— Те-те-те, ты уж что-то поповское запеваешь, — ответил насмешливо Сень. — Не время нам ждать этой промерки, о которой до сих пор что-то мы ничего не знаем. По-моему, так: у кого крепкие кулаки, тот сам себе отмеряет правду. И нам так же надо поступать. Кто сам себе помогает, тому бог поможет!
— Да, побратим Бенедя, — сказал уже мягче, ласковее Андрусь, — нельзя нам назад возвращаться. Размахнулись топором, так уж надо рубить, хотя бы этот топор и нам в зубы угодил. Если ты не хочешь с нами компанию держать, мы тебя не насилуем. Конечно, мы надеемся на тебя, что не выдашь нас.
— Что ж, если иначе нельзя, если так должно быть, — сказал Бенедя, — то пускай будет так, останусь с вами до конца. Поджигать с вами не пойду, этого от меня не требуйте, но останусь здесь, на месте. Может быть, еще смогу вам в чем-нибудь другом помочь или посоветовать, так грех был бы, кабы я в такую горячую пору убежал от вас ради собственной безопасности.
— И я также! И я также! — сказали Стасюра и Матвей. — Все мы стояли до сих пор дружно, в более счастливые времена, надо нам держаться вместе и в те трудные минуты, которые для нас настанут.
— Так, побратимы! Спасибо вам за это, — сказал Андрусь, пожимая им поочередно руки, — теперь я спокоен и силен, теперь пусть трепещут наши враги, потому что время мести приближается. Какое семя дает нам судьба в руки, такое и сеем. А какие оно даст всходы и кто соберет плоды — это дело не наше, мы, может, и не доживем до этого. А теперь остается нам подробно обсудить, когда и как должно это произойти.
Все побратимы, кроме Бенеди, Матвея и Стасюры, столпились вокруг Андруся и вполголоса начали о чем-то оживленно совещаться. Матвей сидел на лежанке, машинально держа в зубах давно погасшую трубку. Стасюра чертил палкой по земле, а Бенедя долго сидел на скамейке свесив голову, затем встал, вытер рукавом две горючие слезинки, которые вот-вот готовы были упасть из его глаз, и вышел на улицу. Это он прощался со своими золотыми надеждами…
XXI
Мортко, подручный Германа, провел очень беспокойную ночь. Дурные сны терзали его, теснили сердце смертельной тревогой. То вдруг ему снилось, будто он падает стремглав с какой-то высокой скалы и видит под собой острые гребни утесов; то ему казалось, что дом горит, а он, среди удушливого дыма и ослепительных языков пламени, лежит, прикованный к постели, с огромным камнем на груди, не может ни пошевельнуться, ни крикнуть, ни даже вздохнуть свободно. А когда посреди такого сна, охваченный ужасом, дрожа всем телом и обливаясь жарким потом, он очнулся, то и наяву у него мысли мешались, всякая дрянь лезла в голову, и он никак не мог избавиться от преследовавшего его кошмара. Ему все мерещился Иван Пивторак, которого он подпоил, обобрал и столкнул в глубокий колодец; при воспоминании об этом у него дух захватывало, точно кто-то холодной рукой сжимал ему горло, коленом давил на грудь. Напрасно Мортко плевался и щипал себя за икры, шепча какие-то еврейские заклинания, — ничто не могло рассеять его дурное настроение. Не дождавшись утра, он вскочил с постели, оделся и побежал к шахтам. С тех пор как добыча воска стала основным делом на бориславских промыслах и дальнейшее расширение этой отрасли обещало все больший барыш, — была заведена, кроме дневной, и ночная работа в шахтах. Рабочие чередовались: часть их работала дневную «шахту», то есть двенадцать часов, а другая часть — ночную. Для дневной смены был особый, дневной кассир, а для ночной смены — ночной. Мортко был дневным кассиром, и ему вменялся в обязанность также общий надзор за колодцами. Поэтому он, услужливый и верный своему хозяину, от которого получал хорошую плату, приходил на промысел до начала дневной смены, чтобы по возможности присмотреть и за ночной работой.
А теперь его присмотр был особенно необходим. Большое количество горного воска, которое Герман обязался поставить «Обществу эксплуатации», нужно было нынче утром пополнить, так как в полдень Герман неукоснительно должен был сдать весь воск уполномоченным «Общества» и тут же получить от них деньги за этот воск: доставлять воск на место переработки, где бы она ни производилась, Герман по контракту не был обязан. Из-за этого Мортку пришлось немало бегать, кричать и ругаться: то рабочие делали не так, как нужно, то работали с прохладцей там, где надо было спешить, то насос портился, то ключ от склада терялся, — словом, все как будто сговорились сегодня досаждать бедняге Мортку, и он даже охрип и взмок от пота, кидаясь во все стороны и всюду наводя порядок.
И вот уже, казалось, все было закончено: последняя, недостающая до договорного количества, глыба воска была перетоплена, спрессована, взвешена и промаркирована. Три обширных склада, самых больших в Бориславе, были полны воска. Вот загремели две пышные кареты, прибывшие из Дрогобыча: в одной Герман с Ван-Гехтом, в другой два уполномоченных «Общества эксплуатации». Герман, как на иголках, сидел на мягких подушках своего экипажа: так его что-то подталкивало и торопило передать в чужие руки эти накопленные сокровища, в которых заключалась теперь большая часть его состояния. С тех пор как началась добыча и эксплуатация озокерита, Борислав еще никогда не видел такого огромного количества воска сразу. Бориславские евреи то и дело наведывались в эти обширные склады и завистливым взглядом озирали нагроможденные в них сокровища. Одного Германа почему-то не радовали гигантские пирамиды глыб воска; и только теперь он впервые радостно оглядел их, уверенный, что через несколько минут вся эта масса воска превратится в пачку банкнот, которая надежно уляжется в его железной вертгеймовской кассе.
