Стихотворения и поэмы — страница 24 из 34

^*

Псовая быль

В поместьи своем,

На хоромном крыльце,

Борзых псов

И холопов в кольце,

Сидит сам

Телятевский-князь

С кнутовищем в руке

С синячищем

На белом лице:

Князь вчера,

На коне загоняя

В гон псину,

Наскочил

На осину.

И сегодня охотник

Пьет

Крепкий мед

На развальном

Дубовом крыльце,

Среди псов

И холопов в кольце.

И сегодня

Телятевский-князь,

Медом пенным

Янтарно струясь,

Через гром

Плещет хмелем,

Блестит серебром,

Будто в речке

Серебряный язь.

Брызжет князь:

– Эй, домочадцы,

Псы и псари!

Нам бы век

За лисицами

Мчаться,

Да мешают

Осины –

Ваши цари.

Синяки под глазами,

А цари со слезами:

Тяжко, мол, жить

От алмазных корон,

Ревем, мол,

Да лезем на трон.

Не цари, а купцы –

Год к году новы

Лезут

Царить Годуновы

Торговой грядой,

Алтынной

Татарской

Ордой.

Изгадили

Трон годунята.

А ну-ко, ребята,

Ванька Болотников,

Устин,

Пашка Волк,

Зуб-Зубак,

Покажите

Потеху охотников,

Подымите

На травлю собак.

Разъярите свинью

Под навесом кленовым,

Назовите свинью вы

Царем Годуновым

И айда на клыки.

А я посмотрю,

Как мои дураки

Угождают,

Холопы, царю.

А царь Годунов –

Значит,

Русь без штанов.

Ежли Русь

Без штанов –

Сгинь, Борис Годунов,

Сгинь, как свинья

От телятевских псин,

Царь, сукин сын!

Ибо я – князь,

Нареченный Андрей –

Первым был

У царевых дверей,

У Ивана Васильича

Первым в почете!

А ныне –

Последним

На чёрте.

Убийца!

Зарезал царевича –

Тронем

Торгует теперича.

А Телятевских, нас –

На квас.

Нет, стой!

Оглобля в ребро!

Телятевский жив!

Эй, холопы,

Лови, ну, хватай серебро!

На свинье докажи,

На Борисе-царе, –

Окаянная кровь его

Из навоза коровьего

Проклятьем лежит

На мужицком дворе.

Чует мужик.

Чуйте, псари,

Какие пошли

По России цари.

Травите свинью

На потеху охотников,

Дуйте в рог

К сбору.

Эй, Ванька Болотников

Спускай свою свору

С присказом,

С охотничьим глазом.

Ну, начинай

Во весь рот

До ворот! –

Ванька и ухнул:

– Ух-ххо-ххо!

Ух-хха-хха!

Арры-арры-ар-хха-ха!

Ух-хавва-хабба-хадда!

Усь-айда,

Усь-айда,

Усссь!

Гуляй!–

Рог. Лай.

Крик. Лай.

Свист. Лай.

Усссь! Валяй!

Псы вертуном.

Свинья ходуном.

Князь кнутом

Бьет по крыльцу,

Хохочет, трещит:

– Это тебе,

Царю-подлецу,

От людишек

Князя

Телятевского

Зубы к лицу,

Кровь к венцу,

Месть купцу!

Ух-хха-хха!

Усь-хадда!

Усь-айда!

Царь Борис!

Шпарь, борись –

Царь Борис

На законе.

Не взыщи,

Свинья-Федырыч,

Раз Телятевских, нас

Держишь в загоне.

Усь его мясо

Свинячье на стойле –

Испоганил корону

На царском престоле.

Сгинь, окаянный!

Гляди на потеху

Зверовых охотников.

Ишь, он, мой

Ванька Болотников,

На царя

Травит псин.

Ишь, он ухает,

В травле дрожит.

Ах, сукин сын,

Комаринский мужик!

Ему бы злодейничать,

Холоп даровой,

Науськать бы драться

В степях с татарвой.

Нахватал,

Наимал бы

Татарских голов,

А мне бы

За выкуп

Барыш наголо.

Ишь, он

Сколь дюжен.

Родился бойцом –

Из моих же

Конюшен

Пошел жеребцом.

Оглоблями

Били

За буйственный нрав,

И всё ему

В пользу,

И кнут ему – прах.

И, сукин сын,

Ловкая тварь –

Выучил грамоту,

Знает букварь

Не хуже меня.

Продать бы

Такого,

На коня променять?

Али выгоды боле –

Запустить

На татарское поле? –

Раздумывал князь,

Сам с собою,

Как с бою,

Торгуясь, смеясь.

На дубовом крыльце,

Во псаревом кольце,

С сицяком на лице.

Князь пил мед

И смотрел

На лихую семью:

Уж давно

Псы

Сожрали свинью,

Улеглись

Полукругом

И, довольные

Друг утомившимся другом,

Пели псовую песню свою.

Уж давно

И псари

Залегли под березой

И шепчутся

Там,

Будто листья шуршат:

– Помещики,

Слышь,

Под мужицкой угрозой.

Смута

Пошла –

Шибко быль хороша.

Мужики бают:

Димитрий-царевич

Живой –

Не зарезали.

– Ну? Ой! –

Из души вой. –

Ой! Ну?

– Вот те и ну!

Айда на войну –

Кто

За Димитрия,

Кто за Бориса.

Бейся,

Пластайся,

Борися.

Мы-то все

За Димитрия,

С князем Андреем.

Ужо

Годуновых-то

Взгреем.

Может, с царевичем

Станет

Полегче нам,

Да похуже

Проклятым

Приказным чинам.

Ой, гляди:

Князь-то спит,

Обсопелся медком.

Хорошо

Своровать

Нам бы меду тайком. –

Пополз

Пашка Волк

На крыльцо,

Своровал

Дорогое

Винцо.

Псари выпили.

Крепко

Уснули со псами.

Вечер

В усадьбе

Играл небесами.

В воздухе

Пыль золотая

От солнца

Стояла,

Смотрела

В пустые оконца.

Шелест

Берез

Слухи шопотом нес.

Где-то

В дальних полях

Люди жали овес.

Сладко

Дрыхнул и

Псы.

На крыльце

Спали

Князя усы.

В татарском плену

Степь.

Ночь.

Лунь.

Синь.

Сон.

Лай псов.

Крик сов.

Ржанье коней

У дрожанья огней.

Даль.

Дым.

Ширь.

Высь.

Зыбь.

Звездная сыпь.

Кисея полосы

Седого тумана –

Чадра океана.

Гарь.

Гул.

Хрип.

Скрип.

Плач.

Ревут татарчата,

Степные внучата.

Татарки качают,

Дают им чаю.

Поют:

«Ай, якши[61] чай.

Пей. Спи.

Ай, полумесяц серебряный.

Сын золотой, спи ты,

Спи, не скучай.

Мулла Тифтиляу

Ходит по юртам сердитый,

В зеленой чалме.

Мулла – повелитель неба.

Тифтиляу не любит,

Когда просят хлеба.

Спи, не скучай.

Бойся муллы.

Ай, якши чай.

Пей. Спи».

Степь.

Сень.

Синь.

Сон.

Под синим шатром

Спят шатры.

Под лунным костром

Дымят костры.

Степь.

Стан.

Стон.

Сон.

Вой.

Пахнет полынью,

Мятой,

Росной травой,

Шерстью бараньей,

Обозом,

Навозом,

Сеном, овсом,

Палениной,

Войлочным тлением,

Горелой кониной.

Степь горда.

Спит орда.

Ханская юрта,

Как снег, бела.

Поют

Петухи,

Перепела.

Звезды

Бросают сапфиры

Небес шалуну.

Блещут секиры, –

Ханская стража

Глядит на луну:

– Ай, якши! –

Воют собаки

В тиши.

Около стражи

Люди в плену.

В колодках у бруса –

Два дюжих уруса[62]:

Первый,

Широк да недолг,

Урус Пашка Волк.

Второй,

Великан,

Урус Иван.

Холопы из псарни,

Телятевского

Князя парни.

Пытали отвагу –

С татарами бились

В крови до колен,

И оба

Попали в плен.

Степь горда.

Спит орда.

Дым да туман.

Шепчет Иван:

– Ишь,

Тишь.

Слышь,

Не спишь?

Пашка Волк шипит:

– Чшш.

Тшш.

Мшш.

Не сплю.

Слежу.

Гляжу

На стражу.

У стражи

Страшный вид:

Стража сразу

Стоя спит.

Как мертвецы –

С открытой глоткой. –

Иван зашевелил

Колодкой:

– А ну,

Как я их

Тут схвачу,

Помчу –

Да в степь.

Троих снесу.

Ты стащишь двух.

Да в дух!

– А цепь?

– Порву,

Как пряжу.

И махом стражу –

В степь.

Их только пять.

Домой бы вспять

Да выкуп взять:

С башки от гнусов

По восьми урусов

Пленных. Чуем?

Решайся.

Не в плену –

В степи ночуем.

Ну, айда, айда! –

Иван дышал,

Как конь на деле.

Смеялся Пашка –

Только зубы

От луны блестели:

– Куда айда?

Шалтай-болтай, балда.

Их пять,

А выскочат –

Сто тридцать пять

В один удар.

Али не знаешь

Ты татар?

Ухлопают.

Обидно станет

Издыхать

На ханском стане.

Не ерзай глоткой,

Погоди шуметь

Колодкой, –

Ужо найдет

Свой ход

Живая мышь.

Чуй.

Слышь.

Чшш.

Тшш.

Мшш.–

Иван замолк,

Дыша конем.

Замолк и

Пашка Волк,

Застыл огнем.

Следят,

Глядят в туман.

Ага! Вот нате:

Из снежной юрты

Вышел хан

В серебряном халате,

Как в лунном сне.

Хан был один.

В парче искрился снег,

В чалме горел рубин.

На пухлом пальце

Звездой играл алмаз.

Хан совершал намаз:

Перед луной

Хан опустился на колени,

На коврик

Голову склонил,

Как лег на плаху,

И замер

В шелесте молений

Небесному аллаху.

Со всех сторон,

Как тьма ворон,

Муллы кричали:

– Алла, алла! –

Молнией сверкали

Секиры стражи.

– Алла, алла! –

Гром жил

За степью вражьей.

– Алла, алла! –

Закончив тихие дела,

Блистая

Лунным снегом, хан

Скрылся в юрту.

Дым. Туман.

И снова –

Царство снов.

Лай псов.

Ржание коней.

Дрожание огней.

Костры. Шатры.

Степные запахи

Волной.

Луна свой

Путь перевела.

Стража сонно

Бродит под луной.

Баюкают татарки.

Петухи. Перепела.

Прохлада сочная

С бахчи.

Ночная тишь.

Лишь

Пашка Волк ворчит:

– Ванька, слышь?

Я те говорил:

Не суйся

Сразу в кучу.

А ты свое:

«Айда, айда,

Я всех их взбучу».

Бык, хрен!

Вот и залезли

В басурманский плен.

Татарва хитра.–

Иван смотрел

В тень ханского шатра:

– Мешает цепь погана,

А шибко хорошо бы

Сцапать хана –

Упер бы,

Как подушку

Во избушку.

Ой, упер бы,

Уволок!

До сна ли?

Упер бы,

И на конях

Не догнали.

Ханское мясо бы –

Псам,

А халат одел

Сам.

А тебе бы, Пашка,

Сафьяновые сапоги,

Штаны, рубашка.

А каменья –

На, возьми, моя Палашка.–

Чесался Пашка:

– Не жалко хаяского добра,

А жалко своего ребра.

Ужо шалтай-болтай

Покуда, а глазом,

Как змея, води, –

Того гляди,

Заметят, что не спим, –

Посадят в яму. Поди,

Вспомянем лихом маму.

Из ямы-то

Не выскочишь блохой.

А тут хошь

Сон плохой,

Да зорко видишь в очи,

Где пути короче.

Не болтай, не рвись.

Будь кротким молодцом.

Совет даю:

Веди себя

Невестой под венцом,

Такой веди обычай.

А там глядишь,

И убежишь с добычей.

Смекай.

Ты слышь?

Не спишь? –

Иван сопел сурово:

– Не слышу. Сплю.

Смирен ты шибко,

Рыжая корова.

А может, впрямь

Моя ошибка,

Что я привык,

Как бык,

Рогами тык да тык,

Раз не по мне

В седле –

Неправда на земле.

– А ты, –

Блестел

Зубами Пашка, –

Не тыкай зря,

Чуй

Волю, пташка,

Да боле лбом

Смекай,

Учись, урус.

Аль Пашка

Трус?

Аль крепок брус?

Аль бел арбуз?

Учись, урус,

Где чья берет.

Гляди.–

Иван

Разинул рот:

– Ой, дьявол, ловкий,

Ты без цепей,

Ты без колодки? –

Улыбался

Пашка месяцем:

– Стража спит,

Как мясо весится..

Ой, без цепей

Якши! И ты давай,

Глуши в тиши.

И ты давай. –

Иван пыхтел:

– А мне что каравай

Размять

Железа кольца –

Авось да

Не уколются,

Авось да

Пожалеют пленника

Железные ерши.

Ай, якши!

Ишь,

Тишь.

Слышь.

Чшш.

Тшш.

Мшш.–

Степь горда.

Спит орда.

Ханский ишак

Ревет, как бес.

Стонет в полете

Предранняя цапля.

На синем ковре

Небес

Висит

Драгоценная сабля.

Лают собаки,

Скребутся от гнуса.

Розовеет

Ночная чадра.

Ползут два уруса.

Ползут два уруса.

Ползут от шатра

До шатра.

Устало татарки

С немыми улыбками

Дремлют, поют

Над ребячьими зыбками:

«Ай-я-ай.

Бойся муллы.

Мулла – повелитель неба.

Тифтиляу не любит,

Когда просят хлеба.

Гиль бахча култы сайт»

Блеют бараны

В кисейной прохладе.

Кому-то тепло

Спать в стежёном халате.

Кому-то постель –

Кукуруза.

Кому-то постель –

У костра.

Ползут два уруса.

Ползут два уруса.

Ползут от шатра

До шатра.

Выглянут.

Скроются –

Снова назад.

Воины

Троицей

Стан сторожат:

По трое ходят,

По три копья,

По три колчана,

По три ножа.

Ходят в молчаньи,

В бараньих чулках.

Стрелы в колчане.

Собака чутка.

Заря назревает –

В крови полоса.

В станном сарае

Растут голоса.

Орда просыпается.

Тени нежны.

Сабля-красавица

Лезет в ножны.

Ханская стража

Трепещет у бруса –

Порваны цепи,

Как ложь людей.

Ползут два уруса.

Ползут два уруса.

Ползут к табуну

Лошадей.

Вот ближе, ближе.

Ветер игривый

Треплет и лижет

Конские гривы

Вот уже запад

Глазам быстрым нужен –

Чуется запах

Родимых конюшен.

Кони – как бусы

На россыпи дней.

Вот уж урусы

Ловят коней.

Вскочили.

Айда!

Пыль да туман.

Ой, беда!

Чу! Барабан.

Вопли из рога –

Тревога!

Враги у порога –

Тревога!

Гам.

Гон.

Гул.

Визг.

Писк.

Свист.

Топот копыт.

Топот копыт.

Топот копыт.

Вихрь

Грив погони.

Тюбетейки.

Халаты.

Кони.

Рыщут

Култайки.[63]

Взмыль

В любом.

Свищут

Нагайки.

Пыль

Столбом.

Гонят татары –

Халаты – пузыри.

Гонят урусы –

Степь в крови зари.

Взмыль

В любом.

Пыль столбом.

Стукнулись,

Брякнулись

Лоб со лбом.

Иван кулачищами

Бац да бац

В удар.

Пашка каблучищами

Раз да раз

В угар.

Навалилась куча

Разгневанных татар.

В кучу гнева, ярости,

В кашу ног и рук

Свалились от усталости

Урусы с другом друг.

Зубы щелкают.

В крови кулаки;

Рявкнул Иван:

– Стойте, дураки!

Яхши барыш алтын.[64]

Гурта-бурда,

Стой, орда!

Селям меликем![65]

Здравствуйте!

В зубы тын –

Яхши алтын.

Пешкеш[66] даю:

Штаны,

Рубашку

И в придачу Пашку.

Ашай

Джинджя буса[67] –

Жрите

Пашку уруса,

А меня не тронь.

