С УКРАИНСКОГО
Тарас Шевченко
502. «Коль умру — похороните…»
Коль умру — похороните
Вы меня в могиле
На кургане, над простором
Украины милой,
Чтоб поля необозримы,
Чтобы Днепр и кручи
Было видно, было слышно,
Как ревет ревучий.
Как помчит он с Украины
Прямо в сине море
Кровь всех ворогов — тогда я
И поля и горы —
Всё покину, в небо ринусь —
К божьему порогу
Помолиться. А до тех пор
Я не знаю бога.
Схоронив меня, вставайте,
Цепи разорвите
И злодейской, вражьей кровью
Волю окропите.
И меня в семье великой,
В семье вольной, новой,
Не забудьте, помяните
Добрым, тихим словом.
С ГРУЗИНСКОГО
Александр Абашели
503. КНИГА ВАЖА ПШАВЕЛА
Стихи Важа держу в руке,
В них сотни голосов —
В них горы Грузии встают
Над зеленью лесов,
Олень ревущий рвет листву
Ударами рогов.
Я в строки пристально гляжу —
Каким огнем горят!
В них столько тигров и охот,
В них соколы парят
И сколько витязей, борясь,
Добро и зло творят.
Внимаю песням я Важа,
Всегда их молод звук,
В шуршанье песенных листов
Спешу пройти их круг,
Из тихих шелестов страниц
Орлы взлетают вдруг.
Струится свет такой от строк,
то видно всё насквозь;
Звенит скрещенных шашек сталь —
То пламя, яркое до слез.
Рукою я прикрыл глаза,
Чтоб не ослепнуть в блеске гроз!
Григол Абашидзе
504. ВЕЧНО В ДОСПЕХАХ
От жадности татар изнемогая
И под ярмом персидским исступлен,
Он даже спал, кольчуги не снимая,
И за столом — в стальной рубашке он.
Сто раз по нем турецкого аскера
Меч ударял, и на челе рубцы —
Свидетели, какой тяжелой мерой,
Победу взяв, он воздвигал дворцы.
И, возвращаясь после жаркой сечи,
Лишь холодом кольчуги освежен,
Весь начеку, вобрав, как ястреб, плечи,
Ждал: всюду враг в засаде затаен.
Пахал ли он, у лоз менял тростины,
Работал ли иль пировал, когда
Справлял обычай милый и старинный, —
Свой щит и меч с собой носил всегда.
Язык и веру многие сменили,
Лишь он один всей верностью крылат,
Он строил храм — в кольчуге плечи были,
Писал о тигре книгу в блеске лат.
От жадности татар изнемогая
И под ярмом персидским исступлен,
Он даже спал, кольчуги не снимая,
И за столом — в стальной рубашке он.
Ираклий Абашидзе
505. ВСЕ ПЕСНИ
Песнь каждая свое нам говорит.
Песнь каждая о новом петь хотела б.
Песнь каждая нам возвратить спешит,
Что память позабыть успела.
В иной — весна и дышит месяц роз,
Душа в краях необычайных дышит,
В иной — февраль к нам дикий вихрь принес,
Стучит всю ночь железный лист на крыше.
В иной поток бушует, клокоча,
До твоего явившийся рожденья,
В иной же — дидубийская свеча,
Что в детстве видел ты иль в сновиденье.
Иная песнь напомнит сладко мать,
Кинжал отца, черкески боевые,
И гор Абастумана благодать,
И Сагурамо осени цветные.
Песнь каждая свое нам говорит,
Песнь каждая поет нам с новой силой,
И в каждой песне милой образ скрыт,
Тот, что когда-то сердце позабыло.
Но, милая, с тех пор, как ты со мной,
Моя подруга, дней моих бесценность,
Все песни мне твердят лишь об одной,
Лишь о тебе, любовь моя и верность!
Иосиф Гришашвили
506. ОВЛАДЕВАЙ РУССКИМ ЯЗЫКОМ
У тебя талант и хватка, ты грузинский знаешь,
Но по русскому ты, мальчик, отстаешь, хромаешь.
Если сразу не изучишь — верь моим советам:
Вырастешь, возьмешься снова — трудно будет это.
Верь поэту, сколько б знаний ты своих ни множил,
Русской речью, русской речью овладеть ты должен.
У нее иная прелесть, по-иному плещет,
Глубиной богатств природных, всей красой их блещет.
Не пробьет свинец те недра, из которых льется,
Потому что речью братства эта речь зовется.
Предположим, ты захочешь в землях заграничных
Потягаться там талантом, знанием отличным.
Встретишь, мальчик, там врагов ты и друзей там встретишь,
Если русским ты владеешь — смело всем ответишь.
Голос Пушкина в нем! Голос Ленина всесветный,
За ученьем будет радость — крепко помни это.
Прежде всех других языков, что изучишь тоже,
Русской речью, русской речью овладеть ты должен!
Карло Каладзе
507. СКАЖУТ ОБО МНЕ…
Скажут обо мне: ему не повезло,
Война ударила нежданно, как морозы,
Он ветку тополя войне срезал назло,
Чтоб укрепить тем утром росным лозы.
И, веткой тополя те лозы укрепя,
Он видел в ней своей надежды память —
И, ласковый, оставил он тебя,
Красавица с сиявшими глазами.
Скажут обо мне: потерян парень наш,
Пять лет промчалось как виденье,
Но всё я перенес, всё, чем страшна война,
Вернулся я и вздрогнул от волненья.
Я знаю сам, чем стал для нашего села,
И шумно детвора, меня узнав, встречала.
