., 1948, стр. 692) О цензурной истории стихотворения — в примечаниях к стих «Зачем душа твоя смирна?..».
Стихотворения А., опубликованные в первой книге «Русской беседы», и особенно «Усталых сил я долго не жалел...», вызвали большое волнение в органах надзора за печатью. Министр народного просвещения А. С. Норов узнал из рапорта чиновника особых поручений Родзянко о том, что А. провел в печать стихотворения, ранее запрещенные цензурой. Это обстоятельство вызвало гнев и угрозы со стороны министра и обширную внутриведомственную переписку. Когда в 1858 г. А. стал ходатайствовать о возвращении ему права быть редактором периодического издания, оказалось, что история с напечатанием запрещенных ранее стихотворений не была забыта начальством (ЦГИАЛ. Ф. 772, оп. 6, ед. хр. 151217; on. 7, ед. хр. 151725).
После 1848 года. Впервые — Сб. 1886, стр. 25. Автограф в ПД. Стихотворение вызвано революционными событиями 1848 г. на Западе, откликами на них в России и последовавшими затем жестокими репрессиями (См. вступительную статью). А. придавал стихотворению большое значение, очень им дорожил и неоднократно возвращался к нему в письмах (П., т. 2, стр. 367, 369 и др.). В частности, А. просил, «чтоб их прочли Грановскому или вообще людям, у которых болела душа от 1848 года» (там же, стр. 375). С. Т. Аксаков, получивший стихотворение от сына по почте, был очень встревожен им. «Я желал бы, — писал он А. в ответ, — чтобы ты никогда не написал этих стихов, но как они уж написаны, то прошу убедительно и приказываю строго никому их даже не читать... Неужели ты думаешь, что если стихи твои попадутся злонамеренному толкователю, то он не найдет в них обширного поля для обвинения тебя...» («Русская мысль», 1915, No 8, стр. 126-127). Однако сам С. Т. Аксаков не утаил стихотворения от близких людей, в частности от И. С. Тургенева. 26 января 1851 г. он писал сыну: «Тургенев выздоровел: он был у меня третьего дни, вчера и будет сегодня. Вчера я прочел ему стихи. Едва ли есть человек, который бы мог почувствовать их глубже во всех отношениях: это собственный вопль его души, выраженный только другим» (там же, стр. 128). «Я очень рад, что И. С. Тургеневу понравились стихи», — отвечал А. (П., т. 2, стр. 375). Настроения, выраженные А. в стихотворении, чрезвычайно характерны для многих представителей передовой русской интеллигенции после 1848 г. Так, Грановский писал Герцену летом 1849 г.: «Положение наше становится нестерпимее день ото дня. Всякое движение на Западе отзывается у нас новою стеснительною мерою. Доносы идут тысячами... Деспотизм громко говорит, что он не может ужиться с просвещением... О литературе и говорить нечего. Есть с чего сойти с ума. Благо Белинскому! умершему вовремя. — Много порядочных людей впали в отчаяние и с тупым спокойствием смотрят на происходящее. Когда же развалится этот мир? — Я решил не идти в отставку и ждать на месте свершение судьбы. Кое-что еще можно сделать благородному чело! веку. Пусть выгоняют сами... Слышен глухой общий ропот — но где силы для оппозиции? — Тяжело, Герцен, а выхода нет живому:! («Звенья. VI», М.-Л., 1936, стр. 359-361). В конце 1849 г. Грановский обращается к Я. М. Неверову: «...Сколько приходится ежедневно выносить мелких грубых нападок, в каждом служителя университета — шпион. Начальство смотрит подозрительно на мой отношения к студентам... Вероятно, скоро выгонят. Сам я не уйду.. Ты знаешь, я не из тех, кто бегает от опасности. Тяжело, брат! Близкие ушли, кто совсем, а кто далеко. Кругом пустота. Что же дальше? Будем делать пока наше маленькое дело, а там что будет. Пусть будет проклято настоящее! Может быть, будущее будет! светло» («Звенья. V», М,-Л., 1935, стр. 752-753). Эпиграф — из Евангелия от Иоанна: «Иисус сказал: я на то родился и на те пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине: всякий, кто от истины, слушает гласа моего; Пилат сказал ему: что есть истина?! (XVIII, 38). Согласно евангельскому преданию, Понтий Пилат — римский прокуратор, управлявший Иудеей и грубо попиравший обычаи и верования ее народа. Он судил Иисуса Христа и приговорил его к смертной казни.