Яхши? –

Иван гоготал,

Как конь:

– Ой, яхши барыши:

Кости да говядина на шши! –

Пашка ржал

В лебеде́:

– Ой, люди, люди-лебеди!

Словили язя,

А жрать нельзя.

Морды в кровище,

Лапы в кровище –

Смехота-грехота

В логовище.

Стой, орда, не кусайся!

Авось, не усвищем,

Раз изловили

Двух зайцев,

Давайте мириться!

Яхши?

Мы – не князья,

Вы – не ханы,

Брюханы.

Мы – княжьи собачники.

И сами псы.

Вы – ханские рачники.

И тоже псы.

Ваша берет –

Наша дает.

Ваша дает –

Наша берет.

Ой, якши маемся,

Лаемся, псы.

Князь берет –

Хан дает.

Князь дает –

Хан берет.

А нам с вами –

Аллах да богородица, –

Ни хрена

Не приходится. –

Татары хохотали,

Как горох катали:

– Ай, якши урус!

Урус! Шайтан!

Урус Пашка!

Урус Иван!

Ай, якши шайтан! –

Прохохотались татары.

Обмотали урусов

Ремнями

Почти до колен –

Теперь никуда, мол,

Не денутся –

И в кружеве лент

Потащили младенцев

Снова

В свой плен.

Стамбул

Как морем

С горем ехали –

Гребли

В сто двадцать спин.

Рабам

Грести потеха ли –

Греби,

Не жри, не спи.

А море то

Большущее –

Лишь небо

Да вода,

Да волны –

Пасти щучии, –

Да жгучая

Беда.

Молчи, Иван,

Греби, Иван,

Да думай,

Пленный раб:

Поднять бы

Рабский караван,

На бунт

Поднять пора б.

Сто двадцать

Дуг бы

Разогнуть,

Расправиться веслом,

Да в двести сорок

Рук бы

Гнуть – башки

Снести на слом.

Но вот досада:

Русских тут

Иван да

Пашка Волк,

И будет тут

Им двум капут,

И бунт сгорит

Не в толк.

Невольники

Все разные,

Врозь

Их языки.

Потные да грязные,

Как в избах косяки.

А кожа их,

Копченная

Под солнцем

Да кнутом,

Блестит,

От пота черная,

В молчании

Крутом.

Гребут,

Гребут невольники,

Секут

Морскую степь.

Куда тут

Свою боль ни кинь –

Кругом

На шее цепь.

Надсмотрщики,

Как звери, зло

Глядят

На гребь рабов.

И тонет

Рабское весло

В крови

Морских гробов.

Не каждый

Греблю вынесет,

А дохнуть

Заодно, –

Без дружества,

Без выноса

Ложись

Навек на дно.

Сто двадцать спин

Гребут, молчат, –

Сто двадцать

Жизней мрут,

С глазами

В западне волчат

Влачат свой

Рабский труд.

Гребут,

Галера не легка.

На кожах

Пот – роса.

Играет

Ветер в облаках,

Вздувая

Паруса.

Гребут. Торчит

Товаров горб –

Шелков,

Вина, ковров.

Купец, хозяин,

Толст и горд,

Живет

Средн даров.

Ему. купцу,

Как взмах гребцу, –

Кругом лишь

Барыши.

А потому

Лупи, рубцуй, –

Рабы ль

Не хороши?

Гребут. Купец,

Яхши-амбул[68]

За каждого

Раба

Получит

В городе Стамбул

Верблюда

В два горба.

Сто двадцать спин

Уйдут в карман.

И будет

Он богат,

Когда

Верблюжий караван

Отправит

На Багдад.

Купец завзятый

Хайреддин

Гребцов

Нещадно жал –

Над сердцем

Рабским впереди

Держал он

Свой кинжал.

Так два врага –

Купец и раб –

Таились,

Зла лютей,

Чтобы росла

Вражды гора б

Взъерошенных

Людей.

Так два врага

Делили дом

В борьбе

За кровный страх,

Чтобы когда-нибудь

Потом

Сразиться

Насмерть, в прах.

Так два врага:

Иван один,

Телятевский

Холоп,

Другой –

Богатый Хайреддин.

Брюхатый

Остолоп,

Смотрели оба

На простор

Своих надежд

И дней.

Галера шла

Через Босфор

Среди

Вершин теней.

И каждый

Думал про свое,

И жизнь волок,

Как вол.

И каждый метил

Вдаль копье.

Босфор

Галеру вел.

Сто двадцать спин

Хотели знать,

Зачем гребли,

Куда,

Ведет куда их

Новизна –

Босфорская

Вода.

И вот

Галера

Вышла из ворот.

Гребцы,

Взмахнув

На поворот,

Открыли

Рот, как грот:

Стамбул яхши!

Стамбул краса!

Разлив

Морских дорог.

Горят

Цветные паруса

На глади гавани,

Где Рог,

Где Золотой

Чудесен Рог,

Среди струн мачт

Прозрачен, строг.

– Стамбул яхши!

Стамбул яхши! –

Кругом в ушах

«Яхши» шуршит.

Галеры

Тысячами в ряд

Уткнулись

К городу носами,

Где полумесяцы

Горят

В лесу мечетей

Вверх усами.

Где город

Солнцем-серебром

Раскинут

Бархатным ковром,

В цветах

Затейливых умов,

В узорах

Улиц и домов.

Где в пестроте

Людской реки

Турецких фесок

Кровь бурлит,

Чалмы,

Тюрбаны, башлыки.

Арабский шелк

Муллов-улит[69].

Верблюжья шерсть

И шерсть ослов.

Чадры. Тюки.

Волы. Арабы.

Народов смесь.

Гул резких слов:

– Эй, хабарда[70],

Идут рабы!–

Яхши Стамбул!

Блестят глаза

Купцов,

Торгующих рабами.

Для них Стамбул –

Сплошной базар,

Ковер, растянутый арбами.

– Эй, хяль бурда![71]

Скорей иди! –

Гляди: к груди

Прижавши перстень

с изумрудом,

Перебирая четки,

Хайреддин

Идет с товаром –

Рабским грузом.

Сто двадцать тел,

Из бронзы литых,

Отборных

Молодых гребцов

Стали

На рыночные плиты

На зависть

Алчную купцов.

– Эй, хяль бурда!

Товар яхши!

Эфенди![72]

Сам аллах

Их сделал –

Торгует Хайреддин.

Сбежались торгаши,

Прикидывают:

Сколько с тела?

Ай, рабы яхши!

Ай, хороши!

Но вот один,

Как Магомет,

Прекрасен

Счастием примет:

Могуч, красив,

Отвагой дышит

И гордо

Голову свою

Он держит

На плечистой крыше.

Яхши урус!

Урус не трус:

Готов,

Как вшей,

Давить

Брюхатых торгашей.

Рычит

На жирные башки:

– Не подходи,

Не тронь!

Не то я ногтем-когтем

Выпущу

Султанские кишки

И тут же на базаре

За гроши

Спущу брюшины,

Ай, яхши!–

И Пашка,

Рыжий Пашка тож,

Знай подтыкает

Ивана

В прочные бока:

– Ох, дай мне нож –

Зарежу

Любого торгаша-быка!

И в перву голову

Зарезал бы падину –

Нож вместе

С кулаком всадил я

В брюхо Хайреддину

Да поволок на плаху

К ихнему аллаху:

На, мол, получи

Вонькую образину.

Аллах бы только

Рот разинул.

Я бы и аллаха

Раскатал –

Ишь продают нас,

Как скота!–

Иван скосил глаза,

Сказал:

– Сто двадцать нас

В единой куче.

Да там запас

Таких же рабьих рук,

Да нищих тут

Голодный круг, –

Не знатно ль было бы

В кровавой буче

Сорвать башки

Купцам покруче

И на галерах бы

Махнуть

Домой обратно

Морем в путь.

И там поднять кабы

Холопов бы,

Медведей, на дыбы. –

Пашка брюхо почесал –

Не поверил в чудеса:

– С чем пойдем мы на врагов,

Когда нет у нас рогов?

Ни рогов-рогатины,

Лишь язык ругать иных

Да пустые кулачишки.

А у них –

На саблях шишки,

За поясьями ножи,

У охраны бодажи,

Копья,

Стрелы, бурдажи.

Вот и сунься,

Докажи. –

А народ –

Утиный сброд:

Где какая сторона –

Не поймешь тут ни хрена.

Все черны

Тут человечки,

Будто

Вылезли из печки.

Ерепенятся, кричат

Наподобие галчат:

– Хяль бурда! Люля-кебаб!

Лаваши! Кишмиш!

Долма! Нажрап![73]

Яхши, эфенди, раб!

Кому раба за ишака?

Яхши мой раб, шакал:

Из Палестины

Пришагал

Без пищи, без питья араб.

Яхши товар –

Мой раб.

Люля-кебаб!

Люля-кебаб!–

Торгуют. Варят.

Пьют. Едят.

И тут же

Продают ребят.

Яхши Стамбул!

База в дыму:

Баранов

Жарят на мангалах.

Шашлык кому?

Рабов кому?

Кому вина

В бокалах?

В кофейнях шум,

Халатов шелк.

Кальяны

Курят гости,

Базар от пыли,

Дыма желт.

Купцы

Играют в кости.

Арабы продают

Духи – калям.

Фату отмеривают

Персы. Локти – мера.

Дервиши

Поют селям[74] –

Стихи

Хайям Омэра.

С жемчужными дарами

Открыв

Слоновые ларцы,

Меняются коврами

Венецианские купцы.

Янтари – у греков.

Кувшины – у индусов.

У турков – перец и бобы.

Яхши Стамбул

Восточных вкусов!

Жесток базар,

Где вопль – рабы.

Где боль

Невольников густа,

Как с кровью

Сжатые уста.

Яхши Стамбул!

Жесток Восток,

Где рабство женщины

За каменной чертой

Сокрыто,

Как ее лицо чадрой.

Где Рамзиэ?

Где Саадэт?

Где Черибан?

Таит

Султанская столица

Их женские

В гаремах лица.

Чу! Барабан.

Хан Хайреддин

С зурной и танцами

И с бурдюком вина,

Купцов среди,

С венецианцами

Идет к рабам,

Звеня султанцами.

Закончив сделку,

Под свистелку

Хан Хайреддин –

Базар яхши –

Подсчитывает барыши,

Набитые с горбов

За проданных рабов.

Яхши гребцы!

Под танцы

Всем диваном

Любуются Иваном

Венецианские купцы:

– Эль белло кабалеро![75] –

И живо Ване

Имя дали:

Джиованни.

Ну, Джиованни, ладно.

Иван просиял

Устало,

Как будто бы ему

От этого

Вдруг легче стало.

Скорей бы

В путь иной

Жизнь новизной обула,

Скорей бы да скорей

В даль яростных морей

На парусах

Подальше от Стамбула.

Туда, в моря,

В размашные просторы

Воды и крыльев лебедей,

Где жизнь

Вздымает волны-горы

На горе

Или счастие людей.

Где мир открыт,

Как новые ворота,

Для таких

Неслыханных гребцов,

Которым

Для холопского народа

Не жаль голов

И золота купцов.

Туда – в моря!

Глаза его пылают –

Поверх мечетей

Месяцем горят.

Туда – в моря!

Вся быль его былая –

Для пушки

Изготовленный снаряд:

Взорваться бы,

Раздаться громким громом,

Встрясти луга людей

Кровавым днем.

По княжеским,

Помещичьим хоромам

Сверкнуть бы

Пожирающим огнем.

Туда – в моря! Там,

В чужедальних странах,

Поди, ведь там

Такие же рабы

Шпыняют по местам

В обутках драных.

И много их,

Как гречневой крупы.

Вздыбить бы всех…

Взвивались мысли,

Когда Иван

К галере шел,

Когда рабы

В раздумье кисли

Под розовый

Заката шелк.

И даже рыжий

Пашка Волк,

Потягивая носом

Сырость моря,

Нахмурился,

Как вечер, смолк,

С неведомой судьбой

Своей не споря.

Лишь думал:

«Где это Венеция,

Заморская страна,

И долго ли вертеться я

Буду

На волнах?

Где эта Венеция,

Какого рубежа?

Хотел бы

Приглядеться я –

Нельзя ли

Убежать.

В рабах,

В холопах, в дураках

Не хочется

Тужить,

А хочется

На берегах

Оттачивать

Ножи

На этих, кто

Казной богат,

У кого –

Копье.

На этих, кто

Пирует, гад,

И кровь,

Как брагу, пьет.

На этих…

Ишь, они, купцы,

Под хайреддиновские

Танцы

Идут в галеру,

Чтоб гребцы

Орали им:

«Венецианцы!»

На берегу

В тряпье народ

И дервиши

Хайям Омэра,

Открыв стамбульский

Ржавый рот,

Кричали:

– Ай, яхши галера! –

Рабы.

Ковры.

Тюки.

Гашиш.

Вино.

Из шелка паруса.

Купцы.

Скот.

Стражники.

Паши.

Венецианская

Краса.

Сарай-вар-бар-амбар.

Любуйтесь,

Потные муши[76]

За лаваши

Сгрузившие товары

Храбрейшим рыцарям

Креста, меча

И рабьего бича.

Закат в Стамбуле

Густ, широк,

Как кровь

Шахсе-вахсе[77].

Вся гавань

Золотой Рог

Глядит

Ковром на всех.

В лесу мечетей,

Мачт, снастей

Блуждает

Ночи синь,

Из кручи туч

На круг гостей

Глазеет

Лунный апельсин.

Галера дрогнула.

Все враз

Три сотни

Спин гребцов

Взмахнули хлестко

Под приказ

Рапировавшихся

Купцов.

Прощай, базар,

Турецкий берег,

Огни домов!

Стамбул-гора,

Теперь тебе

Рабы не верят,

Как в твой

Изглоданный Коран.

Теперь рабы

Иную веру

Почуяли

В руках, в груди, –

Они бы

Эту же галеру

Могли бы

В праздник обратить.

Об этом думы.

Ночь густа.

Чернее ночи

Бродит стража.

Молчаньем

Скованы уста.

Тьма, Бездна.

Копоть, Сажа.

Три сотни тел

В поту, под хрип

Гребут и море

Рвут на части.

От стона – гул,

От весел – скрип.

От ветра

Хлещут снасти.

Купцы в покое –

Спят в шатрах

Под серебром

Морского месяца.

Лишь дикий ветер,

Будто страх,

В шатры порывом

Гнева метится.

Иль то не ветер,

Дик и пьян,

Гуляет

В будоражном споре:

Задумал думу

Раб Иван –

Поднять рабов,

Как бурю в море.

– Ужо взгребем, –

Грузя весло,

Шептал холоп

В затылок Волку, –

Чтоб жизнь

Привольную несло,

Как в половодье

Носит Волгу.

– Ужо взгребем! –

Метался Пашка. –

Кишки купцов

Развесим всласть.

Тогда лети

На волю, пташка,

Знай подымай

Холопью власть.

– Ужо взгребем! –

Под ветер воем

Рычал Иван. –

Терпеть нельзя:

Рабам осталось

Жить разбоем,

Раз так живут

Купцы, князья.

В Москве, в Руси,

В орде татарской,

В стране турецкой

Да и тут,

Как на конюшне

На боярской,

Один под кнут –

Капут,

Одна арба,

Гляди: зверина-стражник

Бьет раба.

Раб – турок.

Нет, стой, не дам!

Раб – не окурок.

А нам не страшно,

Нас тут – груда!

Эй, хабарда![78] –

Пашка хрипел:

– Терпи, терпи покуда!–

Иван орал: – Пора! Пора! –

Волк выл:

– Терпи пока!

Не съешь быка

Без топора.

– Пора!

– Нет, не пора!

Рабов зря

В раж не кинь.

– Эй, хабарда!–

Вбежали стаей

Стражники

С бичами да копьем.

Дерут, орут:

– Убьем! Убем! –

Начальник крикнул:

– Эй, Джиованни, горе!

Помни о смерти –

Memento mori![79]

Греби!

Финита![80] –

Снова тишь.

Слышь –

Бьет за волной волна.

Горе нищим.

Тишь. Лишь

В облаках луна

Вытаскивает

Нож из голенища.

Купцы в покое –

Спят в шатрах,

Где тень,

Как тигр, легла.

Гуляет ветер,

Будто страх.

Кругом морская мгла.

Венеция

В зеркальных мастерских

Зеркальный блеск

Тускнее дум

Рабов – пора б

Туда,

Где волн морских

Шумящий плеск,

Туда зовет

Восставший раб.

К галерникам – туда б.

Там слышен бунт.

