Только Кремль подымает крыла,
Как надежный патруль над Москвою!
1942
Перевод Г. Левина
НЕТЕРПЕНИЕ
НЕТЕРПЕНИЕ
Подобно капелькам, что ветер сдул с ветвей,
К вагону брызнули с нагой ветлы пичуги.
С вокзала хмурого, из Пензы, всё ясней
Уже видать тебя, Москва, сквозь дымку вьюги.
Шум площадей твоих уже коснулся нас,
И хлеба твоего отсюда запах слышен.
На улицах твоих гремит: «В последний час», —
И люди головы приподнимают выше!
И телеграфные столбы всю ночь, весь день
Колдуют, душу жгут одним предназначеньем:
К тебе! — сквозь ропот рощ и дрему деревень
По снежным, до небес поднявшимся ступеням
Мы к ночи думаем уже в Рязани быть,
От позывных твоих проснуться в час рассветный...
Уже невмоготу мне песни впрок копить,
Нет сил тебя так жаждать безответно!
1942
Перевод Р. Морана
ВО СНЕ Я ВИДЕЛ МАТЬ
ВО СНЕ Я ВИДЕЛ МАТЬ
Светает за окном... Доехать бы скорее!
Мне слышен стук колес... Уже не задремать.
Во сне я видел мать, и на душе светлее,
Мне так легко всегда, когда приснится мать.
Шлагбаум за окном. А строй гусей гогочет,
Нетерпеливо ждет, пока пройдет состав.
Бежит локомотив и тянет дыма клочья,
Дремоту гонит прочь, протяжно засвистав.
О, сколько сотен верст в дороге я измерил,
О, сколько долгих дней она меня трясла!
Приснилась мне Москва. Входила мама в двери,
Горячие коржи в переднике несла...
Ни слова не сказав, в глаза взглянула прямо, —
Должно быть, поняла: совсем другим я стал...
И оборвался сон... Ответь мне: где ты, мама?
Всё тише стук колес. В окне плывет вокзал.
1942
Перевод А. Ревича
«Забудь, пират, что есть спасенье позади…»
* * *
Забудь, пират, что есть спасенье позади,
Когда выходишь в рейс на пиршество разбоя.
В последний раз на берег погляди,
Он больше не возникнет пред тобою.
Простись с душой преступною своей —
Ревет прибой, норд-остами клубимый,
Стальные каски на крестах снастей
Угрюмо сгрудились в морских глубинах
И ждут тебя в слоистой тишине,
Расставленные смертью, как виденья.
Поведай своякам в их беспробудном сне,
Какое царство им досталось во владенье!
Какой дремучий край, с угодием каким
Зеленых топей и бездонных ямин!
И черный вымпел плещется над ним,
И водит рак по свастике клешнями.
Колышется, травой обвитая кругом,
Колонна кораблей с бронею заржавелой,
У борта каждого зияющим нутром
Чернеет «юнкерса» распластанное тело.
Припав к штурвалу, задремал пилот,
Ему провалы гибельные снятся;
Флажок сигнальный — «Воздух» — не мигнет,
И черным плоскостям со дна не приподняться.
На броненосце — мертвый капитан
Сжимает руль, забыв, куда он плыл в тумане,
Какой был курс ему в приказе дан,
Как путь ему найти назад в Германию...
Шли под эскортом транспорты в морях,
Шли, смерть неся, — уверенны и горды.
Уже пред ними в голубых парах
Крутобережные развертывались фьорды.
Нет, к гавани тебе вовеки не пристать,
Каким бы патрулем ты ни был охраняем;
Ты в море выблюешь погибельную кладь,
Огнем нажрешься ты и орудийным граем.
И ворон весть в Германию снесет,
Что срам ее морские прячут воды, —
Забудь, о бронированный урод,
Что был причислен ты к людскому роду!
1942
Перевод Д. Бродского
МОРЯКАМ
МОРЯКАМ
Раскинулось море широко,
Прибои в простор взметены.
По мутным, по вражьим потокам —
Огонь, Черноморья сыны!
Пусть ярость, как парус раздутый,
Ваш дух понесет, окрылив.
К земле раскаленной пригнуты
Вершины надломленных ив,
Листвой устилают дорогу
И ластятся к вашим стопам.
Безбрежность морская тревогу
Трубит по безбрежным степям.
Тревога несется в предгорья
До южных окраин страны.
В атаку, сыны Черноморья!
Огонь, Черноморья сыны!
Колосья от края до края,
Как копья, сверкают сквозь дым.
Матросская песня лихая —
По знойным дорогам степным.