К. Ф. Миллер. Впервые — П., т. 2. стр. LV, с неверным заглавием «Е. Ф. M-ой». Печ. по автографу ПД с поправкой в ст. 16 («Встретился» вм. «Встретились») по списку ЛБ. О Катерине Федоровне Миллер, с которой А. познакомился во время ее приезда из своей деревни в Ярославль, он писал родным: «Эта девушка приехала сюда на месяц времени, с матерью своею погостить к своим ярославским родственникам... Оболенский познакомил нас заочно, и я хотел было завести с ней переписку (разумеется, не тайную), находя, что гораздо приличнее переписываться девушке «о материях серьезных» с незнакомым человеком и что, наконец, довольно оригинально — не зная друг друга лично, знакомиться через письма и потом поверить это через несколько лет личным знакомством. Однако ж, как я ни редко выезжаю, мне все же пришлось с ней встретиться и познакомиться, как со старой знакомкой. Действительно, умная и славная девушка, уже не в самой первой молодости... «Хороший человек», повторял я невольно, возвращаясь домой. Действительно, мне слышался в ней больше человек, чем девушка. Я видел ее раза три, и, может быть, уже вовсе не увижу, и в эти три раза нельзя было переговорить обо всем. Я давал через Оболенского ей все мои сочинения, и она, кроме «Бродяги», довольно строго осудила их: ее душа не удовлетворилась ими; она нашла путь примирения, выбранный мною, сухим путем и, не признавая меня сухим человеком, признает мало теплоты в стихах моих, а больше какого-то сухого жару. Не могу не сознаться, что во всем этом есть часть правды... Я уже рад был тому, что не услыхал обычных скудных похвал своим стихам... Для успокоения Веры <сестра А.> скажу ей, что у m-lle Миллер есть свой мир любви, есть один человек, с которым обстоятельства мешают ей до сих пор соединиться браком, но еще не совсем потеряна надежда; сбудется она или нет, для нее все равно: она верпа своему глубокому чувству, не бурному, но довольно светлому, сроднившемуся с ней... Она скоро едет; как я выезжаю весьма редко, то, может быть, мне и не удастся видеться с нею; она же уедет куда-то в дальнюю деревню. Но я рад, что существует для меня на свете хорошей душой больше. Истинно рад! Я так люблю в то же время душу человеческую и существование доброго человека; всякое доброе дело, и не мною совершенное, считаю для себя приобретением» (П., т. 2, стр. 370-371; см. там же, стр. 366-367).
Моим друзьям... Впервые — «Русская беседа», 1859, кн. 5, стр. 11 (см. примечания к стих. «Зачем душа твоя смирна?..»). Печ. по автографу ЛБ (там же помета — «с. Абрамцево»). Автограф другого варианта в ПД. Стихотворение вошло в сборник «Русская потаенная литература XIX столетия» (Лондон, 1861, стр. 227), где оно приписано покойному К. С. Аксакову. Текст имеет ряд отличий. В частности ст. 3: «И ядом злобы напоен». Возможно, что источник этих отличий — автограф. Во венком случае, подготовляя стихотворение к печати в 1856 г., А. переделал его «с мыслью о цензуре» (П., т. 3, стр. 277). Однако и в таком виде оно, как и стих. «Опять тоска! опять раздор!..», не было пропущено в 1856 г. цензором «Русской беседы» (там же, стр. 283). При жизни А. опубликовал стихотворение еще в газете «Русь» (1884, No 5) с датой «1852 год» и примечанием: «Помещаем это старое стихотворение, писанное 32 года тому назад, как дополнительную справку из собственного архива к передовой статье о старых судах в No 4 «Руси». Вот какими скромными желаниями приходилось тогда ограничиваться!.. Автор, когда писал это послание, сам уже оставил службу. Ред.». Приводим основные варианты газетного текста:
ст. 28
Но дорог плод усилий дружных:
44-46
Слезу страдальца отереть,
Хоть дать вздохнуть стесненным грудям,
Дать света луч в кромешной мгле!..
Дата дается по «Русской беседе». Там же указано место написания — Ярославль. В 1851 г. А. был в Ярославле до начала апреля, т. е. до выхода его в отставку. О некоторых обстоятельствах написания стихотворения см. в воспоминаниях А. С. Хомутова («Исторический вестник», 1886, No 7, стр. 54-55). Там же письмо А. о стихотворении. Тема служебной деятельности — одна из характерных для поэзии А. Он видел в ней как посильный способ практического служения истине и людям, так и единственную возможность избавить дворянство от паразитического образа жизни за счет крепостных крестьян. Сам А. служил всю жизнь. В 1851 г. в знак протеста против прямо выраженного высшим начальством неудовольствия его литературными занятиями А. вышел в отставку. Но вскоре он снова начинает думать о службе. В письме он признается: «Оставив службу, я увидел себя в положении еще более неприятном; во-первых, мне приходилось жить на чужой счет, т. е. на счет своих крестьян...» (П., т. 2, стр. 408).