Венеция в тревоге.

Иль это мнится?

Шум морей?

Молчит свинцовый

Свод-горбун.

Охрана – на пороге.

И мастерские,

Как темница: –

В решетках окна,

Пыль веков,

Молчанье,

Гулкий звон оков.

В жаре, раздеты

Догола́,

Рабы шлифуют зеркала

Рабы муранского стекла.

Жара.

В горячий вечер

В горле зной

Стоит

Тупым куском:

Африканский ветер

Гонит в окна

Зной с песком.

Жара.

В венецианских зеркалах

Мельканье рабских рук, –

Вся жуть

В бесчисленных телах

Отражена вокруг

На всю Венецию

Палаццо[81], островов

(их более чем сто),

Сплошных каналов,

Двух сотен площадей,

Четыреста мостов.

На всю республику

Святого Марка

Папской веры,

Где ныне стало

Слишком жарко:

Торговые галеры

Объяты

Рабским бунтом

На море и в порту.

Венеция живет

И спит будто

С ножом во рту.

Мятежный дух,

Как африканский ветер,

По узким улицам домов

Снует десятый

Знойный вечер

И будоражит гладь умов.

Снует

По мастерским изделий

Мозаики, муранского стекла,

Слоновой кости,

Мрамора,

Шелков,

Свирелей,

Железа, кож, свинца.

Рычит,

Где кровь текла

Рабов,

Как слезы

Смертного конца.

Мчит

По каналам

К гондольерам,

Стучит

По тюрьмам,

По мостам,

Бежит

По трепетным

Галерам,

По всем

Обиженным

Местам,

Где только раб,

Бедняк

Иль нищий

Отрады

В бунте

Жадно ищет.

И всюду

В пестроте названий

Зачинщиков,

Кто дерзок и умен,

Несется

Имя

«Джиованни»

Среди

Волнующих

Имен.

Героями

Толпа не обеднела:

В часы восстаний,

Памятью горя,

Вспоминаются

Томазо Кампанелла

И лик Дольчино –

Сердце бунтаря.

Десятый вечер

В дрожи

Дожи,

Совет патрициев,

Суд инквизиции,

Сенат.

Папская Венеция

Потрясена!

Монахов

Яростная арка

Кишит

В негодованьи:

В республике

Святого Марка

Рабский бунт.

И кто он,

Джиованни?

Раб –

Дьявольская лапа!

Спаси, Христос!

Мадонна!

Папа!

Проклятие рабам!

Проклятие!

И всем,

Кто к ним пристал!

С мольбой монахи

Взирали на распятие,

На золотое

Изваяние Христа.

Проклятие!

В палаццо дожей ли

Не скрежетали:

– Дожили!

Неблагодарный раб!

Какой-то московит,

В Стамбуле

Купленный купцами.

На подлость

Смел и мозговит,

Затеял

Бунт с гребцами.

Чума Руси!

Взбесившийся пират!

Разбойник!

Сатана морей!

Удава сын!

Гиены брат!

Дикарь из дикарей!

Бунтарь из бунтарей!

Послать войска

Сегодня же, скорей.

Схватить всех

Рабских главарей.

Иначе бунт

Не в меру разгорится и

От клыков рабов

Первыми падут

Купцы, патриции.

Меч у виска.

Послать войска!

Рука

Инквизиции вольна –

Венеция

Еще сильна!

Memento mori!

Горе!

Дышать от бунта нечем. –

Десятый вечер

Трибунал

Рабов с галер

По тюрьмам гнал,

Пытал, казнил,

Железом жег,

Сажал

В отравленный мешок.

Memento mori!

Кольцо купцов,

Совет патрициев,

Монашество, сенат

Мстили

Бунтарям сторицею.

Венеция потрясена!

Во всех углах

Тоской

Светила броско

Мадонна-дева.

В муранских зеркалах

Кривилась роскошь

Страстью гнева:

Хотелось

В гибели рабов

Увидеть вновь

Игру каналов,

Вино

Мессинских погребов

И блеск любовных

Карнавалов.

Хотелось оргий, –

После крови

Забыться

В шелковых лучах.

Патриций зоркий,

Вскинув брови,

Победы ждал

От палача.

Не в первый раз

Рабы вскипали,

Как пена

Штормовых морей.

И те рабы

На плаху пали –

Скосила сила

Бунтарей.

Memento mori!

Силы в споре –

В смертной встрече

Двух злых врагов.

Десятый вечер

Мечет море

У венецианских берегов

Галеры в пасти,

Рвутся снасти,

Как бьются

В волнах голоса.

Галеры в куче

На зыбкой круче

Пластают

В драке паруса.

Галеры стаей,

Вдруг вырастая,

Как кони,

Лезут на дыбы.

Галеры с боем

Гремят прибоем,

И тонут с воем

Войска, рабы.

И каждый гибнет

В вихре-гимне,

И вместе –

Смешанным огулом.

По-зверски шторм

Обильный корм

Швыряет

Бешеным акулам.

Кто – где.

В воде?

Не всё ль

Одно.

Кто – где.

В беде?

Идет

На дно.

Расправы шторм

Клыки оскалил –

Дрались

Отчаянно гребцы,

И там.

Где волю лет искали

Нашли

Мгновенные концы.

Кто – где.

В воде?

Крутая

Тьма.

Кто – где.

В беде?

Кругом

Тюрьма.

Во тьме,

В тюрьме,

В ночном ряду

Промокших тел

Горячий гул

Гудел

В бреду

Огня желаний:

– Эй, Джиованни,

Бунт не кончен.

Рабы во тьме,

В тюрьме,

На дне морском,

В земле ползком,

В клещах

Смертельной боли,

Рабы

Останутся всегда

Гребцами воли.

Эй, Джиованни!

Шторм вокруг.

Кто – где.

В беде?

Ты где,

Наш кровный друг?

Ночь тень несла,

Гондолы тень,

Да блеск весла

И зла.

Гондолы тень

В тюрьму везла

Тень черного посла.

Высок он

Был,

Когда входил

В железные врата.

Из окон пыл

Очей следил –

Что дверь не заперта,

Что страж один

У страшных врат.

И страж был

Тих и тайно рад,

Когда к нему

Тень тех очей

Припала

Для речей:

– Ты знаешь сам –

Люблю его.

И жизнь

Ему дарю.

И ты люби.

И вместе мы

Поможем

Бунтарю.

Ты знаешь сам,

Что через час

Он будет

Здесь казнен.

Он ждет меня,

Он верит в нас –

И мы его

Возьмем.

Вода черна,

Как я – верна,

Ты нашим

Счастьем будь,

И мы, как

Легкая волна,

Уйдем

В далекий путь.

Ты видишь сам –

Слепая ночь

Не зря

В крови молчала.

И мы должны

Спасти, помочь.

Гондола

У причала.

Смотри:

Под мантией я – страж.

Останусь

Я у врат.

Ты форму стража

Ему дашь –

Он выйдет

Без преград.

Иди, наш

Верный друг, молчи.

Останусь,

Чуть дыша.

Пускай

Тяжелые ключи

Хранят

Ваш каждый шаг.

Иди, скажи:

Мария тут

Дрожит,

Как гонга медь.

Когда на казнь

За ним придут,

Мы будем

Звездам петь

И плыть

В ночной тиши.

Иди. Спеши. –

И страж ушел.

Мария-Коломба

Скинула черную

Мантию прочь,

Стала каменным

Стражем у врат,

Где фонарь караулил

Тюремную ночь.

Чу! Гондола к темнице –

Плещут волны канала.

Тень за тенью таится:

Это судьи

Ползут –

Инквизиторский

Суд –

Это судьи

Идут трибунала.

Мария тяжелым ключом

Отворила железную дверцу,

Надавила холодным плечом,

Как мечом

Провела

По холодному сердцу.

Трибунал миновал –

Ушагали, шурша

Алым шелком

Палаческих мантий.

Трепетала душа –

Колебались весы

На груди бытия,

На приколотом банте.

Надеждами

Били в башне часы.

Здесь минуты –

Как счастье подарка.

Удары часов

Улетали, как голуби

С площади Марка.

Время, спаси!

Чу! Стук шагов.

Это – они!

У Марии глаза –

Золотые огни,

И сердце, как птица

В апрельские дни.

Откройся, темница!

Это – они!

– Джиованни!

– Мария! –

Два возгласа вдруг

Замерли счастьем

В сплетении рук.

Скорей же, скорей

От тюремных дверей,

От зверей.

Гондола легка.

Звезды – вместо огней.

Сил горячих не жаль.

А ты, ночь, ты

Укутай плотней гондольеров

В широкую шаль.

Воля –

Жгучая власть,

Беспредельная высь,

Солнцем сыплет

Заботы иным.

И гондола неслась,

Как счастливая мысль,

По каналам,

Рабами сработанным.

– Кто тут гонит? Эй, стой! –

Орали с мостов

Караульные псы с фонарями.

Джиованни кричал:

– Видишь, стража

Походных крестов

Занята бунтарями!

От них

Некуда деться и

Некуда деть их:

Ныне в рабской Венеции

Бунтари –

Даже дети.

Пахнет бунтом

У каждых дверей.

Эй, сеньоры, нет ли у вас

Из таких главарей? –

Караульные

Лаяли в тьму:

– Их свалили,

Как рыбу, в тюрьму –

Судьи их потрошат.

У раба Джиованни,

Наверно, душа

От клещей

Пошла

К дьяволу в гости,

Где жизнь

Для рабов хороша.

Будет он

Помнить Венецию

Дожей! –

Джиованни смеялся:

– И Венеция – тоже. –

Гондола неслась.

Воля –

Жгучая власть.

Только брызги

Алмазным хвостом

Сверкали в канале

Под каждым мостом.

Молчали да гнали.

И только потом,

На разливе в порту.

Стало легче

Ретивому рту.

Иван небом,

Как хлебом, вздохнул:

– Ххо, пираты на воле,

На море! А звезды?

Как зерна посеяны в поле.

Ой, хорошо бы

Домой

Полететь

Соколом бы! –

Иван – ну

Как земля на луну –

Посмотрел на любовь,

На Марию-Коломба:

– Мария, ты – радуга,

Спасенье мое!

Вижу – ты рада.

Рад и друг Онорато.

А я уж так рад,

Как в саду виноград.

А в саду винограду

По горло полно.

Не жизнь –

Золотое вино.

Не море качает,

А сам я весь пьян:

От казни спасли вы!

Я самый

Счастливый

На свете Иван.

И светел мой след

От весла.

Я снова

Родился на свет –

Ты, Мария,

Меня принесла,

Будто мать.

Мы на воле,

На море,

Нас не догнать,

Не поймать.

Уплывем на размашку,

Как ветер в степях.

Жаль только Пашку –

Сидит он в цепях.

Ну, авось да сорвет пелену –

Бывалое дело

В татарском плену.

А я вот

В раздольи, на воле.

Мария – любовь,

И ты, друг Онорато,

Мы – в гондоле,

На вольной воде,

В красной доле.

Пора-то,

Пора!

Жизнь острей топора.

Вчера – раб под купцом,

Вчера – конь под дугой,

А теперь – молодцом:

Я родился другой

Да с мозгами по пуду.

Пропаду,

Но рабом

Никогда я не буду.

Клянусь!

Пылью неси

Меня в дали!

Ветер,

Башку мне сорви!

Волны морские,

Вы сами видали:

Девять дней мы

Пластались в крови,

Девять дней мы

Тонули гробами.

Дрались,

Помирали

С рубцами на теле, –

Мы не хотели

Жить больше рабами.

Не будем – клянусь!

Прям и ясен

Путь мой,

Думы

Волей болят:

Полетел бы домой

На родные поля.

Клянусь!

Я бы поднял

Холопскую Русь

На дыбы,

Запалил мятежом.

И у нас там – рабы,

Мужики под ножом.

И у нас от беды

Крови ало:

На Руси все

Бунтуют немало.

Эх, домой бы,

Домой сгоряча –

Не жалел бы

Крутого плеча,

Не гулял бы,

Где горе-трава,

А колол бы

Бояр на дрова.

А бояр у нас

Да патрициев с сечкой,

Как тараканов

За печкой.

Сам жил

У князя псарем,

Знаю, как жить

Под царем.

На Русь

И погоним мы

Быстрее птицы –

Скорей бы

Добраться

До русской границы.

Домой!

А дом мой,

Ой-й-й,

Палаццо!

Дворец!

Ой, штаны мои

В латцах,

Ой, еда – огурец.

Мария!

Смотри – я,

Ой, буйная волна.

Мария!

Смотри – я,

Ой, пьян я да без вина.

Ишь, она, ночь-то,

Прочно бережет.

Очи-то точно

Целуют бережок.

Ищут нам дорогу,

Счастливую для ног,

Чтоб горькую тревогу

Берег скрыть помог.

Авось, да не догонит

Камень из праща.

Морские гривы-кони,

Галеры, порт,

Прощай.

Пришел рабу

Конец, и я

Уйду

В приволье дней.

Прощай,

Страна Венеция –

Тюрьма

Слепых огней.

Прощай. –

И ночь

В густую шаль тепла

Окутала троих,

Дорогой

Тайной повела

Легко и мудро их.

И ночь

Им стала дня ярчей.

Сердца – остры мечи.

И небо

Звездами очей

Бросало им лучи.

Жизнь на мечах!

Мчи!

На рабских плечах

Палачи.

Жизнь, мчи.

В польше

Молод и бледен

Лицом восковым,

Взволнован

Боярин Молчанов, –

Вести летели

Из шуйской Москвы,

Как стрелы

Из полных колчанов:

В Польше Димитрий!

С ним

Князь Шаховской –

Царевича

Крестный

Отец, воевода.

В Польше Димитрий!

Не царь

Воровской,

А истинный

Царь и

Заступник народа.

В Польше Димитрий! –

Вихрем молвы

Несется

С российской границы,

Будто жизнь

Венценосной главы

Именно

В Польше хранится.

Желанные вести!

Но краше вестей –

Прибытие в Польшу

Желанных гостей

Из Венеции.

Молчанов взволнованно

Смотрится в зеркало:

Лицо и парчевый наряд

Счастьем надежды

На царство горят

В тоске

По московскому трону, –

Чем он хуже царя?

Ну, авось да

Наденет корону.

Ведь расстрига

Сумел же,

Залез на престол, –

Чем он хуже

Расстриги?

Но расстрига – осел.

Влез в цари

Купец Шуйский –

Вонь от шубника.

Чем он хуже

Купца

Иль любого заступника?

Все дураки –

На престол

Лезут зря.

Но он не дурак.

Он знает,

Какого царя

Жаждет

Русский

Голодный народ.

Хочет Димитрия,

Как хлеба в свой рот.

Димигрий –

Заступник

Голодных, сирот,

Святой

Из царей,

Покровитель

Холопов,

Крестьян и

Псарей.

Димитрий – гроза

Для бояр и

Князей,

Ненавистник

Торговых

Друзей,

Богатья.

Димитрий – спаситель

Руси бытия.

Молчанов

Пред зеркалом

Вертится мельницей,

Ловкой рукой

Сыплет,

Как снегом,

Обильной мукой.

Вертится,

Тает

От бурных вестей,

Ждет,

Поджидает

Желанных гостей.

Князь Шаховской

К ним

Поехал навстречу.

План шутовской –

Одурачить их

Речью,

Словами,

Дарами

Святого царя,

Облапошить

Живей

Бунтаря, –

На славе ль

Его

Оплот не ковать,

Бунтаря

Джиованни

Болотникова?

О таких

Слава

Быстро бежит.

На Руси

Он –

Великий мужик:

От Венеции,

Южных

Морей

До Москвы,

До кремлевских

Дверей,

И по всей

По Руси

Его имя спроси –

Знают все.

Это он

У заморских лагун

Поднял

Рабский

Неслыханный бунт.

И теперь

В полях –

Песня весенняя:

Весь

Мужицкий

Табун

Ждет

Ивана домой,

Как спасения.

Иван

И

Димитрий –

Вот

Имени два,

На Руси

От которых

Трещит

Голова.

Но больше

Трещит

От Иванов.

Вот

Почему так

Взволнован Молчанов.

Он

Да Иван –

Обольщенья туман:

Отовсюду

С российских сторон

Ему чудится

Сладостный трон,

Звон церквей,

Торжества,

Золотые пиры.

И никто его

Пухом

Не тронет, –

Он вокруг

Раздает

И чины, и дары.

Он, Молчанов,

В короне

На'троне.

