Смертные псы
1. Бывший барон
Пес на песке сквозь слёзы поёт.
Пучится узкий худой живот.
Жидкое злато злое живёт
В узком глазу; к утру под лёд
В прорубь, при хоре скверном воро́н,
Бросят – бездрожий, всчернеет он
В мёртвой тьме промёрзлых волн,
Может быть бывший собачий барон.
2
Белая недебелая худая собачка —
Лён недомокший – в луже лежит.
Канула – канула – кук! сов стачка
В верхних ветховьях условие можжит.
– Может быть
Трудно было.
Может убила с пылу кобыла.
Трудно думать теперь как было.
Но лежит – но можжит стая сов, стая – стачка.
Но лежит в луже лён, уж сквозь сон голубая собачка.
Смерть от свадьбы
У фонтана старого с алою стаей
Металась, металась – кричала рыско.
И в белом небе буря свистала ей —
Пищала, старая как пищаль крыска —
– Осссе – сс – тановитессссь….
– Копие пик…
Но резкой рысью, и вниз и ввысь,
Билась борзая о смертный тот миг.
И к утру грус<т>ная журчь воды,
Сквозь копия пик, балладу беды
Бурливо, внемливо, ручьём ручей
В чётком и чистом чале речёт.
Невероятная весна
Меркурий машет на мост
Жезлом желтовато-лиловым.
И лошади пробуют хвост
Султаном взвеять преново.
Природа преново лютит:
Взогрела – и резко замёрзла —
Лель-лебедь в Лету летит
Но солнцу весело ёрзать,
Лечить и чи́кать лучом,
Внедряться в дырявые души,
Сверлить, колоть каблучком
И дуть в одутлые души:
– Прохожий, прохожая, ве́щи —
Вещаю Вам вещь-изумруд,
Которая смерть оклевещет
И смерти навек изомрут.
О чудо-чудо́ не безмолвна:
Толпится и бьётся толпа,
Внимает и верит: – тропарь…
Лишь тусклых курток кожа
Блестит сквозь сон свинцом
Но солнце с весенним винцом
Безсонно блестят тоже.
«Какая боль! Как хрупко в инее……»
Какая боль! Как хрупко в инее…
И небо ласковое – синее.
И явь от инея – вся сонная.
Притихла, сказкой утомлённая.
А сказка – белая вся – ластится
К тому, кто день всегда ненастится.
И сказка с ним – в ночи – обручится.
На ночь, – на дни потом разлучится.
Но будет он богатым – сказкой:
Увидит иней белой лаской.
На смерть Ленина1924 Январь
Миру – радио звук;
Городам – гудок, телефона стон, телеграфа стук,
Деревням – ветер, метель, молы – клёкот, клич:
– Умер Ленин Владимир Ильич.
Только четыре слова
А какая им страшная слава
И какая у гроба стража
Нет ей больше – проще – строже.
– Мужик, рядом вождь, возле опять рабочие, вот парком
Почетверо, поминутно встанет весь великий Союз рядком
Посторожат великого Сторожа
И проводят в последнюю сторону.
Новая осень
Разтуманивается это – или
Мириад солнцеоблачной пыли?
Но в окне – но в окне – но в окне
Это молодость стелется вне.
– Это жизнь, молодая тигрица,
В клубах мыльной вспенённости бриться
Предлагает счастливому мне.
– Это печка не смерти, а жизни,
Словно плод разналившийся, брызнет
Сладким соком осеннего дня.
– Это, вспенившись, старость до дна
Хочет выпить всю молодость визга.
Гравюра на вечере
Сюда = туда, туда = сюда,
Бегут огни и стоит тьма,
Рассветлый трамвай бежит туда,
Нетвёрдый пятачок летит во весь мах
Сияет фонарь незвездой, нелуной,
Сидит на окне чудак немолодой,
Не холод, не голод, а старость у ног
И чёрная звезда горит над головой.
И красная звезда горит над ним ещё
В руке одной зажат домкомий счёт.
А во второй горит бычковый табачок
И на груди дощечка = пропись: дурачок.
Сюда = туда, оттуда и сюда.
Бежит по желобкам дождиная слюна,
Сопливая пора, храпливый ветерок
И пальцы в кулачёк зажаты впятером.
Песнь о петухе
Сахару и водки,
Хлеба, три селёдки,
Маленькие-ржавенькие, сооолненькие.
Прежде рыбки беленькие, сооолнешные!
Дворник нам принёс,
Вытирая нос,
Старый дворник, кулачина бывший,
А теперь водчонку лихо с нами пивший.
И за рюмкой, за двумя, за тремя,
Закурил самосад, сквозь ноздрю дым стремя,
И от водки и от дыма самосада
Разогрелся старый дворник – что и надо!
Эх-ххха, ххха!
Выпьем, сахарцем закусим, без греха.
Ты смеёшься, – чепуха?
А в душе то у вас у всех – эн, сапуха!
Подождите! Аж дождётесь петуха!
– Вы по жисти – трюх, трюх, трюх.
Эвва! Вон зима, а сколько мух.
А придёт ваш час, да в сердце – бух!
– В ж…у вас уклюнет жареный петух.
Ода прошедшему человеку
Памяти исчезающего птеродактиля
от Р. Х. 1600–1917 гг.
Что ты ходишь, человек,
Что ты входишь, человек,
Оборватый, гряный, жолтый,
Чуть-чуть высунув язык?
Или серый жизни жорнов
Стер тебя, твой прежний зык?
Что согнулся, человек?
Что ты шепчешь, человек?
Что ты хочешь, человек?
Я хожу, как дождь стучу,
Я, как дряхлый гром шепчу,
Я, как ста́ра[5] – то хочу,
Что невемо даже чорту!