Я был лишь удивлен, что ветка проросла
И тополем над лозами стояла.
Откуда сила ветке прорастать?
И жизнь ее мне сердце подымает.
О женщина, та ветка неспроста,
Кроме тебя, о том никто не знает.
Об этом вслух, о нет, не говорят,
Но я хочу, чтоб ветка мне сказала:
Объятья лоз ей дали тот наряд
Или твоя рука ее ласкала.
Георгий Леонидзе
508. «Облака проносятся…»
Облака проносятся,
Осыпаясь золотом.
Стих уйдет — с ним дочиста
Всё, что знала молодость.
Слез путевка кружится,
Седины в кудрях ком.
С ним волна осушится,
Что вставала паводком.
Не вернешь, не крикнешь: «Стой!»,
И джейрана тенью
Канет трепет ночи той,
Дня сердцебиенье.
И возврат стиха к чему —
Я уже не солнечен.
Молодость нужна ему —
Пусть уходит с облаком.
Ты звенел, как хочется,
Лег в земле расколотым.
Стих уйдет — с ним дочиста
Всё, что знала молодость.
509. ПОЭТУ
Лишь тебе это скажет страна твоя:
Ты пустой мечтой жизнь растягивал,
Брала ль пляски рог — ты плясать не мог,
Шел ли песни вал — не подтягивал.
Твое время есть повесть юности,
Что ж твой стих умолк, словно раненый?
Стих и юность — их разделить нельзя,
Их одним чеканом чеканили.
Если ж сердце в песке схоронил сполна,
Вся трава стиха в нем задохнется.
Есть примета одна: это юность — она,
Как надетый шлем, не шелохнется.
Мы прекраснейшим только то зовем,
Что созревшей силой отмечено:
Виноград стеной, иль река весной,
Или нив налив, или женщина.
За грядущий день отвечаешь ты,
Пуля в пулю — так слово всаживай!
Позабыт на сегодня любой поэт,
В мраке слов погребенный заживо.
Всё, что дышит сейчас на путях земли,
Всё, что жизни живой присуще:
Облаков ли мыс, человек и лист, —
Ждет улыбки стихов цветущей.
И в стихи твои просится рев, грозя,—
Десять тысяч рек в ожидании.
Стих и юность — их разделить нельзя,
Их одним чеканом чеканили.
510. КНИГЕ «НОСЯЩИЙ ТИГРОВУЮ ШКУРУ»
Я целую листы твои,
Пью их взорами жадными,
Ты не книга — дрожание
Тонких пен водопадное.
Ты — не книга, ты — знамя нам,
Сад с росой золотою
Или неизносимое
Ты крыло стиховое.
Ты — не книга, ты — утро нам,
Свет народного пламени,
В корнях сердца положена,
В самом сердце чеканена.
На каком великановом
Создавалась столе ты,
Чтобы сердцу грузинскому
Так сиять на столетья?
Тебя пишут чернилами,
Вместо слов — света россыпи.
А печатают — оттиски
Покрываются розами.
Ты одна в ночь светила нам,
Вековую, отчаянную,
Все сокровища отняли —
Ты же непохищаема.
Ты скрывалась от гибели
Не во мраке нетающем —
В крыльях орлиных прядая,
В пепле хижин блистаючи.
Тебя жгли — пламенела ты,
И в огне не сгоравшая,
И тебя не развеяли
Вихри, лесом игравшие.
На мечах написала ты
Знаки чести упорные:
«Лучше пасть, но со славою,
Чем влачить дни позорные».
Книга! Шла пред народом ты,
В рог бессмертья трубящая.
Руставели писал тебя,
Кудри, славой звенящие.
С ним писал блеск зари тебя,
Гул обвала, как замертво,
Нес орел перо лучшее,
Тигр-соратник — пергаменты.
Твое сердце, как молодость,
Никогда не состарится.
Песня, утром пропетая,
Семь веков уже славится.
Ты промчись, златокрылая,
Все края мира радуя!
Ты — приданое матери,
Меч и щит моих прадедов.
511. ТОТ, КТО СЛОЖИЛ ПЕРВЫЙ ГРУЗИНСКИЙ СТИХ
Кто ж был ты, первый, что стихи сложил,
Счастливый, безымянный, полный силы,
И в слово — песни душу ты вложил,
И вдруг стихом свирель заговорила?
Испепелен, лежал ли под стеной,—
Тебя нашел я на раскопках в Мцхета,
Быть может, ты воскрес передо мной
В сиянье зедазенского рассвета?
И, может, вырос из костей твоих
Тростник, под ним Арагви струи пели,
Иль телом ты переплелся, как стих,
С бессмертною резьбой Светицховели.
Быть может, ты туман, что над Курой,
И стриж задел твои крыла живые, —
Не знаю… Ты всегда передо мной,
Ты, кто сложил грузинский стих впервые!
Реваз Маргиани
512. НА АРАБАТСКОЙ СТРЕЛКЕ
Ветер и ливень — холод суровый,
Замер берег печальный,
Виден Сиваш левее Азова,
Одетый, как смертью, молчаньем.
Справа азовские волны вскипают,
Слева Сиваш — безмолвная тайна,
Мы в середине, грозою сверкая, —
Сказочный путь на Украйну.
На Арабатской стрелке мы встали,
Север в глазах наших ширью маячит,
Там далеко, словно точка простая,
Виден корабль с перебитою мачтой.
Всё же и в дождь водяные горы
Пеной сияют волны звенящей,
Справа — Азовского моря просторы,
Слева — Сиваш, тишину хранящий.