И так

Это просто –

Рукой по мазку.

Только

Болотников

Взял бы Москву.

А там уж

Покажет

У царских дверей,

Что может быть

Гаже

Воров-бунтарей.

Молчанов

Пред зеркалом

Терся с тоской,

Как вдруг

Появился сам

Князь Шаховской:

– Гости приехали!

Свиту нашел.

Нанял на час оборону.

Всё хорошо.

И даже достал на денек

Небольшую корону.

Надевай.

Вот и царь!

Ой, пригож!

На Димитрия ты,

Как на кралю, похож-.

Ну да ладно.

Наше дело потом

Козырять животом.

А сейчас воскури

Вокруг ладан.

Надо, чтоб

Пахло не щами,

А святыми мощами.

Пан Супневский,

Плешивый,

Взял за свиту

Сто злотых, паршивый.

Пся крев.[82]

– Каков же

Холоп мой

Болотников? –

Боярин спросил,

Отражаясь царем

Изо всех бледных сил.

– Ну и парень –

До неба касается!

А жена, ох и баба –

Морская красавица!

Тебе бы такую

В перину на барство –

Плюнул бы ты

На московское царство,

На престол, на законы.

Глаз бы

С нее не сводил,

С такой

Чудотворной иконы.

Не вышиб

Из сердца

Колом бы

Этой Марии-Коломбы.

Ну и бабы

В Венеции –

Одна любовь

В сердце – и

Пропадай:

Вся жизнь

Разорится.

Вот бы тебе

Да такую царицу!

Али ты

Не отчаянный

В царском пиру? –

Крикнул Молчанов:

– Ужо буду царем –

Отберу!

Зови свиту, князь.

Начнем, благословясь.

Сердце бьется

Шибко броско.

Помогайте,

Иезус,

Матка боска![83] –

Шаховской

Перед окнами

Поставил коней,

Оборону.

Молчанов

Еще раз

Взглянул на корону,

На крест на груди.

Ну, царь, гряди!

Свита явилась

В шелках голубых,

Отороченных мехом.

В шапочках,

В перышках лбы.

Пан Супневский –

С доспехом.

Пан Стрижевский,

Гембицкий,

Янковский,

Закржевский,

Другие.

Одежды

И сабли

На всех дорогие.

Кверху усы.

Все молодцы.

И все – подлецы.

Князь

В пояс кланялся,

Крови густей:

– Дозволь, государь,

Для великих вестей

Допустить

К тебе знатных гостей:

Ивана Исаича,

Марию-Коломбу

И рыцаря их Онорату. –

Молчанов воскликнул:

– Сам господь

За мученья мои и Руси

Посылает награду!

Проси, князь, проси. –

Гости вошли.

Стали

В дивном молчании,

Как на венчании.

Светилась лампада.

Под ней – аналой.

Хартии, книги.

Ладан волной.

Молчанов –

В молчании,

Очи в слезах,

Радость в глазах.

Протянул гостям

Бледную руку:

– Здравствуйте,

Братья мои и сестрица.

Ивану Исайчу,

Заочному другу,

Поклон до земли.

Мое сердце гордится,

И дух веселит,

И счастьем я сыт:

У меня ль,

У Димитрия, сын

Мужицкой красы,

Самый первый

Красавец на свете,

Заморский мятежник,

Ярой воли

Крут ветер,

И ветер-то вешний, –

Ждет не дождется

Твоей ярой воли

Мужицкая Русь

Рваной голи.

Ох, черная смута

Снует по земле!

Голодные, нищие –

В каждом селе,

В каждой избенке.

Как смерть

На ребенке

Печатью лежит,

Так с черной беды

Помирает мужик.

А на троне

Московском с боярами

Купец Васька Шуйский

Торгует товарами,

Собольими шубами,

Мехом-бобрами,

Угощает бояр

Золотыми пирами.

А бояре

Холопов-то

Бьют на убой –

На престоле разбой.

Трон пошел

На пропой.

Русь сиротской тропой

Идет к гибели.

Страшенней

Беды мои

Очи не видели.

Господи, господи еси,

Приими

Мою боль умолений,

Сохрани и спаси

Мой народ на Руси! –

Молчанов

Упал на колени,

Ревел

Стонал,

Выл

Во весь свой

Мошенника пыл.

Одним глазом

Смотрел

На икону скорбяще,

Другим –

На Марию-Коломба,

Смердящий.

А во все

Слезные очи

Мерцаючи –

На детину

Ивана Исаича:

– Уж ты, сын мой

Возлюбленный,

Вскормленный Русью,

Уж тебе ль

Не сразиться

С боярской злой гнусью,

Уж тебе ль

Не содрать шкуры –

Чуй с кого –

С богачей

Да с царя

Васьки Шуйского.

Сам ты –

Холоп, сам ты

Дышишь свободой,

И ты будь

Надо всеми

В Руси воеводой.

Ты пойди, подними

Весь холопский народ, –

За крестьян

Я боярство разрушу

И в Москве,

У кремлевских ворот,

Поклянусь

Вам отдать свою душу.

И поставлю я

Вас, кто обижен судьбой,

На высокие

Званья-богатства.

И желаю я

Дружбы с тобой,

Как с холопами

Вечного братства.

Ты пойди, подними

Всю голодную Русь,

Ты скажи обо мне,

Вашем друге.

Я дарю тебе войско.

Я с вами берусь

Править царством

В крестьянской поруке.

Ну, гони, сын, гони!

Видишь, кони – огни,

Огневые они,

Унесут тебя

Вихрем домой. Ну, гони!

С тобой

Князь Шаховской,

Крестный мой,

С тобой

Рыцарь наш –

Друг Онорато,

С тобой

Сердце мое,

Сердце брата,

И с тобой

Из Венеции

Счастье гнезда –

Мария-Коломба,

Красота-высота,

Как на небе звезда.

Славен

Ваш перелет –

Чует гибель

Боярская свора.

Торопитесь!

Авось, бог и пошлет –

В Москве

Свидимся скоро.–

И подумал Молчанов:

«За царским столом бы

Сидеть мне

С любовью

Марии-Коломбы,

Мне,

А ему на гумне».

И сказал:

– Ну, воевода-красавец,

Иван свет Исаич,

Ты – первый

Мой гость

За царевым столом.

Москва ждет

И тебя, и меня.

Садись на коня.

Знай лети соколом.

Я дал тебе слово,

А слово царя –

Это слава

На долгие годы.

И ты мне

Дай слово,

Слово свое,

Слово Руси воеводы. –

Болотников,

Полный

Смущения сил,

В тишине голосил:

– Царь Димитрий!

Я много

Слыхал бунтарей,

Но не слыхал,

Не видал королей

И царей.

И я думал,

Что царь

Для народа – палач.

А тут,

Вот с тобой,

О народе хоть плачь.

И я слово даю –

За великую честь

По земле понесу

Благодатную весть:

Царь Димитрий –

Наш царь,

Царь преистинный есть! –

Шаховской закричал:

– Царю Шуйскому месть! –

Свита орала:

– Вшистко едно –

Димитрий

Недлуго бендзе![84] –

Молчанов крестился,

Как вензель:

– Господь всемогущий,

Ивану Исаичу,

Моему воеводе,

Пособи, Христос, гуще!

Ну, гони, сын, гони!

Видишь, кони – огни,

Огневые они,

Донесут до амвона,

До московского звона,

До отцовских хором

На беду Ваське Шуйскому,

На молнию-гром,

В бок его рогом!

Ну, с богом.

Комаринские мужики

Ух да ух!

Пестреют кушаки.

Ух да ух!

Гуляют комаринские

Бабы, мужики.

Поляна-то лесная –

Слаще пирога.

Волость-то честная –

Буйны берега.

Ух да ух!

Ухают,

Болтают –

Не трогай нашего.

Гуляют,

Поджидают –

Кого? Не спрашивай.

Пируют,

Не пируют –

Поляна весела.

Праздник

Дразнит –

Сошлися три села.

Девки

Нарядились –

Все в цветах пестры.

Целый день

Дымились

Сосновые костры.

Нажарили,

Напарили –

Не складешь в мешок.

Свадьба,

Не свадьба –

Тут каждый женишок.

Позвать бы

На свадьбу,

Да некого звать:

С помещичьей

Усадьбы

Сбежал последний сват.

Поляна-то

Вертится –

Сплошное колесо.

Ну и

Народищу

Наперло из лесов!

Тут и тележники,

Веретенники, ткачи,

Посадские мятежники,

Кузнечные грачи.

Тут и сковородники,

Овчинники, псари,

Холопы-подворотники,

Крестьяне, косари.

Тут и сапожники,

Холстяники, стрельцы,

Степные запорожники,

Казацкие смельцы.

Ох, и людей-то,

Людей – всякий сброд!

Да где это, где это

Народился народ!

– Ох, сватья-старуха!

И ведь каждый жрет,

У каждого брюхо,

Осердие, рот.

Вот проболтались до вечера,

Ожидаючи на поляне,

А жрать-то и нечего –

Любуйся полями.

Всё съели дочиста

И помещика зарыли

Без имя-отчества.

Только на его рыле,

Слышь, поставили

Комаринскую печать,

И даже на том свете

Заказали молчать.

Вот они, комаринцы –

Самые отпетые

На буйство, на грабеж.

На этом жили,

Старятся.

– Чего ж ты к ним идешь?

– Да сын привел,

Кузнец сынок,

Пригож, как два коня.

Бежим, гыт, мамка,

Со всех ног,

Куды зовет меня,

На стан,

Болотников Иван.

Иван, гыт, мамка,

Русью зван

Свалить царя в Кремле,

И будем править

Мы тогда

По всей сырой земле.

Царевич, гыт,

Димитрий жив,

Его друзья – холопы.

Тогда, гыт сын,

Царя решив,

Мы стали наголо бы.

Ну и прибежали

Женихи к невесте.

А как валить

Да править вместе,

Ничегошеньки

Я, бабоньки, не знаю.

Гляди – вон там он,

Середь бродяг, калек,

Чьего-то робенка

Носит на плече,

Гуляет развеселым у телег

В боярском кумаче.

– В боярском?!

Откуда?

Горяч кумач на теле.

Вот они, комаринцы,

Кузнеца одели! –

Ух да ух!

Народ –

Нечистый дух.

Комаринцы ухают –

Лучше отвяжись!

Такая накатилась

Раззадористая жизнь.

Ухают,

Болтают –

Не трогай нашего.

Гуляют,

Поджидают –

Кого? Не спрашивай.

Баба подбоченилась.

Губы –

Лаком мед.

Кто бойчей – не лазь:

Всё равно

Лягнет.

Одного лишь

Смилует –

Кого ждет скорей.

Говорят

Про милого –

Пришел из-за морей.

И все его

Головушку

Хвалят на разнос.

Он в поле

Долю-волюшку

Парусами взнес.

И всех-то он

Касается –

Шире моря полости.

Такого нет

Красавца

Ни в единой волости.

Бабы про то

Ведали,

А девкам невтерпеж.

Такому

Не победа ли, –

В огонь за ним пойдешь.

Свадьба,

Не свадьба –

У всех жених один.

Раньше бы

Знать бы –

Прийти ко дню родин.

Холить,

Беречь бы,

Кормить бы пряником.

Слушать его

Речь бы,

Величать избранником.

Скорей бы

Да скорешеньки

Прилетел соколик.

Несите вы,

Дороженьки,

Легко ли, высоко ли, –

Пухом ему путь,

Духом ему путь.

Сделай одолженье –

С колокольчиками будь!

Вестник-чудесник!

Зови, дорожный куст.

Песни, хоть тресни,

Не слетают с уст.

Приедет, увидит,

Глазами свет прольет,

Как ждали,

Уважали

Любимого прилет.

Приедет,

Расспросит,

Сколь сабельки остры.

А мы сердца

Подбросим

В сосновые костры.

Пущай же он,

Красавец,

С красавчиком конем.

Пущай же он

Погреется

Комаринским огнем

У телег-корыт.

Тут же ему,

Милому,

И стол накрыт.

Гляди – не могу:

Скатерть парчовая,

Кайма кумачовая

С телеги висит,

Как кровь на снегу.

Тут ему –

Пиво,

Блины,

Пироги,

Жареные гуси,

Комаринский мед.

Пущай

Только вкусит,

Пригубит, поймет,

Как его любят,

Сколь сладостно людям

Прижимать детину

К радостным грудям.

Пущай кругом оглянет,

Одним глазком задень, –

На праздничной поляне

Сарафанный день.

Девки, как подснежники,

Белы да горячи.

Овчинники, тележники,

Холстяники, ткачи

С бабами румяными,

От пива-меда пьяными.

Трясутся, стукачи.

Стук да стук.

Грох да грох.

С курипей – петух.

Сыплется горох.

Трррр…

Трещат штаны

По холстинным швам.

Кричат хвастуны:

– Да мы уж вам!

Да мы уж,

Да мы

Доведем до тюрьмы!

Дай да отдай –

Отворяй теремы! –

Каждую Палашу

Берут под локоток –

Комаринскую пляшут.

Стук-стукоток.

Вертят сапожищами,

Роют каблучищами

Вместе да врозь,

Прямо да вкось

Поляну насквозь

В один гвоздь.

Пляшут,

Как пашут,

Орут:

– Приехал гость!

Стой, тпррру!

Брось!

Приехал гость! –

Стань

На лапы, заяц,

Нюхай, гляди:

Пригнал

Иван Исаич

Солнце на груди.

Ишь, какой

Осанистый,

Строен да высок,

В пояс ему

Все кусты,

В уровень лесок.

Волосы

Златее льна,

Кудри –

Ветер лих.

Грудь

Сырой землей сильна,

Восходом

Светит лик.

Ишь, какой

Детинушка –

Крестьянская краса.

Пытала его

Спинушка

Моря да паруса.

Глядит.

Смеется.

Зарится

На вздыбленный

Народ:

Вот, мол,

Как комаринны

Заварили

Сброд!

И, видно,

Ему нравится

Поляну

Окружать:

Волость-то –

Красавица,

Люди –

Урожай.

И, видно, ему

Сладок мед

И сочны

Пироги:

Чары

С мужиками пьет,

Как воду

Из реки.

И, видно, он

Жену привез –

Заморскую красу.

Поди, искал

За тыщу верст,

И вот она – в лесу.

Сидит, глядит

Лебедушка –

Счастливая, кажись.

Такого-то народушка,

Чай, не видала в жизнь.

А он о ней заботится,

Не села бы на гвоздь:

Телега-то, как ботица.

И, видно, с ними – гость.

И гость-то не простой.

Стой! Стой!

Иван Исаич

Речь кует.

Льет слова ручьем.

Лови да не дыши.

Ишь, взор его –

Узор души –

Алеет кумачом.

Хватай слова –

Хватай ножи.

И горе нипочем.

Ну и молодчик –

Всей крови заводчик!

Стал на телегу.

Стал хорошо,

Будто месяц взошел.

Речь – снаряд.

Слова горят:

– Ну что ж,

За черен нож –

Зачнем ножом.

Гляжу:

К ножу

Привадны тож.

Ну что ж,

Жить

Будем мятежом.

Одно скажу:

Ножом к ножу

Пойдем к царю на двор.

Еще скажу:

Я сам ношу

Худую славу вор.

Для них я – вор.

Для вас не вор –

Любовный разговор.

Ну и комаринцы!

Ну и мужики!

Слава лихо парится –

Сплошь-де вожаки,

Пьяницы,

Мятежники,

Буяны,

Плясуны,

Разбойники,

Тележники,

Овчинники, зачинники,

Сукины сыны,

Лесные лешаки –

Комаринские мужики.

А девки-де да бабы

На разгулы слабы.

Помещичьи ухабы

Будто роют рылом

Так, что по дорогам –

Сплошь помада,

Помещикам – беда, громада.

А нам только

Таких и надо

Баб да мужиков,

Отпетых вожаков

Комаринских,

С пожитками,

Птенцами.

За вами и пригнал

По славе

С бубенцами.

Вот, мол,

Гости для палат –

Клад.

Вот, мол,

Где народ крылат –

Клад.

Вот, мол,

Для Москвы – булат.

Клад.

Эй, комаринские,

Стар и млад!

Не разлить

Нас водой,

Ни славой худой,

Не разделить

И холопскую

Кровь враждой.

Мы от корня,

Как лес

От земли

До небес.

Как в полях

От зерна, мы

Взросли и

Живем

Сыновьями

России.

Живем

Под боярским

Царем

Васькой Шуйским.

И мрем.

