Наша кровь и сердца отданы!
Крадущаяся осень
Под ручку теплота со светлотой
Идут, уж вместе с осенью ещё не золотой,
Которая в календаре не объявилась —
А уже сердце ей навстречу страх забилось!
Жара-девочка вдруг похолодела.
А ведь недавно пылала-молодела,
Горя-горя, гоня жару, даря,
И разливая света горячие моря!
Пора светиться настала
А тени приосенние уже зашевелились…
Чудесен воздух цвета стали,
Чудесен полушар небесный,
голубой, великий!!
Чудесно тело пьёт прохладу
И ветер забирается в сердца – и мне, и ей – и вам,
И там играет, чудно гладкий,
Лёгкий – он, вылетев, попархивает
по головам.
Ура, ура, ох, палки-ёлки,
Да здравствует бредущий, нет, —
подкрадывающийся к нам сентябрь!
Ура, что паутинки парят,
легки и тонки,
Купающиеся в высоте сияющего
как ярь – зонта!
«С растений, с балкона…»
Григорию Петникову в последнюю память 16. Х. 44
С растений, с балкона,
В окне по стеклу
Спускаются тени,
Качаются тени,
Сгибаются тени с поклоном —
А после, как воды, текут.
В волнах тех поклоны шлёт осень.
В волнах тех поклон от зимы.
Поклоны от седенькой очень
От бабы пурги, от кумы.
От девки от вихорной вьюги,
Звенящей комариком в ухе.
От дяди Федота-не-тота,
Что не то дождь, не то снег – не то нет.
А ветер снаружи
Рвёт летнюю думку души,
Сентябрьский ветришка, без стужи,
Он тьмой, как бумагой, шуршит.
Но тьма не бумага,
Не злое разлучное с летом письмо,
И дышится сильно и шепчется громко губами,
Так громко, как тёплая песня весны.
Ответ предку
«А можно ль душу рассказать?»
Что, можно ль душу рассказать?
Конечно, предок милый, трудно —
Иной раз яркая слеза,
Скатясь, расскажет душу чудно,
А слово, как в апреле снег,
Распухнет, не сказав о ней —
Вода реки блеснёт звездой —
И вот рассказ души ночной,
А серый жемчуг неба дня
Расскажет душу для меня
Такой чудесной нашей были,
В которой мы живём и жили.
Да песня и без вторы струн
Покажет душу, как сестру,
Обиду-Деву – раскалённой
От гнева, но не покорённой.
ЛенинградЦикл 1940-е
Смотри, смотри,
– Помёрник едет и из
него уж цветки
выросли.
Витя Новочк. Кипер. 3 лет
«Из тьмы…»
Из тьмы
– Воды,
Из белести
Ночи,
Встаёт, как мы
Встаём горды,
Сжав челюсти
Жесточе
– Го
Род
Гордый
Ленинград
Норов бодрый
Теперь держать рад.
Трам-трам,
Тарарарам.
Стоят по местам
Дворцы, панорамой
Подобные вам и
Палаццо и храмы
Греции, Венеции,
Охраняемые львами
И сфинксами – даже
До третьего, эдак, этажа.
Там-там,
Тарарарам.
Иду по стопам
Других я, сам —
Вот Пушкин,
Достоевский,
Гоголь
И Некрасов,
Чёрные, как мушки,
В платье немецком,
Гоголем
Ходили и не раз вот тут.
Вот Пестель,
Муравьёв-Апостол,
Рылеев
И Бестужев
Не к чести ль
Взором острым,
Лезли в мраке,
Черносиние, как раки,
На виселицу – выше!
На виселицу – выше,
На виселицу – тише:
И закачались уже, уже,
И пробелели
И саванами сгинули, о, боль!
Безмолвной старой жести.
Вот Фигнер
Вера,
Вот Морозов
Николай.
Вот Шлиссельбурга иней… бррр! —
Эра
Морозов,
Вьюг лая
И иных,
И иных
О ком ни печали, ни воздыхания
Но жизнь бесконечная, длиннее сны их,
И целые возы дыхания
И жёлтые гробы – для сынов синих.
Вот и вот,
1905 год, гоп-гоп, год:
Гапон-Зубатов,
Плафон горбатый
Неба.
Всё – небыль,
Всё – быль.
И Зимнего Площадь,
Убой народный
От сына лошади,
Не каждый седок негодный.
Здесь, отдыхая, ходил-ходил Евгений
По набережной, где Университет,
Где красные с белым стены-тени
Мигают и стоят: какой нейтралитет!
И площадь
Сената,
Где лошадь
Подъята,
Где всадник, как конь
Подъят: и перст, и ладонь.
О, Петербурх, протухший и набухший
Поднявший вверх все трубы, словно уши,
И морду: Исаакий,
И руки: Гоголя Акакий.
О, Петроград, от немцев ущемлённый
Керенским истерично умилённый
Распутиным распутав-затянув
Узлы це царские: о, батя уд!