На Арабатской стрелке — послушан —
Легкие тени несутся крылато,
Будто всё море и вся эта суша
Служат для стрелки доской циферблата.
Справа азовские волны вскипают,
Слева Сиваш — безмолвная тайна,
Мы в середине, грозою сверкая,—
Сказочный путь на Украйну.
Ило Мосашвили
513. ГОМБОРСКАЯ НОЧЬ
Вечер идет, как горами проворный кистинец,
В башлыке, в бурке черной, курчавой.
Хочу чувствовать землю, говорить с нею ныне,
Сосать ее травы…
Вокруг восседают, как старейшины, горы,
Шлют гонцами нам белые дымы,
Их туманов нас кутает ворох,
Словно думы о крае родимом.
Мы с охоты сейчас, как Важа Пшавела когда-то.
Небо, привал на траве наилучшей…
Встретишь оленя мычащего с грудью пробитой —
Скрой его, туча!
Мясо жарится, в пламя вонзились шампуры,
В чашках кожаных — вино алое…
Вымя оленье — луна полная, бурая.
Небо малое…
Потопить нас безбрежная темень грозится,
Ночь, как бурка, мне плечи совсем оттянула.
Прощайте, друзья, — сердце слезами дробится.
Навсегда мы расстались, погоня меня не вернула б…
В благовонной траве мы, на приволье открытом,
Кличет выводок вспугнутый вожака своего.
Где-то в чаще олень ревет с грудью пробитой, —
Ночь, пригрей его!
Иосиф Нонешвили
514. ОСЕННЯЯ НОЧЬ В КАХЕТИИ
Ночь поднялась
Над горной грядою,
В тьму опрокинув корзину алмазов,
Старый Сигнахи
Встал тамадою,
Ширь озирая сверкающим глазом.
Словно проносится
Ласточек стая.
Тонко шуршат алазанские травы,
И серебрится
Гомбор крутая
Грива лесов на камнях величавых.
Юноши давят
Сок виноградный,
Свет золотистый в марани струится,
Горло не жаждет
Маджари отрадного,
Тихою песней жаждет напиться.
Грузные арбы
Тянутся с лязгом,
Сладок богатого дух урожая,
Звездные четки
Висят над Кавказом,
Как в зеркалах, в ледниках отражаясь.
Галактион Табидзе
515. МОЯ ПЕСНЯ
Иной хранит розу, красотка, твою,
Иной золотую парчу иль скуфью,
Портрет чей-нибудь, над ним шепчет:
«Люблю»,—
Каждый имеет любовь свою.
Письмо, над которым лишь слезы льют,
Кольцо ли, что пламени льет струю,
Сережки ли в сладкой тени, как в раю,—
Каждый имеет любовь свою.
Локон ли, клад ли в далеком краю,
Правду ль, добытую им в бою,
Вещь ли, прославившую семью, —
Каждый имеет любовь свою.
Тебя обожая, отчизна, пою,
Ни с чем я не схожую песнь отдаю,
Сердце в огне, и огня не таю, —
Каждый имеет любовь свою.
Тициан Табидзе
516–517. В КАХЕТИИ
1. «Слушайте зов Алазанской долины…»
Слушайте зов Алазанской долины,
Гости далекие, голос старинный.
Пробуйте, пейте вина Кварели,
Чтобы сердца на пирах потеплели.
Всех приведите: певцы здесь желанны,
Стол им открытый лозы обвили,
В Шильде споет вам Дедас-Левана
Или в Артанах — Каралашвили.
Пусть по селеньям прокатится громом
Мравалжамиер — чужим и знакомым,
Пусть им послышится град в Цинандали, —
Где еще песни сердца так вмещали?
Стол задохнется от песен застольных,
Будь же названия зятя достойным,
Рог подымай, не смущаясь, почаще,
Выпей здоровье Кахети-сладчайшей.
2. «Знаю: „Стреляли семь братьев…“ Но где же…»
Знаю: «Стреляли семь братьев…» Но где же
Их попаданье? Промазали вместе.
Только единожды выстрелил дед ваш —
Тур вниз рогами повиснул на месте.
Пусть семь поэтов пустят, как стрелы,
Семь своих песен — все мимо промчатся.
Путь пересек им Важа Пшавела,
Обвалом над ними повис Чавчавадзе,
Герои Кахетии, эти — другие…
Где состязаться достанем мы силу?
Поднимем же чашу, друзья дорогие,
И выпьем за ту, что на свет их родила.
Ведь рвется, как оползень, песня в привете,
Когда проезжаешь долину Кахетии…
518. СБЫЛАСЬ МЕЧТА ПОЭТОВ
Ованесу Туманяну
Хоть вовсе о прошлом не думал ты тут,
Оно оживет на мгновенье,
И вот из ущелья, ты видишь, идут
Навстречу могучие тени.
Я вижу твою седину, Ованес,
Ожившую в вечер румяный,
Биенье бездонного сердца и блеск
Улыбки в волненье Севана.
Исчез, как мечтали, раздор вековой,
Брат брата не губит войною,
И тот, кто вчера был пастух кочевой,
Сегодня он правит страною.
Народы Кавказа в единстве живут,
Поют они песни иначе,
В стране нашей мирный господствует труд,
Ануш твоя больше не плачет.
Пришли мы как братья, и каждый мечтал
Сказать про единство поэтов
Тебе, кто впервые об этом писал,—
И песню продолжить про это.