Ну и шут с ним,

Что царь он

Купецкого званья

По прозвищу Шубник,

Для нас – душегубник!

Он – торговая мразь,

Друг боярам-воронам,

Он – купеческий князь,

Не по праву

Владеет троном,

Казнокрад

И злодейская тварь!

Таких нам не надо.

Нам надо, чтоб царь

У нас был,

Как теленок,

Свой государь,

Чтоб служил

Не боярам, князьям

Да торговым друзьям,

А нам,

Мужикам.

Такой государь

У нас есть, –

В нем и слава Руси,

И крестьянская честь.

– Димитрий!

Димитрий!

Димитрий! –

Орала поляна,

Вздымая гул, вой. –

Димитрий – царь

Свой!

С головой!

Слыхали?

Он жив!

С ним и дружи! –

Болотников

Радостных

Радовал дольше:

– Димитрий-царь жив!

Я сам его видел,

Димитрия, в Польше.

Призывал он меня,

Руку клал на плечо,

Горячее огня

Говорил горячо:

«Ты пойди подними

Весь холопский народ, –

За крестьян

Я боярство разрушу

И в Москве,

У кремлевских ворот,

Поклянусь

Вам отдать свою душу.

И поставлю я

Вас, кто обижен судьбой,

На высокие

Званья-богатства.

И желаю я

Дружбы с тобой,

Как с холопами

Вечного братства.

Ты пойди подними

Всю голодную Русь,

Ты скажи обо мне,

Вашем друге.

Я даю тебе войско.

Я с вами берусь

Править царством

В крестьянской поруке.

Ну, гони!

Тебя ждут вутивляне –

С войском князь Шаховской. –

Димитрий царской рукой

Указал на коня: – Гони!..»

– Димитрий!

Димитрий! –

Сверкали огни

На комаринской

Буйной поляне. –

Вот это царь!

Ай да царь!

Ну и царь!

Ой, не трожь! –

Колосилась толпа,

Будто спелая рожь

Под веселую

Летнюю дрожь.

Девки в сарафанах

Кружились в хороводе,

Завертывали

Песни воеводе:

«Славим мы, славим

Ивана со красавушкой –

В путь ему

Пригожая, любовная жена:

Будет она

Ласковой, шелковой травушкой,

Денечками-цветочками

Навек окружена.

Славим мы, славим

Марью со красатиком?–

В путь ей

Любезный да щедрый муженек:

Будет он

В доме солнышком, касатиком,

С птицами-девицами.

Первый друженек».

Бабы румянились

Алым огнем,

Щедрых даров

Ожидаючи,

Ворковали голубками,

Пели о нем,

Об Иване Исаиче:

«Уж как светел

Золот месяц у окна.

Я-то, вдовушка,

Люблю тебя одна.

Так люблю –

Не сплю я ноченьки,

Нету боле

Моей моченьки:

Ты то явишься,

Головушка,

То опять уйдешь…

Я, вдовушка,

У окна смотрю

На тучи я:

Где твои пути могучие?

Не дознаться,

Не наведаться вдове,

Где твоей

Живется краше голове.

Одинешенька,

Люблю тебя одна.

Ты мой светел

Золот месяц у окна».

И впрямь – над поляной

Серебряный конь

Вышел

На пастбище неба.

Иван простирал

Над кострами ладонь,

Говорил:

– Я счастливее не был.

Ну и комарницы –

Свет-голубицы!

Ну и костры

Ваших глаз – вино!

С такими бы жить

Да за счастье бы биться –

Мы бы в счастьи,

Как в море,

Утонули давно.

А то Русь велика,

Как вдали облака,

Не видать,

Кто за нас,

Кто за Шубника,

А видать

Лишь очам

Это место одно –

По ночам

Для приюта ушкуйника.

Да видать

Стаю птиц

На поляне густой,

Да слыхать

Голубиц

Неуемный постой на бахче..

– Стой, Болотников, стой! –

Нараспашь в кумаче,

Как кулачный боец,

Подошел тут

К Ивану кузнец.

– Бью челом, голова,

Не серчай на грача.

О Димитрии ты

Золотые слова

Наковал сгоряча.

Счастье

Будто и впрямь

Навалило да вдруг:

«Царь Димитрий упрям,

Царь Димитрий –

Наш друг,

Царь Димитрий –

Заступник холопов».

Ой ли?

Не хлопай.

Не суди меня зря –

Все мы,

Пожалуй,

Что малые дети,

А только

Такого царя

Не бывает на свете. –

Ухмыльнулся Иван:

– Ты, кузнец, пьян.

Пойди бороду вытри.

Я сам его видел.

Царь Димитрий

Весь дышит

Свободой.

Он принял меня,

Посадил на коня,

Он поставил меня

Воеводой

На яр,

Против

Царских бояр,

В руки

Дал мне

Отточенный нож.

Ну что ж,

Нож за ножом –

Стали жить

Круговым мятежом.

Наша изба –

Значит

Наши и двери ж.

Вот те Димитрий!

А ты, сват.

Не веришь.

Пойди бороду вытри,

Вернись

И скажи мне,

Заправскому зверю:

Раз ты – холоп,

Я тебе верю.

Ужель я продамся,

Себя подарю

Окаянному

Вору-царю?

Вот тебе нож

И мой череп.

Ну что ж,

Хватайся за черен,

Всади его в темя,

Ежли ты мнишь,

Что холоп

Будет с теми

Царями-врагами,

Кто топчет

Холопов ногами.

Димитрий –

Наш друг, голова.

Спроси у Руси:

Вся молва

Говорит о Димитрии,

Имя святое его

Превозносит дотоле,

Что желает

Единого видеть его

На московском престоле.

Он и взойдет,

А мы только бороним.

Не нам же сидеть

На троне –

Но ему,

Свояку-царю.

Верно ли

Я говорю.

Эй, комаринцы?

– Димитрий,

Димитрий! –

Неслись голоса.

– Димитрий царь! –

Эхом стонали леса.

– Димитрий! –

Выл ветер молвы.

Выл осенней тревогой,

Гнал по полям

Бездорожной дорогой,

По ветхим углам

Забирался в изломы,

С гулом катился

По крышам содомы,

В двери стучал,

Заметая пути:

– Это – Димитрий,

Димитрий, пусти.–

Кто верил –

Пускал

И хватался за нож.

И бежал –

Не вернешь.

Ой, куда?

Ой, беда!

Не снести головы.

Ой ты, ветер,

Ты, ветер молвы!

Эй; комаринские!

Костры горячи.

Чад.

Слетелись трачи.

Кричат:

– Димитрий!

Димитрий!

Болотников Иван! –

В глазах –

Алмазы в митре.

Ветер да туман.

И острый нож.

На острие молва.

И режут нож – слова:

«Ну что ж,

За черен нож –

Зачнем ножом.

Гляжу:

К ножу

Привадны тож.

Ну что ж,

Жить

Будем мятежом».

Ну и дела на Руси!

А что делать, ежели

Лучше не жили.

А посему –

Гуляй!

Ух да ух,

Нечистый дух!

Поляна-то лесная –

Слаще пирога.

Волость-то честная –

Буйны берега.

Гуляй, башкой тряси.

Правда с неправдой

Живет на Руси.

Темная вода –

Эта свобода:

Телятевский за нас,

Димитрий за нас,

А наш Иван –

Холопский воевода.

Не каркай нам конец,

Помалкивай, кузнец.

И впрямь ты

Осовел от меда.

Гуляй

Да не тужи.

Гуляй, гуляй, поляпка,

Затягивай гужи,

Кровавая гулянка,

Точи свои ножи.

Точи,

Грачи,

Почин

Ночин –

Чернее

Черта чад.

Точи,

Рычи

Да чуй

Парчу –

Парчи

Купчин торчат.

Точили

На точиле

С приплясом

На ходу.

Руки

Приучили

Ножом

Решать беду.

Смаху-размаху

По монаху –

Цап!

А там, что

Причтется, –

Царап.

Тележники-голубчики

Прут на карачун, –

Покажите, купчики,

Соболя, парчу.

Комаринские парни

Созывают бочарей, –

Сударыни-боярыни,

Дарите дочерей.

Овчинники, холстинники

Покупать пошли, –

Торговые гостинники,

Давайте кошели.

Кузнечники в ударе:

Амбары сочтены, –

Помещики, бояре,

Держитесь за штаны.

Орловские колясники,

Идут богатыри, –

Поповские подрясники,

Откройте алтари.

Гермоген, служи:

«Миром господу помолимся. Аминь».

Да за ножи!

Да в терем

К Ваське Шуйскому:

В гости, мол,

Прошусь, к кому –

И сам не знаю, раб.

А Ваське в брюхо

Нож всажу – царап!

За пазуху венец.

Васька промяукает –

И царству конец.

Ух да ух,

Нечистый дух!

Ой ты, брага,

Ты, бражный хмель!

Ты, коряга,

В уме ли, в уме ль?

Топ-топ!

На пола верти –

Всё одно

Стоять на паперти.

Топ-топ!

Хоть ты шибко строг –

Всё одно

Тебе бывать в острог.

Топ-топ!

Ты пляши, потей –

Всё одно

Не жаль худых лаптей.

Топ-топ!

Проживем грабежом –

Всё одно

Пропадать под ножом.

Топ-топ!

Лапа заячья –

Всё одно

Иван Исаича

Не дадим в обиду

Ваське-царю,

Отдадим

Свою любовь псарю.

Пущай помнит,

Вспоминает покрепчей

На поляне

Всех

Комаринских грачей,

Пущай помнит,

Вспоминает во слезах,

Сколь же много

На Руси грачей в лесах.

Ой ты, пьяная полянушка,

Со тележными ухабами.

Поревел бы ты, Иванушка,

Поревел бы с нами, бабами.

Пореви ты,

Сделай милость

Для бабья.

Вот те меду –

Ляпуновская бадья.

Из Рязани навязали:

Ежели не выпьет,

Слышь, Иванушка до дна –

Значит, ваша волость

К черту не годна.

А это нам обидно страсть.

Пьем да ревем:

Неужели мы хуже рязанских.

Пей-ко, Исаевич, всласть,

Налаживай класть.

Пей да пляши,

Ежли бабы хороши.

Топ-топ!

Будь ты молод.

Топ-топ!

Бабы – диво.

Топ-топ!

Бабы – солод.

Топ-топ!

Бабы – пиво.

Пей на грудях

Наших бархатных,

Не задумывайся даром –

Мы ведь под ударом.

Помещичьи скотницы –

Богу неугодницы,

Грешный народ:

С чертом якшаемся,

Да и черт не берет.

Целуй да приказывай,

Только мамоньке не сказывай.

Ишь, она,

Полянушка –

Расейская река,

Кровавая

Гулянушка –

Буйны берега.

Ишь, она,

Мятежница –

Гуляют вожаки,

Гуляют,

Пируют,

Страдают мужики.

Топ-топ-топоток!

Каблуками стукоток.

Расширяй межи,

Доставай ножи.

Ах ты, сукин сын,

Комаринский мужик,

Без подштанников

По улице бежит.

Он бежит, бежит,

Приплясывает,

Матюгами опоясывает.

Топ-топ!

Дьякон – поп.

Попадья – бадья.

Пономарь в бадье,

Как сухарь в ладье.

Топ-топ!

Бей в лоб.

Собирай башки.

Башки – в горшки,

Уминай кишки.

Топ-топ!

Нам чтоб

Наживать добро.

С бояр серебро

Да нож в ребро.

Царская баня

Ой, и любил же

Вася париться в бане,

А Вася не кто-нибудь –

Царь всея Руси.

Сколь он скупущий,

Столь пуще мордаст.

Что твоей душеньке

Угодно проси –

Царь всея Руси

Ни хрена не даст.

Скуп без колебаний.

Хитер на левый глаз,

Правым смотрит к богу.

Разве после бани

Что-либо отпустит,

Да и то немного.

Лишку, спаси бог,

На пуп не передаст.

Сам он торговый,

Различает:

Лишние рубли –

Ему ж в карман.

На троне-то

Сидит он невзначай.

Того гляди,

Да подольют дурман

Али спихнут:

Весь царский двор

Облеплен

Душегубами,

На воре

Едет вор.

Спихнут – опять

Торгуй-ко шубами,

Изображай купчину:

В гостином трись с утра,

Продавай овчину

За бобра.

Ох, жизнь мудра –

Сумей всех обобрать.

Покуда царь –

Все караси.

А как беда –

Все щуки.

Он по себе

Знал эти штуки

И, собираясь в баню,

Воздыхал:

«Ух, тяжко быть

Царем всея Руси!

Кто – караси?

Кто – щучьи пасти?»

Все подозренья,

Все напасти,

Все царские дела

Решал он в бане,

Разглядывая

Голые тела

Под банный жар

Всех званий

Гостей:

Князей, бояр,

Игуменов,

Митрополитов, дьяков,

Помещиков, купцов,

Послов, татар, поляков,

Кулачных

Здоровеннейших бойцов,

Украинцев,

Казаков из Кубани.

Всем царь давал им

Цену в бане, –

Такая уж царя

Натура издалася.

Ой, и любил же

Баню Вася!

В обычае

Торговой части

Издавна

Приметой свито –

Приносит баня

Барыши и счастье.

Бывало, соберется

Царь со свитой

В баню –

Праздник, звон,

Суета, веселье,

Пиво, мед.

И разговоры:

Кого же он,

Василий Шуйский,

Кого возьмет.

По-царски париться

С собою в баню?

От всех щедрот

Чей знатный род

Благословит

По упованью?

Блямм,

Блямм,

Блямм! –

Великопостные

Колокола

Блямкают уныло

Про худые

На Руси дела.

Сегодня царь

Под звон,

Прищуря глаз,

Накинув шубу нервно,

Шептал:

– Отец святой,

Ты первым,

Игумен Влас,

Пойдешь со мной.

Из бани

Понесешь наказ

Домой,

С кем

Бог велит мне

Париться

На счастие престола,

На умножение

Богатства, славы,

На одоленье

Ванькиной облавы.

«Господи,

Владыко живота моего», –

Перед входом в баню

Крестился Шуйский

Рукою шустрой

Шубного купца.

«Его же царствию

Не будет,

Несть конца.

Аминь», –

Творил он,

Будто шел на битву,

Любимую молитву

У порога,

Ибо желал Царить

Не меньше бога.

Раздевшись, царь

Тело рыжее волок

В туман паров,

В жар на полок.

Где, словно солнца

Заходящий глаз,

Сверкал большущий

Медный таз

И где в пару,

Седом, густом,

От веников несло

Березовым листом.

Здесь царь кряхтел

От царских дел

И потно думал

О Руси:

«Кто – щуки?

Кто – караси?

Шаховские,

Годуновы,

Телятевские,

Ляпуновы –

Эти штуки – щуки,

Готовые со стаями

Воров-ворон

Без лести

Влезти

На московский трон

Под видом, –

Щуки хитрые, –

Убитого давно

Цареныша Димитрия.

Нет, не бывать! –

Нырял царь

Водолазом,

Кряхтел, гремел

В пару, в жару

Пузатым тазом. –

Нет!

Как не бывать

На голубице

Прелюбодейному коту,

Так не бывать

В Москве

Холопу Ваньке,

Княжьему скоту! –

Царь веником

Хлестал себя по животу,

По всей

Отпаренной говядине. –

Нет, не бывать

В Москве

Болотникову, гадине.

Казнить изменника!»

Банная

Вода гулка.

Ка к осенью

С туманного полка

Дожди,

Березовые листья

Катились с веника.

У Васи борода – ершом,

Мозги – шишом,

Пыхтят наказом.

Он бухает ковшом,

Он грохает

Огромным тазом.

Во облаках,

Как Саваоф,

Ревет гнусаво: – Ох,

Довольно царских

Слез пролито!

Игумен Влас,

Зови сюда

Митрополита,

Мстиславского, боярина,

Михаилу Скопина,

Племянника,

Ногаи-Мурзу,

Посла-татарина,

Янека, посланника.

Зови гусей на воду,

Зови их париться,

Отведать браги,

Пива, меду,

Солений огурешных,

Капусты кислой.

Ох, господи,

Прости нас, грешных,

Елико

Жаждем

В пост великой!

Но постное

Сие есть угощение. –

Царь

Перекрестился разом,

Моргнул в пары

Лукавым глазом –

И получил прощение.

И скоро

В царской бане гости,

Пропаривая

Хрящи, брюха да кости

Курчавым,

Обдающим паром,

Судили о судьбе Руси,

Как преданные

Васе караси,

Разгоряченным

Воинственным базаром.