Предгорья Кавказа прикрыты
Сердцами богатырей,
Где ненависть крепче гранита,
Где ярость алмаза острей.
Матросы, окрепшие в бурях,
Казаки из вольных степей,
На орды убийц белокурых
Всей мощью обрушьтесь своей!
Пусть дерево станет дубровой
И камень гранитной грядой
Подымется в мощи суровой
Пред вражьей разбойной ордой.
Повсюду в пути настигая,
Врага ты в огне утопи!
Тревогу безбрежность морская
Трубит по безбрежной степи.
Возмездье — за кровь и за горе!
Ты слышишь ли голос страны?
В атаку, сыны Черноморья!
Огонь, Черноморья сыны!
1942
Перевод Д. Бродского
БАЛЛАДА О ВОИНСТВЕ ДОВАТОРА
БАЛЛАДА О ВОИНСТВЕ ДОВАТОРА
На конских гривах снег. Клинков блистает сталь.
Пар из ноздрей валит. Сугробы словно горы.
Вот-вот раскроется синеющая даль,
Вот-вот расступятся по сторонам просторы.
Метнется рыбкою падучая звезда
Над снежной белизной нетронутого мира.
Вблизи деревня спит. Лесистые места.
Доваторовцы ждут приказа командира.
Из монолитных глыб тугие торсы их,
Но каждый мускул жив, сердца не знают страха,
Шинель распахнута, как крылья — в ветер, в вихрь,
И лихо набекрень посажена папаха.
В полночный тихий час по снежному пути,
Пока деревня спит, покуда сны ей снятся,
Бойцам Доватора в глубокий рейд идти —
По вражеским тылам без устали скитаться.
На статных лошадях, чья поступь так тверда,
Что даже в бездну, в ночь рвануться вмиг готовы, —
Комбат неугомонный Кабарда
И подполковник Аристов суровый.
Сквозь ночи тишину им слышен стон и зов
Замученных земель, где стынут на просторах
По горло в горестях домишки городов
И сел, где — весь в крови — еще лютует ворог.
В снегу деревья спят, и ветер на лету
Заденет ветви их и сам замрет в испуге,
И видят конники сквозь ночи темноту,
Кто ждет прихода их, кто протянул к ним руки.
Скорей бы в ночь коней пустить одним рывком,
Чтоб ветер ледяной припал к тугим поводьям,
Чтоб вражьи черепа снести лихим клинком
И вражий стан залить весенним половодьем.
Приказа нет еще, зовущего к боям.
Секунды замерли в снегах. Вот чей-то голос,
И вот раздался стон — затрепетал баян, —
Не у дивизии ли сердце раскололось?
Смутила песня тьму, вспугнула снежный сон,
И звуки из-под рук, что искры, полетели,
И Кабарда в седле привстал, — он удивлен:
«Постой, что слышу я? Лезгинка... неужели?»
И он, как молния, стремглав слетел с коня.
Взметнулась бурка вдруг, как буйный вихрь
крылата,
И по снегу пошел он, шпорами звеня,
И все, дивясь, глядят на молодца комбата.
И Аристов с коня сошел и, как во сне,
Как зачарованный, идет за ним по кругу.
Так вьется над землей, так лихо топчет снег,
И в быстрой пляске друг пошел навстречу другу.
А снег кипит, кипит. Две бурки — два крыла.
А руки в стороны, как стрелки часовые.
Казалось, ночь сама вприсядку вдруг пошла,
В такой могучий пляс увлечена впервые.
«Эй, подполковник, жарь!» — Вдогонку ветра свист.
Во тьме храпят и ржут нетерпеливо кони.
То левою щекой, то правой гармонист
Самозабвенно льнет к заливистой гармони.
И льется песня в ночь, и всадники сидят
На конях, и вокруг-везде земля родная,
И всадников сердца стучат и в такт и в лад
Тем звукам, что плывут, бойцов объединяя.
Скорей бы принести весну, свободу, свет
Войной измученным, врагом закабаленным!
Ждут конники в ночи. Еще приказа нет.
И полночь с песнею идет по эскадронам.
И вдруг, вторгаясь в песнь, всех канонад сильней,
Из генеральских уст послышалось родное.
«По ко-ням! — раздалось. — На-пра-во, по три, эй!
Доваторовцы, марш, бойцы, вперед, за мною!..»
Ночь вызвездила. Тишь. Насторожилась мгла.
Деревья скованы ледком и сонной ленью.
По снежному пути из спящего села
Бойцы Доватора рванулись в наступленье.