Ты сладость лорийского меда впитал
В свое неповторное слово,
И тот, кто, прозрев от тебя, не признал
Тебя, пусть ослепнет он снова.
Ты знаменем дружбы, сказать без прикрас,
Быть должен под родины небом,
Ты ожил сегодня вторично для нас,
Хоть мертвым для нас ты и не был.
И ржавчине времени не переесть
Цепь дружбы сердечной и новой,
Незримый хозяин в Армении, здесь
Прими наше братское слово!
519. КАМНИ ГОВОРЯТ
Будто ожил древний миф
И циклопы скалы рушат,
Разметав их, разгромив,
Всё ущелье страхом душат.
Большевистская кирка
Бьется в каменные лавы;
Труд, что проклят был века,
Превратился в дело славы.
Города, что твой Багдад,
Не халифам нынче строят;
Человек свободный рад
Сбросить бремя вековое.
Если друг ты — с нами ты,
Если враг — уйди с дороги,
Для исчадья темноты
Суд готов народа строгий.
Серп и молот на гербе —
То не зря изображенье,
То с природою в борьбе
Мира нового рожденье.
Точно скалы поднялись,
И, как волны, камни встали;
Слава тем, кто эту высь
И стихию обуздали!
Сам с походом этим рос,
За него болел я сердцем,
И взамен ширазских роз
Стал я камня песнопевцем.
Я сложил на этих склонах
Песнь камней освобожденных!
Симон Чиковани
520. КТО СКАЗАЛ…
Кто сказал, что будто бы мала
Моя отчизна, Картли дорогая,
Что словно малый диск она легла,
Кто выдумал: мала земля родная?
А ну, поставь-ка скалы сверху скал,
В их серебре, в туманной пене
Орлиных крыльев шелест у виска
Послушай-ка и трубный крик оленей.
И крепостей на всех вершинах мощь
Измерь-ка мастера глазами,
Все собери ты краски наших рощ,
Их в тьме времен уже сиявший пламень.
Измерь-ка крылья ураганов гор,
Ущельями зажатых и ревущих.
Измерь-ка рек клокочущий костер
И копья льда, вонзившиеся в тучи…
Кто сказал, что будто бы мала
Моя отчизна, Картли дорогая,
Что словно малый диск она легла,
Кто выдумал: мала земля родная?
Сандро Шаншиащвили
521. МОЙ ДОМ В ДЖУГААНИ
Отдельно от других стоит мой дом в Джугаани,
Украшен лозами, в дерев зеленом стане.
И надпись на стене, взамен рогов оленьих, —
Что дед мой строил дом для многих поколений:
«Принадлежу я, дом, Сандро Шаншиашвили»,—
Стропила, стены, печь надежны, как и были.
Уютный этот дом, где жили, ели, пели,
И я родился здесь, качался в колыбели.
Ласкали все меня, и все ушли, как в сказке,
Мне некому сказать «спасибо» им за ласки.
Мой дед играл со мной утрами голубыми,
Он сам крестил меня и дал свое мне имя,
Из Карданахи друг стал крестным, меж родными.
Я видеть рад всегда дом деда крепкожилый,
Пускай я болен, стар — здесь набираюсь силы.
Отдельно от других стоит мой дом в Джугаани,
Украшен лозами, в дерев зеленом стане,
Пусть на его балкон и я на время встану.
Несчетно лет тебе — немому чуду,
Твой долог век, а я лишь гость недолгий буду.
522. ЭТО БЫЛА СКАЗКА
Как мастер из камня рождает прекраснейший лик,
Нельзя уничтожить его, не разбив изваянья,
Так образ один, что в меня всемогуще проник,
Будет вечно со мной, пока вижу я солнца сиянье.
Ты ушла, тебя нет — но со мной неразлучна ты всё ж,
Как и та красота, что, из камня родясь, просияла,
Переполнен тобой — ты мне гордость и силу даешь,
Помогаешь мне песней звенеть, как бывало.
Как струна одинокая, горестно сердце мое,
Лишь, как призрак, во сне мне является радость свиданья,
О желанная! Сказкой лишь было твое бытие,
Вдохновенье мое — этой сказки воспоминанье!
523. СЕРДЦУ ПОЕТСЯ
Я был один, как и Кура одна,
И дождь пошел, который не предвидел,
И вспомнил я былые времена —
Тбилиси и Мтацминду я увидел.
На сей вершине сердцу так поется,
Смотрю — да, это счастье мое бьется!
Народ прошел сквозь лабиринт огня,
Я рад, что стих свой я в борьбу бросаю,
Когда-нибудь ведь вспомнят про меня,
Моих напевов сладость воскрешая!
Не спрашивай, мне почему поется,—
Нашел я счастье! Счастьем сердце бьется!
Паоло Яшвили
524. ДЕБЕДАЧАЙСКАЯ НОЧЬ
Лунные крылья
С медленной силой
Ночь переплыли
Звезд родниками.
Всё, что увидели, ртутью покрыли,
Лес полуночный, воду и камень.
Тяжки, шершавы,
Листья дубравы
Гнулись бесславно,
Ветви ж сияли.
Вся безглагольной грозою дышала
Та тишина, где уступы вставали.
Всё прошумело
В блеск онемелый,
Три раза пел уж
Петух одичало.
Сон еще властвовал, теплый и смелый,
Над берегами Дебедачая.
Дремой согретый,
Так незаметно
Я до рассвета
Лежал, не вздыхая,
Между друзей, на стоянке заветной,
Между охотников, что отдыхали.