Гремя

Тазами и ковшами,

Расхлестывая

Веники о грудь,

Решали биться

С холопами,

Как вшами,

И самого царя

С собой

На бой молили в путь.

Средь груды

Пухлых голых тел

Митрополит

В парах гудел:

– Беда последняя –

Огарок восковой,

Но милость божия

Сияет над Москвой.

Христос,

Победу ороси.

С нами бог

И царь всея Руси,

Василий

Свет Иваныч с нами!

А с ними,

Сучьими сынами,

Во дьяволе

Смердящий

Сукин сын, холоп

Болотников,

Вор-супостат,

Разбойный лоб.–

Гости рявкнули:

– На перекладину!

На холм! –

Царь

Крикнул петухом:

– Анафема!

Проклятие

Висит над вором! –

И все пропели

Сиплым хором:

– Анафема! –

Митрополит,

Взывая нагишом,

Крестил

Царя ковшом:

– Елико

Силы их собачьи

Зубами

Рвут имущество

Богатых,

Знатных, наипаче

Источают

Царское могущество,

Яко

Преисподни черви, –

Не люди

То во бозе

Православные,

Но сугубо черти –

Холопы

Да шпыни в рогозе.

И ежели

Тебе, царю Василию,

Явиться

В стан твой войсковой –

Положишь

Ты конец насилию,

Падут все воры

Пред Москвой.

Погибнут воры,

Яко бесы,

Бегут

От господа лица,

Развергнутся

Опять завесы

Благотворения

Венца.

Сим победишн!

Скипетр божий

В твоих руках

Да будет там,

Где лягут в прах

Все вражьи кожи –

Во ад сойдут

На суд и срам.

Анафема ворам!

Тебе же

Слава, царь,

И благоденствие,

Яко и встарь,

И ныне, и присно,

И во веки веков. –

Сам царь

Пропел из облаков:

– Аминь.–

И гости

Вслед за ним:

– Аминь.–

Упрелый Шуйский

Бросил глаз

На более густую воду:

– Эй, игумен Влас,

Давай нам меду!

Пива! Браги!

Где огурцы,

Капуста, раки?

Нет, стой,

Отец святой,

Давай для жару

Еще, еще

Поддай нам пару.

Ух, ух,

Ух, хлещет дух,

Как пух у молодух.

Ххе-хе!

Еще по венику,

Чтоб жарче было

Плюнуть в рыло

Гадине, изменнику,

Холопу, самозванцу,

Ваньке-оборванцу,

Шпыню, ворине,

Лохмотнику,

Анафеме, тварине,

Главному псу

Бешеных.

Ох, господи,

Прости нас, грешных,

С банного угару!

Эй, пару! Пару!

Шибче парься,

Мишка, воевода

Скопин-Шуйский!

Тебя, племянника,

Главой

Благословенного похода

Ставлю.

И сам с тобой

Пойду на бой.

Господня

Милость, славься!

Эй, парься,

Милославский!

Пропаривай умишко,

Помогай

Парнишке Мишке

Одолеть

Под плеть врага.

Всевышнего рука

Пущай накажет

Нищенского дурака,

Посмевшего

Оскалить пасть

На трон,

На Русь,

На власть.

Жестокую враг

Примет кару.

Пару! Пару!

Парьтесь –

Грыжа

У кого болит.

Парься

Да молись,

Митрополит,

Клади кресты

За Мишку,

Воеводу.

Эй, браги!

Пива!

Меду!

Капусты кислой!

Груздей!

Соленых огурцов!..

Господи,

Владыко живота…

Купцов!

Зови, Влас,

В баню

Трех купцов:

Жирнова,

Кашина,

Смирнова.

Зови

На банный суд.

Пропарим их,

Пущай

Мошну трясут

Из рукава.

Не то в их лавках

Холопы

Станут торговать

Кровавым квасом

Да купечьим

Человечьим мясом.

Зови.

Ну, господи, благослови.

Давайте, гостеньки,

На месте яром

С легким паром,

С легким годом

Да к порогу

На дорогу

Перед походом

Угостимся

Брагой, медом.

Ну, глотайте-ко

Во здравие

На разум

По ведерку

Разом. –

Чокнулись чарками,

Взглядами жаркими,

Дернули,

Крякнули,

Рявкнули

В банную парь:

– Ну и мед!

Ну и царь!

Аще

Один другого слаще! –

Пробасили

По силе:

– Во здравие

И благодепствир

Государю русского света

Василию

Солнцу Иванычу

На многие лета!

Многие лета!

Многие лета!

Ну и царь!

Сами купцы –

Знаем цену. –

Шуйский вытер усы –

Снял янтарную пену

Запел:

«Ой, не спится мне,

Удаленькому, в терему,

Не лежится

На перине одному».

Подхватили

Гости вязом

Под медовым

Царским глазом:

«Ой, не лежится

На перине одному.

Ой, да не,

Да не лежи,

Нет, не лежится,

Жится на,

Ой, на пери,

Да на перине,

Ой, да на…»

Вася пел

И пил до дна.

«Ой, не спи,

Да ой, не спится,

Не лежится,

Не лежи,

Ой, да на…»

Гости пели,

Пили мед до дна.

Под дубовым

Банным сводом

Пахло вениками,

Медом,

Огурцами, телесами,

Пивом, брагою, брюхами,

Паром,

Шуйскими мехами,

Мылом,

Потными плечами,

Кафедральными

Свечами,

Гнилью,

Рвотой, куражом,

Православным

Терпежом.

Так

Под банным

Прелым сводом

Золотые караси

Собрались

На рать походом,

Гости,

Царь всея Руси.

Охмелели.

Еле-еле

Шуйский,

Кожей волосат,

Чуть держался

В царском теле

Да чесал

Купецкий зад:

– А вдруг да

Последняя банька?

Ой, гости,

Что будет,

Ежли Болотников Ванька,

Во дьяволе

Пес и холоп,

С холопами,

Нищими псами,

Войдет на Москву

И – хлоп!

Всех перережет,

Разумеете сами.

Чума наголо.

Что станет

С престолом,

Россией,

Народом,

Ежли

Мятежником,

Вором, уродом

Будет

Победа одержана?

Помилуй, Христос,

Спаси!

Надо быть

Тверже нам.

Господи,

Владыко живота!

Я молюсь.

Я – царь всея Руси! –

И царь,

Набухший от меда,

И племянник его –

Воевода,

И иже с ними,

Кто парился в лени,

Стали

В пьяных слезах

На колени.

Стали с чарами

Плакать варяги

У бочонка

Вспенившейся браги.

Митрополит помог:

«Да воскреснет бог

И расточатся

Врази его».

А врагов

Немало.

И браги не стало.

Среди кучи мочал

Царь из тучи

Кричал:

– Не бывать

В Москве бунту!

Посланник Янек,

Ты хотя в бане,

Но, проше пани,[85]

Скажи Сигизмунду:

Недлуго бендзе чума

И его крульской коже,[86]

Ежели круль

Нам не поможет.

Торговые деньги –

Порука:

Богатым

Одинаково

Надо стоять

Друг за друга.

Вшистко разуме,[87]

Ясновельможный? –

Янек кланялся:

– Вшистко, круль.

Досконально, круль.

Добже. Дзинкуе.[88] –

Царь орал,

Как гроза,

На всю баню:

– Мурза!

Эй, Ногай!

Помогай!

Ты посол

И купец,

Сам торгуешь

Скотом-табунами,

Должен ты,

Молодец,

На холопов пойти

Вместе с нами.

Помогай,

Друг Ногай.

Ты скажи там

Великому хану,

Превысокому

Солнцу орды:

Мы должны

Одолеть рать погану

Нашей черной

И общей беды.

Ты – купец,

Ты получишь биштым

Драгоценных

Подарков пудов,

Ты уйдешь

От меня золотым

На богатое

Счастье годов.

Ну, Ногай,

Помогай, друг Мурза! –

У Мурзы

Разгорелись глаза,

Как воды бирюза:

– Ай, аллах,

Ай, аллах,

Ай, яхши

Урус царь

На московских делах!

Ай, аллах!

Селям меликем

Ханам

И царям великим.

Секим баим,

Секим башка

Разбойникам твоим.

Холоп – шайтан,

Болотников – шайтан.

Секим башка

Их стан,

Секим бурды.

Высок мой хан орды.

Высок

Урус царь,

Друг Василь Иваныч.

Селям меликем

Ханам и царям,

Князьям великим! –

Гости с пивом

Подняли ковши.

Царь ретиво

Прокричал:

– Яхши!

Бик яхши![89]

Во все концы

Гонцы:

Польскому королю,

Татарскому хану,

Персидскому шаху,

Турецкому султану!

Велю – гонцы. –

Тут, еле можаху,

Ввалились

Спьяну рожи –

Голые купцы

С мешками

Из телячьей кожи.

И молча

По мешочку

Высыпали

Деньги в бочку.

Царь бегал глазом,

Улыбался сияющим тазом:

– Ну, угодили!

Царски хвалю.

Поди, чай, устали?

Сам во хмелю,

Да и вы

Не отстали. Хвалю!

Велю:

Слуги толковые,

Гости торговые,

А ну-ко пропарьте

Брюха

От греха

Покрепче, дотошно,

Чтоб снова

В обнову

Пить было можно,

Лакать молоко.

Ну, Влас-игумен,

Поддай-ко,

Поддай облаков! –

Засверкали тазы,

Загремели ковши,

Будто грозы.

Закряхтели тузы –

В облаках барыши,

Только сыпались

Листья березы.

Купцы ухали,

Бухали,

Нюхали.

Брюхо ли

Жирных

Лабазников

Не выдержит

Бражных

Бывалых столь

Праздников?

Вынесли.

Вылезли.

И черт не возьмет.

И снова за чарки,

За мед

С разговором по сути:

– Были б худые

Мы слуги царя,

Хуже псаря,

Не слуги, а суки,

Ежли б мы

Не пронюхали

Тайну-обнову,

Что надо

Рязанскому

Купцу Ляпунову,

Который

За Ваньку-холопа

Со дружиной

Стоит, изменник, –

Послать ему

Бочку денег.

Ну и послали.

Помилуй нас, боже,

Раз это дело

Торговое тоже. –

Царь гоготал:

– Подкупили голубчика,

Рязанского купчика.

Ай да московские

Пироги!

Язык береги.

Проглотишь и куст –

Такой дают вкус.

Понюхаешь – веники,

Напаришь – деньги.

Деньги –

В бочку нову,

А бочку –

Ляпунову.

Глядишь –

И купили бобра

За пуд серебра.

А он этих

Денег дороже.

Вот и барыш,

Говоришь.

А купец он хороший,

Да жадный по роже. –

Жирнов

Рыгал брагой, смеясь:

– А Телятевский-князь?

И ему катим бочку на кочку

От купецкого дому.

Купим князя,

Сторгуем и

Пашку Истому.

Все продаются

В торговом пути –

Знай лишь

Бочки кати.

Все за деньги

Отважны.

Только мы

Не продажны.

Вот тебе крест,

Да шкура с меня же.

Амбары с салопами!

А Телятевский-княже?

Что ему делать

С холопами?

Какая он ровня

Ворищам да нищим?

Али и впрямь он

Димитрия ищет

С очами на выкате?

Врет.

Пуще смекает о выгоде

В рот.

А рот у князя

Большущий. –

Царь крикнул:

– Щучий!

Жадно жрет золото

Ради Христа.

Сам к своему же холопу

Пристал,

Ибо пуще

Охота слизнуть

С городов

Золотую казну.

Ну, ладно,

Возьмем на обман –

Катись ему

Бочка в карман.

Лопни он

С бочкой, дурак,

Лишь бы разбит был

Отчаянный враг.

Господи, помоги

Совладать с воробьем! –

Гости вскочили:

– Разобьем! Разобьем!

Тулу, Каширу, Елец

Захватил,

Окаянный подлец!

Лезет, ползет

По крутому мостку

Грабить да жечь

Пресвятую Москву.

Нет, не дадим,

Разобьем, разотрем!

С богом,

Молитвами,

С белым царем

Кровавыми битвами

С Ванькой-псарем

Положим им

Скотный конец.

Пущай воссияет

Василья Иваныча

Царский венец. –

Шуйский, в слезах,

Шатаясь, в поту,

Целовал, обнимал всех

Живот к животу.

Банное небо

Блевотно повисло.

Веники, брага

С капустою кислой

Смешались

С телесным рассолом

Во пиру,

От беды невеселом.

Царь залез на полок

В уголок,

Затянул:

«Ой, не спится мне,

Удаленькому, в терему».

И уснул.

Захрапел, запотел

От тревожных и

Царственных дел.

Гости томились

В раздумьи унылом.

Пахло плесенью осени,

Вехотками,

Мылом,

Молитвами, медом,

Военным походом,

Досадой:

Ах, сукин Ванька,

Вдруг да

Последняя банька!

Молчали в мочале.

В воеводском испуге

Скопин-Шуйский от скуки

Глядел на полок

В уголок,

Нюхал:

От туши от дядиной

Несло царской

Пареной говядиной

Да капустою кислой.

Банное небо

Над Русью нависло.

Молчали в мочале.

В тишине

Отдыхали тазы.

Отгремели ковши.

Пьяный голос Мурзы

Лишь шептал:

– Ай, аллах, ай, якши!

Подметные письма

«Бездомные нищие,

Без роду, без племени,

Особливо холопы боярские

Московской земли

И всякие люди бедового времени,

Дворовые, пришлые, царские,

Шпыни, безыменники,

Слушай,

Внемли:

Не Ваське Шуйскому,

Боярину, злодею слепошарому,

Пристало царствовать,

Землей владеть всея Руси.

Не Ваське Шуйскому,

Отпетому злодею старому,

Сидеть в Кремле на троне

Да народом править

На всея Руси.

Не Ваське Шуйскому,

Мошеннику, торговцу-шубнику,

Чинить над нами

Дикую расправу не по праву

Да батожьем кормить,

Да чугунами.

Отныне именем

Добрейшего на свете

Царя младого Дмитрия,

Заступника холопов и рабов

И всех пребывающих в завете

Бедности, нахлестанных горбов

Всех изобиженных насилием

Бояр, помещиков,

Всех травленных царем Василием,

Велим:

Влезайте в хоромы,

Холопы, оравами,

Бейте, холопы,

Бояр и князей.

Банями жаркими,

Насмерть кровавыми

Шпарьте их жен,

Их торговых друзей.

Влезайте в домину

Василия-шубника,

За рыжую бороду

Прите царя,

С трона тащите

Его, душегубника

Пущай он подохнет

От рук косаря.

А вы его золото,

Шубы собольи,

Дубовые бочки

С заморским вином

Разграбьте, распейте

За царским застольем,

Чтобы каждый в парче

Золотился вьюном.

Садите глаза

Всех вельмож на булавки,–

Иначе проглотят

Живьем судаки.

К торговым гостям

В богатейшие лавки

Идите вскрывать сундуки.

Шпыняйте к попам,

К попадьям на перины,

К дочкам поповым

Ложитесь в постель,

Чтобы эти грудастые

В бозе тварины

Разговелись с холопами

Слаще в посте.

Влезайте по-волчьи

В поместья да вотчины,

Грызите помещичьи

Глотки до лбов, –

Покуда денечки их

С жизнью не кончены,

Будут они вас

Давить, как клопов.

Разграбьте, распейте

Их кровь и имущество,

Сожгите их в жар

До последнего тла.

Вздымайте холопское

Ваше могущество,

Чтобы долюшка

Медом текла.

Отныне скажите

Живому народу –

Пущай весь народ

Во весь рот

Продерет:

Знай своего воеводу

Ивана Исаича Болотникова!

Отныне

Судьба на Иване –

Ему за людей отвечать:

В его верном

Холопском кармане

Всей Руси золотая печать».

Как голуби, летали

Подметных писем

Пущенные стаи

По дворам бояр.

На конском волоске

В конюшней выси,

От копоти

Сплошной беды густая,

Холопская висела

Жизнь раба,

Минуту каждую

Готовая свалиться

В навозные телеги-короба.

И на отвал.

Холоп – как в клетке чиж:

Не вылетит, коль пойман.

Холопа от чижа

Не отличишь –

И мал,

И сер,

И безответен.

И нос в крови.

Не живет –

О прутья бьется боле.

Знает, что на свете

Нет слаще –

Жить на воле.