................................
Алфавитный указатель произведений
«Аллеей летнею, ночною…» — 82.
«Апостол правды и науки…» (Шевченко и поклонники) — 119.
Батрак («Склоненный над сохой, тоскливо напевая…») — 44.
Беркут («Из тайного гнезда на каменистой круче…») — 46.
«Бескрайное поле под снежной волною…» — 75.
«Блажен тот муж, что на суде неправых…» — 109.
Борислав смеется. Повесть — 537.
«Будь ты, певец, как святая пшеница…» (Певцу) — 50.
«В дремоте сёла. За окном…» — 103.
«Вечный революционер…» (Гимн) — 25.
«Взгляни на ключ, что из камней гробницы…» (Народная песня) — 55.
Vivere memento! («Что в моей груди, весна…») — 31.
В кузнице — 420.
В лесу («Хорошо, в чаще леса блуждая…») — 71.
«В моря из слез — от горя, от заботы…» — 33.
«Внизу, у гор, село лежит…» — 101.
«Вопреки теченью…» (Semper idem!) — 40.
«Впрямь, как скотину, всех тут описали…» — 58.
«Встаем с рассветом, лица умываем…» — 59.
«Всюду преследуют правду…» — 41.
В тюремной больнице — 431.
В шинке («Сидел в шинке и пил хмельную…») — 63.
«Вьется та тропиночка…» — 80.
«Вы плакали фальшивыми слезами…» — 43.
«Вышла в поле русских сила…» — 112.
Галаган («Мамочка! — зовет Иван…») — 65.
«Где ни лилися вы в нашей бывальщине…» — 111.
Герой поневоле — 456.
Гимн («Вечный революционер…») — 25.
«Голодный пес, продрогший от метели…» (Притча о благодарности) — 91.
«Гремит! Благодатная ближе погода…» — 26.
Гриць в школе — 237.
«Гуманным будь, — любви источник чистый…» — 116.
«Давным-давно, в одном почтенном доме…» — 59.
«Дай мне, земля, твоей силы глубинной…» — 27.
«Два панка пошли гулять…» — 94.
Два приятеля — 217.
«Два соседа живут-поживают рядком…» (Притча о радости и печали) — 91.
Декадент («Я декадент? Вот это вправду ново…») — 86.
«Добрый был мужик Михайло…» (Михайло) — 64.
«Довольно! Долго мы слова слагали…» — 57.
Древоруб («По тропам жизни я блуждал немало…») — 121.
«Дремлет мир. И бледнолицый…» — 35.
Думы на меже («Змея эта всюду, зеленая, жадная…») — 66.
Думы над мужицкою пашней («Стану на пашне, умытой зарею…») — 70.
«Если ночью услышишь, что там, за окном…» — 81.
«Жизнь коротка, искусство бесконечно…» (Semper tiro) — 107.
«Замолкла песня. Не взмахнет крылами…» — 60.
«Зачем ты совсем не смеешься…» — 79.
«Змея эта всюду, зеленая, жадная…» (Думы на меже) — 66.
Иван Вишенский — 156.
«Из тайного гнезда на каменистой круче…» (Беркут) — 46.
История кожуха — 378.
«Как вол в ярме, вот так я день за днем…» — 82.
«Как знойно…» — 76.
«Как ты могла так ровно, так спокойно…» («Оставь надежду!») — 74.
«Калина, калина, зачем долу гнешься…» — 78.
Каменщик — 226.
Камнеломы («Я видел странный сон. Как будто предо мною…») — 47.
«Каморка и кухня, два низких оконца…» — 83.
Карандаш — 243.
«Когда б ты знал, как много значит слово…» — 117.
«Когда порой, в глухом раздумье…» — 97.
«Когда услышишь, как в тиши ночной…» — 94.
«Коль не вижу тебя…» — 81.
Конкистадоры («По седому океану…») — 108.
Котляревский («Оглядывая снежные вершины…») — 55.
Крыло сойки — 496.
К свету! — 283.
«Кто смел сказать, что не богиня ты…» (Сикстинская Мадонна) — 57.
«Кусок железа с неизменной силой…» — 56.
Леса и пастбища — 273.
Лесихина семья — 207.
Лесная русалка — 374.
«Льдом студеным покрыта…» — 82.
Майская элегия («Ты меня мучишь, весна…») — 127.
Маленький Мирон — 231.
«Мамочка! — зовет Иван…» (Галаган) — 65.
«Меж стран Европы мертвое болото…» — 61.
«Месяц мой юный…» — 36.
Михайло («Добрый был мужик Михайло…») — 64.
«Мне сорок лет, мой век не весь прожит…» — 98.
Мое преступление — 403.
Моей не моей («Привет тебе, цветок, упавший с ветки…») — 87.
Моисей. Пролог — 203.
Моя встреча с Олексой — 352.
Моя любовь («Так хороша она и так…») — 53.
«Над широкою рекою…» — 102.
«На Подгорье, в долах, по низинам…» — 92.
«На реке вавилонской — и я там сидел…» — 113.
Народная песня («Взгляни на ключ, что из камней гробницы…») — 55.