В том созерцанье,
Похожем на мчанье
Света, в молчанье
Вскочил я, не веря:
Дочкой хозяйскою, юной турчанкой,
Встречу рассвету распахнуты двери.
Встретясь глазами,
Сердцем я замер.
Битва, сказал бы,
Так же пьяняща.
Рыбой сверкнув в водопадное пламя,
Снова легла на циновке шуршащей.
Делать мне что же,
Мир если ожил
Песенкой, схожей
Лишь с колыбельной?
Крикнул я спящему лагерю с дрожью:
«Утро, товарищи, бросьте постели!»
С АРМЯНСКОГО
Аветик Исаакян
525. «Эй, отчизна-джан, как прекрасна ты…»
Эй, отчизна-джан, как прекрасна ты,
Горы твои в море шелка — огни,
Воды — как мед, и ветры — как мед,
Дети твои — в море крови они.
За тебя умереть всегда готов,
Ах, на что мне одна эта жизнь моя, —
Мне б тысячу жизней и еще одну —
От сердца всего все бы отдал я.
Я тысячу жизней отдам тебе
За горе твое, за детей твоих —
Одну только жизнь оставлю себе
И ту, чтобы славу твою воспеть.
Чтоб песне парить, дав волю крылу,
На заре твоей новой, отчизна-джан,
Чтобы звонко и сладко петь хвалу
Юной жизни твоей, отчизна-джан…
526. КОЛОКОЛ СВОБОДЫ
Свободы колокол, звучи звончей,
С кавказских гордых, ледяных вершин,
Пусть, как гроза ночей и горячей
Всех молний, звон к Масису долетит.
Неутолимой местью, мятежом
И ярой силой слова прозвучи —
И о союзе братском, боевом
Народов вольных прозвени в ночи.
С гор в хижины, из горной щели в щель,
Из сердца в сердце твой призыв летит,
Восстание пусть будет наша цель,
Твой голос вечно пусть о том гремит.
Все души непокорные — в полет,
Все в колокол свободы бейте враз,
Пускай рука у вас не устает,
Чтоб слышал весь, чтоб слышал весь Кавказ.
Ты, колокол, греми, от сна веков
Буди Кавказ, буди Масис седой,
Орел, взмахни крылами широко,
Лев, гривою тряхни над крутизной.
Довольно жить рабами и цепей
Позор нести, мы жить хотим людьми,
Расплавить цепи дай огонь скорей,
Дай силу нам, о мести нам греми.
Рычи, зови и зовом мрак руби,
В поля, где смерть, и слава, и борьба,
В трубу войны священной нам труби,
На бой с насильем пусть зовет труба!
К свободы солнцу, золоту души,
Ты, звон победный, песней поплыви,
С Кавказских гор бесчисленных вершин
На праздник братства всех нас созови!
С АВАРСКОГО
Гамзат Цадаса
527. ЗАСТОЛЬНАЯ ПЕСНЯ
Воду радостей живых, ту, что старит молодых,
Молодит совсем седых, — будем пить, но не пьянеть.
Воду, что и пешехода может сделать конным с ходу,
Пешим — конного, ту воду будем пить, но не пьянеть.
Воду, что людей меняет, тех смеяться заставляет,
Тех слезами омывает, — будем пить, но не пьянеть.
Веселящую унылых, шутников бросая милых
В мрак унынья, — полной силой будем пить, но не пьянеть.
Воду пенную стократы, золотящую заплаты,
В нищету сводя богатых, — будем пить, но не пьянеть.
Ослабляющую ноги, затемняющую многих,
Сделав наш язык убогим, — будем пить, но не пьянеть.
Воду — пить ее пристало, коль еды в желудке мало,
В доме ж снеди до отвала, — будем пить, но не пьянеть.
Воду злую, коль без меры, воду пиршественной веры,
Украшающую смертных, — будем пить, но не пьянеть.
Оглупляющую воду, наливая как в колоду,
Пить бессовестную воду — будем пить, но не пьянеть.
Льющуюся в темный час изо рта постыдно в таз,
Унижающую нас, — будем пить, но не пьянеть.
Пробуждающую спесь, расхищающую честь,
Что ни пьешь — всё жажда есть, — будем пить, но не пьянеть.
Воду, щедрую для друга, для врага скупую, кругом
Всю до дна в часы досуга будем пить и не пьянеть.
С БАЛКАРСКОГО
Кайсын Кулиев
528. «Как только ночь — полет прервав, садится…»
Как только ночь — полет прервав, садится
Любая птица в местности любой,
А ты, покой отвергнувшая птица,
Скажи мне, сердце, где найдешь покой?
Добравшись к морю, бурная, стихает
Река и в нем находит отдых свой,
А ты, река, что отдыха не знает,
Скажи мне, сердце, где же отдых твой?
«На свете много радости и боли, —
Мне сердце отвечает без тоски, —
И мы с тобой ничто без них, тем боле
Не верь, что в море отдых для реки».
529. «Как пахнет трава на родимой земле…»
Как пахнет трава на родимой земле,
Не в моей позабыть это воле,
Слышал в дальней дали, в полночной мгле,
Как шумят мои сосны в Терсколе.
Талисманом родная земля на груди —
Мне не надо ни лучше ее, ни светлей.
Нет, нигде не забуду, где б я ни бродил,
Как пахнет трава на родимой земле.
С ЧЕЧЕНСКОГО
Народная песня
530. ПЕСНЯ ИЗ ВРЕМЕН БОРЬБЫ ВОЛЬНЫХ ГОРЦЕВ С ФЕОДАЛАМИ
Мы родились той ночью,
Когда щенилась волчица,
А имя нам дали утром,
Под барса рев заревой,
А выросли мы на камне,
Где ветер в сердце стучится,
Где снег нависает смертью
Над бедною головой.