Пускай душа –

В лаптях,

Пускай в портянках – сердце,

И жизнь –

Сермяжья рвань,–

Но ему б на волю

Да открыли дверцы,

Да пустили долю

В голубую рань.

На, гуляй!

Он бы знал дороги

В золотые дали, –

Боярские пороги

Его бы не видали.

Был холоп иль не был

С волей броневой –

Лишь земля да небо

Знают про него.

В лугах на именинах

Много дивных дней, –

Привольно на равнинах

Пасти своих коней.

Холоп про это песни

Поет в конюшнях век,

А нос в крови, хоть тресни, –

Холоп – не человек.

Нет, стой!

Читай:

«Жили бояре

Доселе дарами,

Называли бояре

Холопов ворами –

Пущай не посетуют:

Мы с гневом рабьим

Их, сущих воров,

До штанины ограбим

И выйдем, как звери,

На вольную жизнь.

Знай на Ивана

Плечом положись.

Иван за Димитрия –

Царь будет свой.

Бейся за волю,

Холоп, головой

Да на радостях вой.

Отныне

Судьба на Иване –

Ему за людей отвечать:

В его верном

Холопском кармане

Всей Руси золотая печать».

Перелетным огнем

Слава ходит о нем,

Об Иване Исаиче,

По Руси

Солнцевсходом блистаючи.

Строен.

Статен.

Как дерево, высок.

Лицом прекрасен. Кстати

Кудрей завит висок.

Размашен.

Ловок.

Могуч в крутых плечах.

Серебряное слово

Звенит в густых речах.

Скажет –

Взвесит,

Подумает не зря.

Будто в хвойном лесе

Румянится заря.

Честен.

Отважен.

Ретивый на язык.

Глаза в горячем раже

Чище бирюзы.

Ходит –

Не бродит,

Несет себя орлом.

О горестном народе

Не льет слез напролом,

А грудью,

Как колесами,

Накатывает, прет,

Плечистыми утесами,

Ворочает вперед.

Смелый

Да веселый.

В цветочках воротник.

Ему деревни, села –

Все подряд сродни.

Кругом,

Куда ни взглянет, –

В полях мужик да конь,

А девки на поляне –

Как маковый огонь.

Кругом,

Куда ни кинет

Взор на ветхий дом, –

Все бьются на мякине

Под княжеским кнутом.

Кругом,

Куда ни сдвинет

Лихую бровь дугой, –

Помещик на овине

Холопов бьет ногой.

Всё знает,

Видит, чует

По своей спине,

Как в смертном карачупе

Людей ведут к стене.

Сам не раз он

Хаживал

На скотский двор под плеть,

Чтоб ныне круче, заживо

Врагов преодолеть.

Холопья быль

Таковская:

Дождаться бы поры,

Чтоб вся земля холопская

Взялась за топоры.

Хорош Иван,

Как рожь, Иван –

Прокормит сверх ребра.

И даст в придачу

Караван

Литого серебра.

Пригож Иван,

Видал бунты

И бури на морях,

И цепи

Скинул в океан,

И дрался в бунтарях.

Ох, и повидал же

Народишку Иванушко –

Страсть!

Из слов его даже

Можно сарафанушко

Спрясть.

«Ну что ж,

За черен нож –

Зачнем ножом.

Гляжу:

К ножу

Привадны тож.

Ну что ж,

Жить

Будем мятежом».

Он так поет,

Как мы живем, –

Остались бы

Живьем.

Ох, и пожили бы

Всласть

С душой-подругой –

В рот те

Пироги с севрюгой,

Блины с икрой!

Жить охота!

Дуй в поход! Крой!

Нам не чета.

Да и те дуют присно.

Крой да читай,

Что в подметных написано:

«Отныне

Судьба на Иване –

Ему за людей отвечать:

В его верном

Холопском кармане

Всей Руси золотая печать».

Поход

Царь пребывал в тоске.

Перед златыми образами

Стоял в Успенском храме

На своей малиновой доске

Со свечкой восковой.

С похмелья

Слезными глазами

Прощался царь с Москвой

Перед походом

Под соборным сводом.

Святейший патриарх,

В сиянии свечей

И солнечных лучей

Великолепен,

У раки Дмитрия,

Царевича святого,

Служил молебен.

С высоких окон

Алмазной пылью лент

Струилось солнце,

Играя с божьим оком

В блеске алтаря

И на короне

Невеселого царя,

Чьи рыжие

Похмельные ресницы

Сердито тыкались

В покров

Димитрия гробницы,

Моргали,

Будто от излишка:

«И всё это из-за тебя,

Зарезанный мальчишка!»

Святейший Гермоген

Пред ракою

(Он тайны знал вещей,

Что в раке –

Никаких мощей)

Перед походной дракою

Крестом, кадилом и жезлом

Махал,

Дышал смиренным злом, –

Под стоны звона

Рек с амвона:

– Братие во Христе! Великий государь, воистину святой и праведный, Василий Иоаннович, и чада: благоверные князья, бояре, окольничие, дворяне, дьяки, гости торговые, приказные! У врат Москвы огнедыхательный дьявол стоит во образе Ивашки Болотникова, сущего холопа, вора, мятежника, лукавого змея, поядателя душ православных. Сей лютый враг еще сквернее чернеца Гришки Отрепьева, проклятого расстриги, ибо Болотников, холоп и смерд, под именем бесовского самозванца готовит учинить погибель не токмо что царю святому, Василию Иоанновичу, не токмо что князьям, боярам, дворянам и гостям торговым, но в соединении с люторами, жидами, ляхами, римлянами, татарами, мордвой, чувашами готовит учинить погибель, разоренье святой православной веры и церквей христианских, храмов господних.

Гермоген

Посмотрел на царя:

Ладно ли, мол, говорю?

Царь кивнул – ладно.

Из алтаря

По свечам-янтарю

Голубой плавал ладан.

Потный, плотный

Успенский купецкий собор

Хотел бы сейчас

Наживать, торговать,

А тут вот молись,

Да берись за топор,

Да сучи рукава,

Запирай все лари на запор,

Да убытки неси.

Господи боже,

Мать богородица,

Ох, сколь на Руси

Всякой пакости водится!

Так каждый под звон

Клал походный поклон –

Добро б уберечь

Да слушать всю жизнь

Патриаршую речь:

– Злато, серебро, драгоценные камни, яко звезды небесного пламени, деньги, казна, богатство торговое, богатство хором, поместья, вотчины, лабазы с хлебом, запасы вина, сокровища знатных – вот что прельщает сих окаянных воров, служителей сатаны, забывших страх божий, холопов отверженных и разбойников с собачьими басурманскими оскверненными языками. Добыча, нажива, чужое добро – вот что ввергает их в бездну безумия и крови.

Патриарх

Направил брови,

Глаз коровий

В рыжие глаза царю:

Ладно ли, мол, я говорю?

Слезами восковыми

Капала царя свеча.

Шуйский прошептал:

– Кончай.–

Гермоген воскликнул:

– Премилостивый владыко небесный, пречистая богородица, великие чудотворцы московские Петр, Алексий, Иона, страстотерпец Христов царевич Димитрий и все святые, слезно молим скорбными сердцами, да подаст нам бог мир, любовь и благоденствие, да освободит господь российское государство от непотребных злодеев, безобразных нечистых врагов, окаянных холопов, воров, супостатов. Да будут они прокляты во веки веков. А огнедыхательному дьяволу Ивану Болотникову, всей крови заводчику, анафема! С нами бог и царь всея Руси!

Шуйский взглянул

На собор, на бояр, воевод:

Все ль караси,

Иль Россия не наша?

И вот в руках патриарха

Блеснула огнем

Водосвятная чаша

Над кашей голов.

Радужно брызги воды

Вокруг орошали

Парчу, соболей,

Ковры, лысины, шали.

Горе народам –

Чума на воров!

Чудотворный

Схватили покров,

Потащили

К Калужским воротам.

Хлынул народище

Дикой толпой,

Знай только – пой:

«Спаси, господи, люди твоя

И благослови достояние твое»,

Сотрясалась Москва

В колокольном трезвоне,

Бежала бегом

В богомольном разгоне

С крестами, иконами,

Ризами, воском

К Калужским воротам,

Где патриарх

Кропил водой

Царское войско

На страх нечестивым врагам,

Засевшим-в Коломенском.

Кропил пушки, пищали –

Душа в мольбе иссякла.

Боярыни трещали

На все лады да всякая:

– Ишь, царь-то

Со скипетром!

Стрельцы-то –

Соски́ ведром.

Скопин-то, Миша-то –

Грудь златом вышита.

Сам Колычов-то

В лентах почета.

Милославский-то княже,

Ох и сел на коня же!

Кто из них глаже

Да краше –

Не разобрать.

Ну, воеводы!

Ну, царская рать!

Сынки-то боярские,

Наши сыночки,

Не сынки –

Ангелочки!

– А наши, купецкие,

Чем они хуже –

Толще

Да дюже,

Кому не поглянутся?

Гляди – у невест

Щечки

В алых румянцах,

Глаза у небес,

Под кокошником слезки,

На белилах полоски,

У очей рукава.

Ратное дело –

Не в лавке торговать.

Разбойники-то, бают, –

По Ваньке-краснобаю.

Такие же

Отпетые в крови.

А ты, матушка-боярыня,

Не очень реви:

Уж ежели

Холопы да сядут на Кремле –

Не хватит нам, сударыня,

Места на земле.

Уж пущай Христово воинство

Истребит воров разбоинство.

У воров, слышь,

Мор и голод,

Ихний стан

Враждой расколот:

Князь Телятевский, изменник,

Просит с нас

Побольше денег.

Бочки мало – дадим три,

Только нос ворам утри.

Сторгуемся – свои.

И рязанский Ляпунов

Ждет чинов,

Даров, обнов.

Ну, дадим ему – свои.

Жадный только Шаховской –

Не насытишь всей Москвой,

Да и тот, мерзавец, – свой.

Приютил князь оборванца,

Лезет с ним

В престольный град.

Сунул Ваньке самозванца,

А и сам не рад.

– Мой-то кум

Колычев говорит, – не потеха ли, –

Ежли мы бы

Не знали того,

На воров, на войну не поехали.

– Князь Мстиславский, мой сват,

Как Христос, душой свят.

Князь-то знает, –

Хитра борода, –

Почем всех купить и продать.

Князь со славой возьмет

У воров города.

– Уж мой муж,

Как заря,

Разоделся в парчу.

Говорит – для царя

Я хочу по плечу

Славу-счастье добыть,

Чтоб холопья-враги

Сгибли все

От господней руки,

Чтоб мужьям

Не мешали добро наживать,

А женам –

Плести из шелков кружева.

– А мой-то…

– А мой-то… –

Так и неслись

По хоромам Москвы

Разговоры.

А там, за Москвой, вой:

Подорожная слизь

Ломала зубами затворы –

Хлеба!

Рыскала, бестия,

Стаями волчьими.

Хлеба!

Горели поместья,

Боярские вотчины.

Хлеба!

Церкви шатались

В дымище до неба.

Хлеба!

В монастырских стенах

Мешки прятал монах.

Хлеба!

Хлеб у Ивана.

Где он?

В Калуге.

Не будет обмана

В калужской подруге.

Там и Димитрий,

И князь Шаховской

Потчуют хлебом

Народ воровской.

На улицах – ковры,

На коврах – пироги.

Туда и беги.

Каждому – кадушку,

Каждому – пушку.

Ешь да стреляй.

Хвостом не виляй.

– Ты из рязанских?

– Оттуда.

– Что ж Ляпунов ваш?

– Мерзавец!

Иуда!

Дворянская кляча

В рязанском мыле.

– Ведь вы же

В Коломенском были,

Под самой Москвой,

Даже выше?

– Были, брат.

Чуть, брат,

Не влезли, брат.

Были у врат.

Видели град.

И теперича рад.

Да вдруг

Ляпунов,

Как увидел царя-то:

В ноги, гыт,

Падайте,

В ноги, ребята!

Ну, и пошло!

Многие в ноги, в хвосты.

А мы – в кусты.

Да бежать,

Да бежать.

Добежали досюда.

Изменил

Ляпунов нам,

Рязанским, Иуда.

А теперича

Ищем царевича,

Ищем Ивана Исаича.

Комаринских

Встретили,

Видели давеча –

Вихрем промчались,

Кони в пару,

Люди в яру,

Свистят да орут:

«Мы

Ляпуновскую кожу

Сдерем на рогожу!

Нам, гыт, комаринским,

Рязанские попадайтесь реже –

Зарежем!

Изменили, гыт,

Исаичу,

Душу продали вы заячью».

Вот те и беги

На пироги –

Свое брюхо береги.

К Телятевскому, что ли,

Под Тулу

На отряд?

Князь-то

За холопов,

За Ивана, говорят.

Вестимо, за Исаича

Стоит герой горой,

Не хвалится,

А валится

С холопами корой.

Иванушко в холопах

У князя жил, псарем,

А ныне князь с Иваном

Идет на бой с царем.

Ну, князь!

Ну, честь!

И хлеб у князя есть.

К нему и побежим

Под Тулу.

Без хлеба

Ветром, ишь, поддуло.–

Так кто – куда:

Пути кругом,

Везде беда

Стучится в дом.

Стук-тук в окно.

Глядишь – темно.

Не то там друг,

Не то там враг,

Не то как вдруг

Рассыплет в прах.

Так кто – куда,

Кишит народ,

По всей

Руси разброд.

Не туча прет,

Не гром орет:

Дерет

Голодный рот

Народ

Растрепанных бород,

Полей, степей,

Лесов, долин,

Где только

Бьется голь –

Из края в край,

Из клина в клин,

И поперек,

И вдоль.

На севере –

Смута в Великой Перми.

На юге –

Бунтуют казаки.

На западе –

Смута: Димитрий, прийми!

На востоке –

Бунтуют кайсаки,

Башкиры, киргизы,

В песках – калмыки.

Реки людские

В разлив велики.

На Каме – чуваши.

На Волге – мордва.

Смута

Народов горошится.

Вихрь в Украине

Воспрянет едва –

В бурю

Завьют запорожцы,

Пыль по степям,

По пшеничным дорогам,

Как брызги вокруг

По днепровским порогам.

Тут Шуйский

Не суйся:

Киевляне, черниговцы,

Стародубцы – из тех,

Кого не возьмешь

Для престольных утех.

Не суйся и к Дону,

К казакам донским –

К московскому звону

Боярской тоски

Не привыкли их кони,

Как черти к иконе.

Смута беглая везде,

По Руси в любом гнезде,

Будоражит вихрем воли

Крылья голи:

Скоро нам

Станет сытно, сторонам.

Приставай к Ивану-другу.

Эй, гони живей в Калугу!

Отовсюду так, горстями,

Стрел отточенных лютей,

Собирались в бой гостями

Стаи пестрые людей.

А в Калуге черный порох

Силы ратные встречал,

Тут холопский бился ворох

С шуйской ратью. Сгоряча

Гнал кровавою метелью

Раззолоченных врагов,

Чтоб голодному похмелью

Было больше пирогов.

Сам Болотников, как свежий

Ветер счастья, гнал бояр.

И опять, гляди, к Москве же

Подступил холопский яр.

Воевода Онорато

Вел войска, под Кремль стремясь

И вошла б в Москву гора-то,

Но примчал изменник-князь

И вдруг:

– Уж я ли вам не первый

Холопский верный друг,

Уж я ли не желаю

С вами вместе,

Как жених к невесте,

Войти

В первопрестольную

Столицу всех святынь,

Светлицу вожделений, –

Перед Димитрием

Склонить главу,

Перед холопами – колени.

Холопы тут.

Но где Димитрий?

Не крикнули б:

«Надули!»

Кругом молва:

«Царевич в Туле,

Тульские

Войска в победе».

И мы – айда.

И впрямь туда

Димитрий едет.

Под алый звон

С Димитрием

В кремлевские ворота

Войдем

На счастие

Холопского народа.–

Болотников

Верил

Прожженному дулу:

– Князь Телятевский

Прав. Эй, орда, эй, айда

За Димитрием в Тулу!

– В Тулу!

В Тулу! –

Гремел людской поток.–

В Тулу! –

В Тулу народище потек.

Там-де

Хлеб-де,

Ласка да почет.

Сам-де

Димитрий-де

Калачи печет.

Тула-де

Город-де

Крепостью баской –

С войском-де

Телятевский,

С войском Шаховской.

Вот-де,

Бают-де,

Засела благодать.

Оттуда-де,

Из Тулы-де,

В Москву рукой подать.

