Идеальные подтяжки! Прочнейшая нить!
Газетчик
Синтез целого дня! Кровавое сражение!
Лирик
Перепутайте все имена нежданно!
Надо именить
Лилией — Анну
И Еленой — Евгению.
Пространство и время умерли вчера!
Любовь умирает, как голубь под крышей!
А ваше настроение —
Это биржевая игра:
Я закричу — и оно, как акции, поднимается выше.
Из I-го этажа
Какой огромный человек!
Разносчик
Чудодейственный лик!
Из II-го этажа
Он расклеивает свои интонации на сердца, как на столбы!
Из бельэтажа
Почему народ вокруг него изнемог, и измяк,
И перестал держаться за нижнюю юбку судьбы.
Издалека раздается голос Любимого Поэта. Он приближается и входит.
Любимый Поэт
Я хотел вам прочесть отрывок величавый
Из новой поэмы: «Серенада в восемь».
Голоса
Браво, браво! Просим! Просим!
Любимый Поэт
Я нервно шляпу коверкаю
И слушаю звуки голоса…
Вы стоите пред этажеркою,
Заплетая волосы.
О, милая! Как жалко,
Что Вы далеко там.
Влажный запах фиалки
Меж телом и Вашим капотом.
Озираюсь на вечер душный,
Улыбаюсь с тоскою.
Вам шлю поцелуй воздушный
Тонкой рукою.
Ваши черные косы, как рамы,
Овал лица обрамляют…
Неужели не жалко Вам, Дама,
Что мой поцелуй пропадает?..
Крики
Браво, браво! Чудесно!
Критик
Ваше имя и так нам известно;
Вы слывете утонченнейшим стилистом
И поэтом влюбленным.
Мы любим внимать вашим истовым,
Горделивым звонам,
Вы улыбаетесь в стихах благородно, хотя фривольно!
Прочтите еще нам!
Мотор
Довольно!
Лирик
Слушайте, кретины…
Голоса
Так с нами не говорит никто!
Нас обычно величают: «Милостивые государыни и государи!»
Лирик
Так ведь в моей душе сотни карманов, как в пальто.
У моего мозга почтительные лица и свиные хари!
Я выну из правого кармана: «Слушайте, братья!»,
А из левого лезет: «Слушай, кретин!»
Всё равно! Я швыряю стоглавые объятья,
Незапачканные в помойке привычек и рутин.
Ведь если даже церковь привстала на цыпочки
И склонила внимательно свой купол ко мне,
Так это потому, что я новою правдою выпачкан,
А мои удары не канифоль на струне,
Не канифоль, которую можно стряхнуть.
Даже мостовые встают на дыбы мне навстречу,
Целуются рябым лицом, мне падают на грудь.
Я дымами, домами и громадами искалечен,
Вы не видали…
Мужчина
Мы ничего не видали!
Лирик
Вы не видали, как вчера, привязанного к трамваю,
Грохоты проволокли отдых в гранитном канале.
Мужчина
Я всё вижу — и забываю.
Лирик
У отдыха было измученное лицо, как у дня,
Он хотел спрятать голову под крыло моего биплана,
Но биплан рванулся, над отдыхом, тр…
Биплан
рррр…
Лирик
уня, И завор…
Биплан
рррр…
Лирик
чал, зар…
Биплан
ррррр…
Лирик
ычал тигр…
Биплан
ррррр…
Лирик
ом из тумана.
Я вчера встретил — верьте мне —
В переулке тишину
И закрутил ее на вертеле,
Как цыпленка.
А теперь, смотрите: я этаж восьмой
К мостовой
Пригну,
Чтоб были игрушки
У вашего ребенка,
Оттопырившего губки и ушки.
А он, как мышь, вползет в библиотеки.
Как мышь, будет грызть книги чужие и мои,
Сделает из Данта воздушного змея!
Накройте-ка
Стальной чешуей город, чтоб рай не лил слезы свои!
Пр. — доцент
Он грозит указательным пальцем культуре,
Он не понимает, что культура, как таковая,
Есть вещь в себе, что тридцать первый сонет к Лауре
Значительнее лая
Трамвая.