Но поля там ты не встретишь,
Не будешь овец пасти ты,
Мы дрались с врагами жестоко,
Нас не одолели князья,
Как ястреба перья, уступы
Рыжеют, кровью покрыты,
Мы камни на них уронили,
Но честь уронить нам нельзя.
И мы никогда не сдадимся,
Накинем ветер, как бурку,
Постелью возьмем мы камни,
Подушками — корни сосны,
Проклятье князьям и рабам их,
Собакам лохматым и бурым,
Их кровью заставим мочиться,
Когда доживем до весны.
Костры мы поставим в пещерах,
И наших шашек концами
Усилим огонь их, и пулями
Пробитые башлыки
Накинем на сыновей мы,
Пускай они за отцами
С князьями схватятся в битве,
Когда умрут старики.
А наши любимые скажут:
«Мы ждали с набега так долго,
Я ждала — и вот я целую,—
Я ждала, не смела устать,
Я даже тогда целовала б,
Когда бы уста, как у волка,
В крови его были б враждебной,
Но я б целовала в уста.
Я дам ему рог с аракою,
Айрану и турьего мяса,
Я косы отрежу, чтоб косы
Пошли на его тетиву,
Сама наточу ему шашку,
Когда он уснет, утомяся,
А если он ранен и стонет
И кровью он моет траву —
Спою ему песню и песней
Заставлю рану закрыться,
Напомнив о том, что весь род его —
Вольный и боевой
О том, что родился он ночью,
Когда щенилась волчица,
Что имя сыскали утром,
Под барса рев заревой».
С УЗБЕКСКОГО
Айбек
531. МОГИЛА ХАМЗЫ(Из поэмы «Хамза»)
Он высоко лежит на родимой горе,
И кругом него горы стоят в серебре,
Высоки и крепки над уснувшим огнем,
Так крепка и народная память о нем.
Мы цветы принесли тебе утром одним,
О Хамза, мы склонились пред гробом твоим.
На вершине горы, на зеленом краю,
Поколенья запомнят могилу твою.
Враг клеймом темноты жизнь народа клеймил,
Темноту эту кровью своею ты смыл.
И Алай был прославлен победой твоей,
Что изгнала из недр его толпы теней.
Крылья песни служили тебе для высот,
В поле жизни любовь твою снова несет
В своей песне тобой сотворенный арык,—
Мир друзей уже в Хамзаабаде возник.
И героями в битве и в мирном труде
Твоих братьев, друзей прославляют везде.
И они в торжестве побеждающих дней
Свою славу приносят ко славе твоей!
С ТАДЖИКСКОГО
Мирзо Турсун-заде
532. ДВА ПЛАТКА
Мне подарила свой синий платок, что лепестка нежней.
Белей, чем яблонь цвет в садах на родине моей,
Платок, как сердце, отдала тому, кто всех милей,
Та, что всю жизнь прошла со мной, как мать моих детей,—
Девушка Таджикистана.
Люблю семью, хочу, чтоб крепким был мой род,
Пусть дети чистый воздух пьют родной страны высот
И хлеб едят, что честный мне, свободный труд дает,
Я берегу своих детей, как бережет народ
И девушки Таджикистана.
Другой, похожий на него, платок не наших мест,
Я получил из смелых рук — и смел был этот жест —
В Париже, во дворце Плейель, где мира шел конгресс,
Платок вручила мне она, чей нежен глаз разрез,—
Девушка Вьетнама.
И не для горьких слез платок ей маленький служил —
В ее улыбке и глазах огонь свободы жил,
Ее улыбка, понял я, победа новых сил,
Победа жизни, торжество над темным сном могил
Той девушки Вьетнама.
И вышита мечта ее была на том платке:
Вьетнама карта и над ней, над картой, в уголке
Алело знамя — знак борьбы в том южном далеке,
Где тонко вышили его на шелковом куске
Девушки Вьетнама.
Той дружбы знак, заветный знак, я не принять не мог,
И этот маленький платок, большой любви залог
К советским людям, принял я и с гордостью сберег,
Ведь от жандарма на груди скрывала тот платок
Девушка Вьетнама.
Французы видели, что мне платок она дала,
И улыбались ей они, и в них мечта жила,
О вольной Франции мечта их на борьбу вела,
Как другу — девушке помочь, забота их влекла
К девушке Вьетнама.
В столице родины — Москве — недавно вспомнил я
На конференции за мир далекие края,
Тот белый маленький платок, вьетнамские поля,
Искал я тщетно средь гостей: где девушка моя,
Девушка Вьетнама?
В лесах ли Бакбо, может быть, идет она — смугла?
В долинах Намбо иль в горах Терумбо — весела?
В Сайгоне ли, в Хайфоне ли, где доки как скала,
Свободы знамя, знаю я, высоко ты несла,
Девушка Вьетнама.
Огонь на белом том платке еще алей сейчас,
И знамя реет, как призыв за мир встающих масс,
В одну семью в борьбе за мир объединяя нас,
Тебя храним мы, ты, борясь, хранишь нас в этот час,
Девушка Вьетнама.
Нам небо нужно, чтоб звезда светила с высоты,
Земля нужна, чтобы полям хватило широты,
Воронок, рвов, развалин нам не нужно темноты,
За это встали на борьбу, и с нами будешь ты,
Девушка Вьетнама.