О, Петроград, где боднувши Аврора
Открыла двери, распахнула поры,
Аврора, красная и смелая заря,
Аврора бившая и в беды, и в горя!
Трам-там
Трам-тарарарам.
По местам!
Начинаем тарарам!!!
Ас
Дверца
Кшесинской
– Раз —
Выкатилась яблочко мессинское,
Укатило по воле творца
Колбаской.
А было царской лаской.
Трам-там,
Трам-тарарам
По местам —
Теперь Ленин сам,
Трам-там
Живёт там.
Трам. Тарарам,
Трам-там,
Трам, тарарам.
Наше место
Чисто —
Кончилась сьеста —
Чисто.
Все по местам,
Трам.
В Смольном Ленин сам.
Трам.
Трам.
Трам.
В дрррребббезги – тарарам!
И что с этих пор Петроград пережил —
Какие варились в супах там ежи!
И лошадкин – бёф, обывателя гнев,
А всё же начался весенний сев!!
– Уж мы своё сеяли, сеяли!
Ой, Ильич наш миленький, сеяли!
– А мы это выточем, выточем,
Ой, Юденич-вашество, выточем!!
– А мы вас всех выгоним, выгоним!
Ой, Ильич наш миленький, выгоним!
И верно:
Всех – вон!
Всю скверну
Всю вонь.
Давай, север, – но
И юг на конь!
Да живёт Северная
Коммуна далеко!
Коммуна,
Коммуна,
Коммуна
Моя,
Не втуне,
Не лунно,
Не бесструнно
Строил Я.
Рабочий —
Пролетарий,
Охочий
До борьбы,
Не старый,
Не с барами
А молодой гурьбы.
Рукою
Моею
Ильич
Управлял.
Рекою —
Новою
Я личностей
Вредящих,
Как дрова сплавлял
В места для некурящих.
Трам, Тарарам – дрррр – рррам – дддррамм!!
– Как окно без рам,
Как около
В горах,
В долинах,
В сердцах
И в спинах,
В глазах,
В носу,
В печёнке —
Ох, как снесу
Я сердцем неучёным!
– Слёзы,
Морозы,
Желчь;
Гнев —
По кочкам,
Озверев,
– Весть:
Умер Ильич
В Москве —
Клич
Всем —
Всем —
Всем —
В кровавый пот росе.
А новый Ленинград стал ещё новее
Он Ленинградом стал, траур свой отвёл.
Ещё
Растёт
Идёт
Вот:
Урицкий,
Володарский.
Убийцы
Слуги барские.
И ещё
Капанула
Кровь
В щёт.
Вмахнула
Бровь,
Остановился
Взгляд:
Какие дни!!!
Приостановилася,
Глядь —
Это в Смольном,
В нашей первой колыбели,
Мы, вольные,
Похоронный марш запели.
У-у!
В гробу
Сергей
Мироныч
Киров.
Гей —
Уронишь
Голову, как сир.
Гей!
И молча
Зубы
Сцепив,
Корча,
Губы
Нетерпеливо
Ущемив,
Исчезла,
Как с поезда слезло.
Прощай, Сергей
Мироныч,
Нам
И Миру
Всем сынам.
Но всё —
Всё —
Всё —
Перенеся,
Весёлый,
Весёлый,
От гнева не трясясь,
Лицом
К врагу,
С крыльцом
Полным хлеба, соли, мяса, творогу,
С кольцом
Совхозов и колхозов,
Стоит в тумане средь морозов
– Го
Род
Гордый
Ленинград,
Твёрдо
Миру и работе всегда рад.
«Сердится…»
Сердится
Дикая ночь: темно,
Велико, июль, тепло.
И нет пустоты со мной
И свет.
«Беда, коль о болезнях судят не врачи…»
Беда, коль о болезнях судят не врачи,
А о стихах талантливых – рвачи
Зубов и выгружатели казённого кармана
И в истинах есть всё коль нет обмана.
Так Гоголь-Хлебников больны
Дурасов и Безсралимежный умны
А Козаков и Павлова защеголял,
Пока его за горло Наркомздрав не взял.
Я с отвращением читаю жизнь свою,
Любовь к Лескову, Гоголю в объятиях сжимая
Я слёз усталости хотя не лью,
Но больно, что поэзия пока немая.
«Студенчество! Советское! Студёное, как сталь…»
Студенчество! Советское! Студёное, как сталь,
И закалённое, как сталь в борьбе с врагами:
Вредительством – уклонами и с тёмными устами,
Что яд струят, прикинувшись друзьями.
«Пой, слякоть, ветром, брызгами тепла…»
Пой, слякоть, ветром, брызгами тепла,
А снег – молчи, лежи больнично, грейся,
Ручьи, летите, полденёк, не плачь
А ты, асфальт, скребками чище брейся!
Приубирайся, март, стахановски лети
В труде рощенья кладов подснеговья,
А ты, февраль, в свой бест – в собес – плетись.