Лирик
Так ведь трамвай родился со мною;
Я помню, как он в первый бросил молоко
Лошадей, закусил женщиной нагою
И поскакал по дроби площадей далеко.
Пролетая пассажи,
Гаражи
И темноту матовую,
Блестя электроногтями, перевертывая все нельзя,
Он расколов прямой пробор улицы надвое,
По стальным знакам равенства скользя.
Пр. — доцент
Если сгорят библиотеки, сгорят и мои диссертации
«Об эстетике в древней Америке у инков и омков»,
И с ними сгорят овации,
Которые мне пролили бы ладоши потомков.
Сгорят мои примечания к опискам Пушкина!
Дайте мне насладится ими хоть!
Лирик
Исчерпалось лунное пиво в небесной кружке,
Завтра на аэро трясет свою бурую иноходь.
Пр. — доцент
Этот человек сумасшедший! Клянусь великим поэтом,
Он не понимает того, что говорит.
Лирик
А он, как чернильная клякса, высох над кабинетом,
Он величавым
Октавам
И перепетым
Сонетам
И триолетам
Такую же протухшую будущность сулит.
Он только считает опечатки в сто двадцать третьем издании Конта,
Пережевывает недомыслие Руссо и других.
Да взгляните: под юбкой синего горизонта
Копошатся руки аэропланов тугих.
Художник
Но декольтированная улица спокойна в снежной балете…
Лирик
Забеременели огнями животы витрин,
У тебя из ушей вылезают дети,
С крыш свисают ноги сосулек-балерин.
Вот смотрите: стою я, зрячий и вещий,
Презирая ваш гнусный, бумажный суд.
Я зову к восстанью предметы и вещи,
Им велю сказать, что они живут.
И огромной ордою, с криком «Свобода»,
Ринутся в ваш кабинет и будуар
Крыши и зданья, столы и комоды,
Вывески и машины, и даже писсуар.
И там, где флюгера встали на страже,
Чтоб возвестить о полчищах новых ветров,
Уже падают в битве, испачканные сажей,
Полки домов.
И на вашу культуру с криком и воем,
На ваш мир святынь и книжных мощей
Огромным разливом, бессменным прибоем
Обрушится новая культура вещей.
Как флаги, заблещут красные светы
Электротеатров, и вскрикнет вождь-граммофон,
Нам порохом будет сок из котлеты,
И всё сольется в зловещем «Вон!»
Шум взвизгивает. Всё сильнее. Нельзя ничего разобрать. Предметы окружают Лирика. Башенные часы сорвались с места, и стрелки крутятся по воздуху. С полного хода срывается мотор и врывается в небо. Один дом обрушивается на Лирика, и он стоит среди груды обломков, размахивая дымовою трубой. Мотоциклы кашляют без перерыва. Крики, вопли. Суетится Армия Спасения. Над всем хаосом щупальцами тянутся красные огни кинемо. И грозно трубою басит Лирик.
Машина пронизала каждую секунду отточенным визгом,
Машина заструит мои брыкающие слова по телефону.
В телеграфном стуке всем наглым и близким
Я кидаю пощечину колоссального звона,
Я не настолько слаб, чтоб стать вашим божком,
Спокойным идолом на стуле,
Я дни струбливаю моим рожком,
А мои ляжки омылись в стогрудом гуле.
Через Атлантический изгибными мостами мои руки
Тяну, я всю рыдальческую землю обниму.
Из II-го этажа
Это мы уже слыхали, это старые штуки,
Он бьется в камере слов, как попавший в тюрьму.
Лирик
Я пришпорю быстроту и, в тьме суматохи,
Перепугаю все имена, страну на страну наложу,
Ваши вопли, жалобы, вздохи
На земную ось нанижу,
Если я сел на сегодня, как на гоночную машину,
Если сквозь резину
Моих слов рвется на свободу,
Как воздух сквозь моторную шину,
Всё — вскрики и вспенье верфей и заводов,
Животов вокзалов, локомотивов, подобно приват-доценту,
В беге потерявших дымовых волос взбитые букли,
Ревущих пароходов,