И скоро белый свой платок ты, победив в бою,
В бою за мир, отдашь тому, кто знал любовь твою,
Отдашь под пальмой в счастья час в своем родном краю,—
Как наши девушки, ты будешь растить семью свою,
Девушка Вьетнама.
С ЛИТОВСКОГО
Антанас Венцлова
533. В ГОРАХ ЗА КИРОВАБАДОМ
Всё выше в горы мчались мы,
Асфальт дорог синел,
Между камней темнее тьмы
Кружася в вышине,
Сквозь сон коричневой руды,
Чьи жилы длинные тверды.
Сквозь лес, чьи синие листы
Мерцанье меди льют,
К чертям слетим мы с высоты,
Казалось, в пропасть тут.
Нас горный дух хранил в горах,
Вино крепчало в погребах.
А где кустарник в скалах лег,
Висел чабаний крик,
Баранов двигался поток
По гребню напрямик.
Пред нами плыл библейский вид,
Раскрылись гор хребты —
По разноцветью мшистых плит
Баранов шли гурты.
Исчезло солнце. Дождь и мгла,
Сползавшая в обрыв…
Чадра туманная легла,
Закрыв черты горы.
Но вдруг костер пахнул дымком,
Углей алмазных звон,
И вот баран уж под ножом,
Уже без шкуры он.
Вино из бочек смол густей,
С колхозного двора,
Так угощай, чабан, гостей —
Далёко до утра!
Ты угощал героев в час
Великих, грозных сеч, —
Как друг, встречаешь нынче нас
На древнем месте встреч.
И шашлыки шипят вокруг,
Трещит углей оскал,
И губы ветра сдули вдруг
Туман с кремнистых скал.
И кажется, что с чабаном
Любой из нас давно знаком.
Ходила чаша вкруг стола,
Хоть не было стола,
Но в честь товарищей хвала
По кругу шла и шла.
Вновь солнце нам улыбку шлет,
Горя на весь простор,
Мы жили как один народ
Кировабадских гор.
И нам казалось, что мы все —
Чабаньи сыновья,
А день сверкал во всей красе
Тебе, моя земля!
И словно плыл библейский вид,
Раскрылись гор хребты —
По разноцветью мшистых плит
Баранов шли гурты!
С БОЛГАРСКОГО
Иван Вазов
534. РОССИЯ(Отрывок)
И вот Камчатки ветер дикий
И гневной Балтики ветра
Сошлись в единый шквал — и крики
Слились в единое «ура!».
О, здравствуй, Русь, в красе и мощи,
Мир вздрогнет, услыхав тебя;
Приди, царица полуночи,
Зовем тебя, зовем, любя.
Народ зовет единокровный,
И час настал — к своим приди,
Что предназначено — исполни,
Завет великий воплоти!
Ведь ты для нас славнее славных,
Тебе на свете нету равных,
Вместила в ширь границ своих
Народы, царства, океаны,
Не обозреть пространства их.
Сам бог хранил от силы вражьей
Тебя, стоящую на страже,
Тебя, восставшую крушить
Мамая орды, Бонапарта.
Умеешь ты врага страшить,
Лишь на твою он взглянет карту.
И мы тебя зовем святой,
И, как сыны, тебя мы любим,
И ждем тебя мы, как Мессию,—
Ждем, потому что ты — Россия!
Младен Исаев
535. ДОЛГ
Средь разных истин, спорных и бесспорных,
Проходит вся душа, мечтой полна.
За этот мир без всяких оговорок
В ответе мы, и доля нам одна.
Нам вверено всем долгом человечьим,
Чтоб разрушали и творили мы,
Чтоб передать в своих твореньях вечных
Всё, чем сердца горели и умы.
Не покидай нас, действенная сила,
Не приходи к нам, старость, глыбой льда.
Для нас земля просторы все раскрыла
Для подвигов, любви и для труда.
И в будущее мы войдем, как входит
Вся наша жизнь, как светлая река.
В мир для того ведь человек приходит —
Свой в мире след оставить на века!
С ВЕНГЕРСКОГО
Шандор Петёфи
536. ВОЙНА ПРИСНИЛАСЬ КАК-ТО НОЧЬЮ МНЕ
Война приснилась как-то ночью мне,
На ту войну мадьяр позвали;
И меч в крови носили по стране —
Как древний знак передавали.
Вставали все, увидев этот меч,
Была пусть капля крови в жилах;
Не денег звон, как плату, нам беречь —
Бесценный цвет свободы платой был нам.
Как раз тот день был нашей свадьбы днем.
Что нашей свадьбы, девочка, короче?
За родину чтоб пасть мне под огнем,
Ушел я в полночь первой ночи.
В день свадьбы, девочка, уйти на смерть —
Да, правда, это жребий страшный.
Но грянет бой, и я уйду, поверь,
Как я ушел во сне вчерашнем.
537. В СТО ОБРАЗОВ Я ОБЛЕКАЮ ЛЮБОВЬ
В сто образов я облекаю любовь,
Сто раз тебя вижу другой.
Ты — остров, и страсть омывает моя
Тебя сумасшедшей рекой.
Другой раз ты — сладкая, милая ты,
Как храм над моленьем моим;
Любовь моя тянется темным плющом
Всё выше по стенам твоим.
Вдруг вижу — богатая путница ты —
И готова любовь на разбой;
И вдруг уже нищенкой просит она,
В пыль униженно став пред тобой.
Ты — Карпаты, я тучей стану на них,
Твое сердце штурмую, как гром;
Станешь розовый куст — вокруг твоих роз
Соловьем распоюсь над кустом.