Катится народище

Океаном в алом,

Льется наворотище

За Иваном валом:

Калужане, москвичи,

Стародубцы, тверячи,

Алексинцы, смолячи,

Каширята, кромичи.

Тут и

В каше ваши –

Мордва, орда, чуваши.

Тут и

Тары-бары,

Секим башка – татары.

Тут и

Казаки терские, донские,

Украинцы, комаринцы.

Тут и

Дворяне, бояре, купцы.

Тут и

Кулачные бойцы.

Ну и народищу под Тулу

Поддуло!

Кого-то кому-то

Рассовала смута.

Кто-то кому-то

Наденет хомут-то.

Люди – как лес.

Густ да колюч

Темный лес.

Болотников взял

Тульской крепости ключ

Да в осаду залез,

Как в могилу:

Тяжкий осенний

Пошел запах дней…

Улыбался Телятевский:

Волк – в западне.

Продал князь

Шуйскому тайну одну,

Как Тулу пустить

На погибель ко дну:

Упу запрудить

И в море воды

Утопить

Воровские следы,

Утопить навсегда,

Утопить на века,

Чтобы крови холопской

Бежала река.

Тульская беда

Ой, горе в глотку

Да мокрая беда:

Затопило слободку,

В воде слобода.

Топит вода!

Слободские на крышах

Сидят да ревут:

– Спасайте! Айда! –

Хлещет вода!

Мария – туда:

– Тонут дети –

Ловите детей

В невода!–

Лезет вода!

Ой, с кладбища

Тащит кресты

В два ряда.

Пухнет вода!

Плывут, ой, гробы,

Гробовая беда,

Гробовая гряда.

Стонет вода!

Стынет вода,

Мечется в бешенстве

Злобы-вреда –

Палачей череда

Местью, кровью крутой,

Заливает бедой,

Как водой, города.

Горе холопам,

Горе ворам!

Море могло бы

Ходить по дворам,

Если б у моря

Хватило воды,

Сколько – у горя

Холопской беды.

Смотрит Болотников

Вдоль – поперек:

«Я ль тебя, голь,

Как любовь, не берег.

Я ль не желал

Так раздуть паруса,

Чтобы Русь поднялась

На дыбы в небеса

И, поднявшись, пошла

По мужицким дверям,

Как, бывало, ходил я

В раздоль по морям.

Я ль не хотел,

Чтобы каждый холоп

Жил на вольной земле

На века наголо б.

А что вышло?

Потоп.

Месть лихого врага

Заливает

Кругом берега.

Сердце!

Зачем ты

Буянило, билось –

Ужель чтобы

Сдаться

На царскую милость?

Где мой взор?

Где полет?

О, позор!

В жилах лед!

Что я слышу:

„Сдавайся, Иван!“

Или ветер о крышу,

Или чую обман.

Чу:

„Сдавайся, Иван!“

Нет, не хочу!

Нет, не сдамся –

Умри я!

Где жена?

Где Мария?

Почему я один

Среди льдин?»

– Эй, люди!

Вода – не преграда.

Не такие я

Воды видал… –

Тут к Ивану

Пригнал Онорато:

– Джиованни,

Финита!

Memento mori!

Горе:

Мария-Коломба,

Спасая детей,

Утонула в реке.

– Что? –

Замер Иван.

Сабля

Пристыла к руке.

Кровавый туман

Закутал

Озябшую грудь.

Сердце стонало –

Нет, не вернуть!

Молчал Иван.

Печальные завесы глаз

Спустились на ланиты.

Из-под ресниц

Сверкал алмаз.

Сказал: – Финита!

В сердце – нож.

Ну что ж,

И мне бы с ней на дно.

Ишь, не приходит

Горе-то одно,

А сразу

Дьявольским угодьем

Со всех сторон

Захлестывает

Смертным половодьем.

От беды,

От воды

Да от голода

У всех голые головы –

Черепа, зубы в оскале,

В лохмотьях,

В грязи –

Всех в смоле полоскали.

А татары,

Чуваши,

Мордва

На худущих ногах

Еле бродят, едва.

Страшно смотреть.

Что-то будет

Нам впредь?

Царь не знает пощады –

Ино плеть,

Ино помост дощатый.

А я-то ждал

Дмитрия –

Путал людей.

Будто

Гнал на беду

Для царевых плетей.

Не забыть кузнеца –

Его правда в завете,

Что хороших царей

Не бывает на свете.

Не забыть и Марии

Святые слова:

У раба, у холопа –

Своя голова.

Не забыть мне и Пашки –

Его бы сюда,

Не текла б по рубашке

Худая вода

Со стыда.

Никогда б Пашка Волк

Не поверил князьям,

А я вот поверил

Окаянным друзьям.

Не забыть и тебя,

Рыцарь мой Онорато.

Я прощаюсь, любя.

Алым соком граната

Твоя знойная верность

Текла до конца

Твоего воеводы.

Знатно ты бился

За праздник свободы,

За радости наши,

За рабскую честь –

За народы.

Прощай.

Открываем ворота.

Пущай все повинную

Разом несут,

Ежели к Шуйскому

Сами же просятся,

Лезут на суд.

Стыдно. Позорно.

Сердце бьет колко.

В горле будто бобы…

Бомм!

Бомм!

Бомм!

Слышь:

Ударили в колокол –

Воскресли попы.

Хоругвями

Кол о кол

Чешут

Под сводом.

Видишь:

С народом

Идут

Крестным ходом

К воротам.

Поют:

«Спаси, господи, люди твоя».

Бредут по воде

За волнами.

Призывают:

«Болотников, с нами!»

Ну, ладно.

Прощай.

Не судите меня. –

Иван быстро

Вскочил на коня

И крутым поворотом

Помчался

К закату багрового дня

Прямо на солнце –

К воротам.

– Ой, мои ратные!

Давай открывай.

Шуйский припас

Аржаной каравай.

Авось да накормит –

Отпустит вину,

Как родимому сыну,

И тут же повесит

Тебя на осину.

Ну, открывай! –

Ржаво гремели

Железные засовы.

Люди с хоругвями

Орали, как совы:

– Не выдадим! Заступим

Ивана-воеводу!

Кто когтем

Шевельнет –

Пущай полезет в воду. –

Ратные кричали:

– Не смеет царь чинить

Иванушке печали!

Эвон пушки,

Эвон ядра,

Эвон и пищали!

Клятву с царя –

Не трогай псаря!

За клятвой

Попрем –

Закрепим

За царем.–

Бабы вопили:

– Не слова,

А прямо искры бьем,

Что глаза

Тому мы выскребем,

Кто тя

Вздумает упекорчить!

Да еще

Тому навек корчи!

Ой, не тронет,

Не касается

Судьба горькая

Исаича.

Пущай трогает

Красавица,

Судьба гордая

Исаича.

Не суди ты нас

За прокислый квас,

А суди ты нас

За счастливый час.

Ишь, и конь-то

С голоду

Уж повесил

Голову.

А мы-то,

А мы-то –

Корыто

Обмыто.

А ты-то,

А ты-то

Испортил копыто –

Не скачешь ловцом,

Знай горюешь

Вдовцом.

Ой, ведь надо же было

Приключиться беде:

Оставил ты милу

В тульской воде,

В шуйской

Гнилой бороде. –

Попы пели,

Скрипели,

Как старые ели:

«Спаси, господи, люди твоя»,

На ворота кадили,

Крестили крестом,

Кропили хвостом –

Святою водицей, –

Знали, что каждая капля

Царю пригодится

На тульской удаче,

А попам наипаче.

Только

Открыли ворота –

Хлынули

Реки народа

С воплем одним:

– Царь!

Казни нас,

А Ивана

Казнить не дадим.

Царь,

Помилуй Ивана!

Твоя милость богата! –

На белом коне

Иван в золоте

Солнца заката

Подъехал

К цареву шатру.

Шуйский гордо стоял

На парчевом ковре,

Как индюк на заре.

Около:

Скопин,

Мстиславский,

Патриарх Гермоген,

Круг

Князей и бояр,

Царской свиты

Сверкающий жар

Без огня.

Иван слез с коня.

Вынул саблю,

О колено свое

Разломил пополам.

Бросил саблю

К царевым ногам,

К собольим полам,

На ковер к сапогам.

В золотой тишине

Вздрогнул гам,

Крик досады

Несчастной осады

На счастье врагам.

Болотников

Твердо сказал:

– Теперь воля твоя,

Государь, царь Руси.

Все вины я беру

На себя за воров.

Не казни их, спаси,

А меня на веревку

Да в ров. –

Шуйский крикнул:

– Кому ты служил?

– А сначала служил я,

Холоп и мужик,

Царевичу Дмитрию.

Сам его видел

В короне с ошейником,

А он оказался

Мошенником.

После служил я

Холопам, шпыням,

Мужикам, всем ворам

По боярским дворам.

И за это

Кладу свою голую

Голову,

И за это

Вины я

Беру на себя.

Кроме меня –

Неповинны иные.

– Повинны!

Повинны! –

Орали кругом. –

Царь,

Будь нашим другом!

Не будь, царь, врагом.

Помилуй Ивана!

Не трогай Исаича!

Шуйского дом

Проживет

И без его головы!

Царь-государь,

Ты послушай молвы.

Ишь, он, Иван-то,

Красавец какой.

Разве ж

Можно таких

Записать в упокой?

Не воздай ему мщение!

Сделай царскую милость –

Ты царской рукой

Напиши, царь, прощение

И поставь печать!

А мы тебя станем

На царственном стане

Век величать.

Чтоб тя, царя,

Носили мы день

Да носили на ночь,

Царь ты наш,

Батюшко,

Василий Иваныч.

Повели нас пороть

Да соленым кнутом, –

Слезно молим о том, –

Только не тронь,

Не пори, не касайся

Ивана Исаича.

Милость, славься! –

В шуме к Шуйскому близко

Подошел Милославский,

Шепнул:

– Знатно было бы

Сейчас его, вора, помиловать

Для славы твоей,

Для показа

Будто пошлем в монастырь…

Шуйский прервал:

– На пустырь.

Оба глаза

Ты ему выколи

И потом утопи,

Как немилую,

А покуда помилую. –

Люди кричали,

Как на причале:

– Помилуй! Спаси!

Помилуй Ивана!

Спаси, царь Руси! –

И милость

Явилась

Как белым голубком.

Царь взмахнул

Торжественно

Шелковым платком.

Все запали разом.

Шуйский

Левым глазом

Взметнул

На небо,

В алый бархат,

Перекрестился,

Указал

На патриарха:

– Сам господь

Вселяет

В мою душу

Добро,

Любовь и

Милости царя:

Решил

Народ послушать –

Помиловать

Преступного псаря,

Разбойника,

Холопа,

Бунтаря,

Водителя воров.

Да будет он,

Иван Болотников,

Во славу бога

Жив-здоров,

Да ниспошлет

Господь ему

Раскаянье в грехах

И мерзостях,

Содеянных

По бедности в спехах.

А посему велю

Послать его в Каргополь –

Пущай устроится

В монастыре, помолится

За нас, а пуще за себя

Перед святою троицей.

На том целую крест.

Аминь.

А вам

На брюха благодать –

Велю

Хлебушка дать.

Голод, сгинь! –

Раздался

Гул восторгов.

Славы треск

Рвал в клочья

Радостные рты

Сирот веков –

Холопов,

Нищих,

Баб и мужиков –

Всея Руси

Носителей оков:

– Слава,

Слава тебе,

Царь царей!

Воспоем

Тебе мы

Славу скорей.

Царь-кормилец,

Царь –

Отец родной.

Порадел

Царь

О головушке одной.

Видно,

Сердце твое

В жалости –

Отпустил

Вины да

Шалости.

А уж мы тя

Вознесем

На небеса.

Твое

Имечко пущай

Шумят леса.

Ты, Василий

Наш Иванович –

Заря,

Не видали мы

Любезнее

Царя.

Ты, Василий

Наш Иванович,

Честной,

Не слыхали мы

Соловушки

Весной,

А слыхали

Твои

Царские слова –

Взвеселилась,

Заплясала

Голова.

Ну и царь!

Ай да царь! –

Окружили бабы

Шуйского кольцом:

– Попоил бы ты нас,

Батюшко, винцом.

Накормил бы баб

Комаринских едой.

Натерпелись,

Намочились мы водой.

Будет –

Похлебали воду.–

Царь повелел:

– Эй, дать бабам меду!

Уставился царь –

Ноги дугой,

Маслом глядит на баб,

А бабы

Одна другой

В ухо:

– Ножом его каб

В парчовое брюхо

Да Ивана на стан –

Завладел бы

Всем станом Иван.

А то уморит

Царь его, уморит –

Взял на обман.

Помиловал

Милого,

А на руки не дал.

Вот и победа.

Собачья облава –

Царская слава.

Когти

Да слезы

В победе ж.

Только комаринских,

Нас не объедешь.

Нож

Ему в почку

На черную ночку!

Мужики

Подослали

Не зря:

Славьте, гыт,

Бабы,

Да режьте царя.

А котора, гыт,

Спать с ним

Пойдет под орешник,

Та, гыт,

Пущай и

Зарежет.

Ишь, он какой

Озорной до баб,

Глянь-ка:

Баб ловит,

Да пьяный,

Да в бусах

Трясется, как нянька.–

Шуйский мигнул:

– Что вы там шепчетесь,

Эй, комарихи,

Али мой мед

Хуже тульского пряника? –

И сейчас же

На ухо Скопину:

– Этих комаринских

Надо

Выдрать

Особенно.

Уж шибко они

Раскудахтались

Громко, воровки.

Ты всю

Ихнюю волость

Держи на веревке.

Держи! –

И запел:

«Ах ты сукин сын,

Комаринский мужик».

Бабы пили,

Наворачивали

Стог:

– Уж не будь ты,

Царь-батюшко,

Строг,

Не сажай ты

Нас, пташек,

В острог.

А сади нас

За столы,

За пироги,

Ты красавушек

Под сердцем

Береги.

Шуйский,

Шубу соболью раскинув,

Лежал на ковре

Во хмелю

С бражной свитой

В бараньем шатре

И тянул:

«Ой, не спится мне,

Удаленькому, в терему,

Не лежится

На перине одному».

И мычал,

Как в бреду:

– Изведу! Изведу,

Что есть мочи.

Змей, страшная псина!

Выколю очи.

Утоплю его,

Сукина сына!

Раб!

Червь! Вещун!

А холопов всех

В кровь исхлещу.

Ох, господи, господи!

Благодарю

За победу.

Именинником

Завтра

Поеду.

Благоденствие

Станет

Царю на Руси.

Шаховской, Ляпунов

Да Телятевский,

И те – караси.

«Ой, не спится мне,

Удаленькому, в терему».

Все караси

На Руси напоказ.

Окаянная щука –

Без глаз.

«Ой, не лежится

На перине одному».

Ну и мед!

Ну и я!

Спит

Дружина моя.

«Ой, не спится мне,

Удаленькому, в терему».

Где бабы?

Считай, водяной,

Сколько баб на Руси!

А у царя –

Ни одной.

Всех на сосну!–

С этим царь и

Заснул

На медовом на мху,

На бедовом греху,

На собольем меху.

Храпит люд.

Ночь, как Русь, –

Вся во сне.

Холод лют.

Сеет грусть

Тихий снег.

Стан в кострах.

Сушит голь

Сырость слез.

Стон в ветрах

Носит боль,

Чтоб неслось

Горе лет

По сердцам

Для борьбы

На весь свет

По концам,

Где рабы

Под бичом,

Под мечом,

Под любым богачом

С коробами,

Где рабы

Не желают

Быть больше

Рабами.

Стынет

Стон в тишине.

Ночь, как Русь, –

Вся во сне.

Веет

Снежный туман,

Навевает буран.

Где-то едет Иван

По дороге ночей,

Среди своры

Тупых палачей

Дурака и тирана.

Исполнен указ:

Иван ехал без глаз –

Ослепили Ивана.

И не видел Иван –

В стороне на коне

Встречный путник

В испуге замолк:

В эту ночь под буран

Из подсолнечных стран

Торопился на помощь,

Спешил Пашка Волк.

Пашка видел:

Опричина лихо неслась

И кого-то везла

На кровавую сласть.

Кого? Если б знал он –

Стремглавым орлом

Бросился б в драку

На смертный пролом.

Пашка застыл,

На зловещий уставился снег.

Ночь, как Русь, в диком сне

Горе тягостных лет

Заметала опричины след.

1931–1934

Юность Маяковского