Жолты щёки; рябы: дробь.
И сертук мой жирный, чорный,
Весь точь в точь, еврейский гроб.
– Я прошедший человек.
Я бродящий человек.
Я хотящий человек!
Весна
Весна
Как сыро-ласково, туманно-караванно
Идут – и облако и люди и вода,
Какою лёгкой и туманной манной
Выходит воздух изо рта – куда?
– Тебя ж он кормит, вешняя природа,
Младенца-марта кормит весь народ,
И все животные: коровы, кони, родно
Дыханьем ласковым, туманцем всех погод,
Питают всё – и лёт парашютистов
Бодря её витаминозом трав
И бег и визг весеннего мальчишки,
Который тешит наш весёлый нрав,
Красноармейцев с песней веселящей
И вас, стахановцы, спешащих на дела
И вас, дома, которые не ящиками
Стоят, калёные от жизни добела!
«Сырь и ширь весны, как океана…»
Сырь и ширь весны, как океана,
Или озера бескрайнего, без сна
Тонкий огонёчек, окаянно
Прыщет в золотых зрачках для нас
Коренастый стон – сады да рощи
Руки-реки, льдистые как март
Облака как волосы попроще,
Голова-гора, висевшая каймак.
Он – молочный жизни снега студень
Недоеденным всегда у рта лежит
На него всё лай весёлых буден,
Уцепившись за него, визжит.
Ноги, ноги-земли черноземья
Вы поля, колхозы и луга
Где, как буря, коллективов семьи
Разрушают старый быт плуга.
Пятисотенницы Демченко Марии
Где взрастят дороже пирамид
Альпы свёклы и валы морские
Трудовых тех рук и рук самих.
Вот весна невиданная в мире
И неслыханная в музыке довек
Вот страна без бога и кумира
Где хозяин – каждый человек.
«Вверху – синей, как бы в глазах людей…»
Вверху – синей, как бы в глазах людей,
Внизу – сыреют все шаги людские
И с каждою каденциею марта молодей
Деревья деревенские и городские.
И с каждою каденцией поры – спорей,
Быстрее ладится страны цветенье
Попробуй-ка здесь зряще кто сгореть
Вмиг вытащат на холод доброй тени.
Вверху – синей, а будет – огневей
И отсыревши, будет мир – зелёный
И в небе, небе, сколько крох – невесть
Сияющих, мерцающих, спалённых.
Поэтому и приезжали Вы,
Чтобы гудел Ваш голос как сирена,
Гоня весну, взвиваясь гулко ввысь
И спав до хрипоты, шуршал как мышь смиренно.
Поэтому и ты в живых со мной
Седая-молодая вечно Бронка
Что скоро вновь всё зимнее сомнёт
Весна, летя, дыша ветрами звонко.
Поэтому и падает, скользя
Весенний вечер, ветривый и гулкий
Поэтому и Вас влюбить нельзя
В мой нос похожий и на грушу и на булку.
«Зима ли, весна ли, не знаю, не знаю…»
Зима ли, весна ли, не знаю, не знаю —
Бригаду ветров я с восторгом встречаю,
Бригаду метелей нежданных, незваных,
Встречаю спиною, затылком, плечами.
Весна посевная, лицо твоё – солнце,
Зима за плечами и смерть ей от солнца
Пора молодая – а грудь в орденах,
Пора как подросток, а ум – вот те на!
Страна, ты невеста, богата-знатна,
Стахановски знойно ты в свете одна.
Жених твой – рабочий, крестьянин – каков
Хозяин на славу, во веки веков!
Весна ли, зима ли – ах, жизнь весела!
В столице, в деревне, в просторах села.
Рабочий, крестьянин – как жизнь ты здоров
И счастья построил, как строил метро.
«Шути-шути как шут, мети-мети…»
Шути-шути как шут, мети-мети,
И снегом покрывай бульвары!
Погодушка, красовушка, ведь ты
Вскипишь и взгреешь скоро, как бывало.
Вот зрячий и сверкающий, как родина, рассвет
Весны по девятнадцатому году!
Погодушка, красавка, – в райсовет
Пора бы нам с тобой, всему народу,
Пойти и расписаться по любви,
Зажить, засеять, – с политоотделом
И с тракторами! дело не сгубить
А мировое там наладить дело.
А в праздник прыгнуть! Да, туда взлететь —
Оттуда птицей кануть с парашютом.
«Только весна так целуется…»
Только весна так целуется,
Словно вино балуется.
В медленных сердца ударах,
В медленных сверху недаром.
Вон и на водном блеске,
В тёплом ледка треске,
Тоже бегут поцелуи,
Солнце и март милуя.
Что ж? и мы ляжем ладком
Да полежим ледком.
Луга, реки или города
Твёрдо, холодно, гордо.
Ты не из камня баба, ведь,
Сам я не медный всадник
Ясно, что любишь слабо,
Солнце бы надо прибавить
В дом ледяной и в садик
Вот – сквозь всю родину нашу
Дрожь пробегает нови
Ах, до чего дивно же
Ненависть к вражьей крови!
Рядом лежат границы
Вон их народ томится
Падая навзничь и ницем
Чтоб своей кровью облиться
Вот где горят губы
Ненавистью и смертью
Вот где тоскуют зубы
Под носом, острой твердью
Ты бы туда посмотрела
Стали глаза бы как стрелы
Нос бы как кот заострился
Голос проклятьем пролился
Мы бы тогда полежали!
Мы бы друг дружку сжали
Новь как себя любя
Гнев и любовь трубя.
«Что ж? У меня в апреле…»
Что ж? У меня в апреле
Дни и дела подобрели
Печка, как кот, ворчит