Пусть меняется так любовь моя, но
Не слабеет — вечно живая она;
Пусть тиха иногда, тиха, как река,
Поищи — не найдешь ее дна!
538. «Лишь война была мечтою…»
Лишь война была мечтою
Лучшей в моей жизни,
Та война, где за свободу
Сердце кровью брызнет.
Есть одна святая в мире —
Лишь пред ней с любовью
Нам клинками рыть могилы,
Истекать нам кровью.
Имя той святой — свобода!
Все безумцы были
Те, кто слепо за другое
Жизни положили!
Мир, мир, мир, но не тирана
Прихотью надменной —
Мир, добытый лишь свободы
Силою священной.
А когда на свете будет
Мир всеобщий, дружный,
Вот тогда на дно морское
Мы швырнем оружье.
Но до той поры, оружье,
Нам до смерти биться,
Хоть до Страшного суда пусть
Та война продлится!
Андре Ади
539. КОРАБЛЬ В ТУМАНЕ
Башни Татр в тумане дальнем,
Башни замков все в тумане,
Там и здесь чуть-чуть, чуть видный
Свет вдруг вспыхивает малый —
Парус полон трепетанья.
То в венгерском нашем море
Сквозь туман, угрозы, горе
Сотни волн летят навстречу.
Что же будет нынче с нами
На безлюдном том просторе?
Мы плывем, летим, летим мы
Лишь вперед неукротимо,
Венгрия — страна тумана,
Лишь в тумане день грядущий,
Лишь туман несется мимо.
Но должны же мы причалить,
Волны лес не зря качали,
Ведь когда-нибудь покажем,
Всеми пушками мы скажем,
Что огнем зарю встречали!
С ПОЛЬСКОЮ
Мечислав Яструн
540. ПЕСНЬ ЯРОСЛАВНЫ
Не за семью лежит порами
Тот край, прекраснее всего, —
Живет грядущее пред нами —
Остались версты до него,
Где полны чудным смыслом жизни
Огонь и хлеб, шум волн ночных,
И тот, кто был лишен отчизны.
Вновь будет пить из рек родных.
Кто доживет — тот сам увидит:
История — нет, не базар,
Не дом, где стоны, боль, обиды,
Кровавой злобы алый пар.
Не за семью лежит горами
Тот край, где тихо вьется снег,
Где слово песни в плеске рек
Искрится радости слезами.
Зовет в Путивле Ярославна
В слезах дружин степных ряды…
Я слышу песнь чудесной славы
Огня, и хлеба, и воды!
СО ШВЕДСКОГО
Артур Лундквист
541. «Пойдем побродим под осенним небом…»
Пойдем побродим под осенним небом,
Натягивают горизонты синеющий свод над сверканием дней.
А в небе ворота чудес им радуги строят,
Леса уже красны, вкусно пахнет зерно урожая.
Пойдем бродить, бродить по дорогам,
Будем встречать горе, нужду, страданье,
Минутную сладость придорожного счастья,
Встречая неведомое, которого так ожидали.
Может, радость найдешь в доме совсем незнакомом,
Через калитку, мимо идя, сорвешь поцелуй румяный,
Но в сладком плену не останься, а иди и иди,
Люби всё, что придет, всё, чего еще не было,
Реки все, что навстречу текут.
Так пойдем же побродим под радугою в сентябре.
С УРДУ
Фаиз Ахмад Фаиз
542. О РОДИНА МОЯ!
По слову и по зову твоему,
По слову твоему, о Родина моя,
Верны тебе, пришли по зову одному —
По зову твоему, о Родина моя!
Что в дар тебе нести? Нет ничего у нас.
Есть только гордость, вдохновенья час,
Есть жизнь, в которой счастье не для нас,
Есть тело, лишь тряпьем прикрытое сейчас.
Вот что имеют все и чем владею я,
Но всё, что есть у нас, о Родина моя,
Готовы всё отдать по слову твоему,
Во славу Родины, по зову твоему,
И жизнь отдать тебе по слову одному.
Кто хочет зла тебе — полночною порою
Вновь шепчется с врагами, козни строя,
Торгуются, для них ты стала лишь товаром,
Честь продают твою — в цене она недаром.
Пока живые мы — такому не бывать,
Тем грязным торгашам тебя не замарать,
Мы не дадим тобой постыдно торговать,
Мы жизни отдадим по знаку одному —
Мы сложим головы по зову твоему,
Во имя Родины, по слову твоему!
543. ТЫ ГОВОРИШЬ
Кончился бой уже, ты говоришь,
И никто не успел сразиться в бою,
Не смог показать всю отвагу свою,
Не поднял знамя, не встал в строю,
Чтобы показать, где бежали друзья,
Показать, где врагов затаила тишь.
Кончился бой уже, ты говоришь,
Что мы не сражались — о том молчишь!
Ты говоришь, что выхода нет —
Опускаются руки, изранено тело,
От каменной муки душа онемела,
А горе горами встает без предела,
Кто гор тех коснется, уходит в испуге,
Отходит сразу от дела.
Разве не можем мы пыль наших улиц,
Друзья, расцветить красою багряной,
Весной нашей крови? Разлить океаном
В ладони любимой алость тюльпанов?
Разве тут крик справедливый не грянет:
«Бери и владей!» — в громе и гуле…
Испытание страсти, что прошло — прошло,
Много ран, много мук позади — позади,
Впереди еще большие муки нас ждут, но иди!
Столько же будет еще впереди
Испытанья, каких не встречали еще, — впереди!