непосредственно предшествовавшее революционному подъему, отвечала настроениям народных масс.
1914–1915 годы прошли у Каменского под знаком работы над романом о Степане Разине. Это был также необычный роман – смесь лирической прозы со стихами.
«Одержимый энтузиазмом, я мечтал перекинуть мост от деревни к футуризму, как Степана Тимофеевича Разина – к современности, – писал впоследствии Каменский. – А когда в это лето вспыхнула мировая война, когда вся жизнь России взбудоражилась вдруг, когда началась стихийная раскачка умов и сердец, – уверенность в работе над Разиным возросла вдвое, как и волна величественных предчувствий».[32]
Роман открывался посвящением «Великому народу русскому». Писатель выражал в нем уверенность в торжестве народного дела: «Я чую, я верю, я жду – скоро грянет победный час и совершится великое чудо: богатырский русский народ пасхально-звонными, семицветными радугами раскинет свои вольные дни по Русской Земле, сотворит жизнь, полную невиданно-неслыханных чудес: я жду и готовлюсь». В свете вскоре наступивших революционных событий эти слова звучали как предчувствие.
В романе о Разине сочеталось изображение гулливой, бродяжной Руси, бунта народной вольницы с сентиментальным рассказом о любви атамана к крестьянской девушке. Разин в нем – гусляр, певец, во многом напоминающий личность самого автора. Посылая роман критику А. А. Измайлову, Каменский сообщал: «…Творил буйным вихрем души своей мятежной… И мне даже кажется, что пнига моя – кровь моя, воля без берегов, огромная книга – всем сейчас нужна».[33] При своем появлении в 1915 году роман Каменского вызвал ряд откликов в печати, как враждебных, так и сочувственных. «Знающие и любящие Василия Каменского оценят его новый роман, – писал С. Вермель, – ибо все в нем ярко-чаянно, вдохновение. Не может не охватить настоящая ревность к России за любовь поэта к ней. Стенька Разин рассказан как поэт, а исторический портрет автору… не важен». Особенно выделяет рецензент «разбойные, дикие, бесшабашные поволжские песни»: «Русь, гусельная, буйная, разбойничья, вольная – вся там».[34]
Роман о Разине Каменский переработал в поэму о нем. Эта поэма – лучшее, что написал Каменский. Фрагменты этой поэмы, в которую вошли также и многочисленные стихи из романа, автор печатал в периодических изданиях 1914–1917 годов и с огромным успехом читал на вечерах, разъезжая по России. Полностью эту поэму под названием «Сердце народное – Стенька Разин» он издал уже после Октябрьской революции, в начале 1918 года. Через десять лет, в 1927 году, Каменский печатает в Тбилиси новую редакцию поэмы в совершенно переработанном виде.
В поэме о Разине чувствуется порывистый ветер близившейся революции, она проникнута радостным ожиданием ее, наполнена боевым задором, буйным протестом против старого мира. Правда, революция представлялась автору лишь в самых общих абстрактных чертах. Однако устремленность к ней поэта, весь эмоциональный накал поэмы вдохновлены горячим сочувствием народным массам: «каждый, в ком Разин задорится, разом поймет батрака – у кого трудовая рука», – говорит Каменский в финале поэмы.
Образ вождя крестьянской бедноты неоднократно привлекал внимание писателей, обращавшихся к теме народных восстаний. Напомним поэмы В. Хлебникова первых пооктябрьских лет («Уструг Разина» и «Разин»), роман А. Чапыгина «Степан Разин» и другие.
Каменский не стремился к воссозданию исторически достоверного облика Разина, обращаясь к тому легендарному фольклорному образу, который создан был народом. Разин у Каменского выступает как предводитель «понизовой вольницы», голытьбы, «разобиженной палачами», восставшей во имя вольности и отмщения «отродию княжому». И в то же время Разин, вернее сам автор, мечтает о том времени, когда «сплетутся все руки задружно», когда настанет время освобождения:
Будет день – и откроет ворота
Каждый для вольных гостей,
Чтобы в жизни любая забота
Была равной для равных затей.
Будет день – и закружатся кружно
В хороводах навеки друзья –
И сплетутся все руки за дружно?
Бедняки – и купцы – и князья.
Как видим, революционные устремления Каменского в середине 1910-х годов были довольно расплывчатыми. В первой редакции поэмы заметно сказались анархические представления о сущности революционного переустройства; наряду с призывами к расправе с князьями и боярами в ней звучали утопически-примирительные ноты.
В окончательной редакции поэмы все эти мотивы и призывы к общему «хороводу» Каменский исключил. От первой редакции остались лишь два-три наиболее удачных и известных фрагмента (вроде «Сарынь на кичку!»). При этой переработке во многом изменился и самый стих поэмы. Первоначальный песенный строй ее был заменен отрывистым, динамичным ритмом, основанным на выкрике, на выделении интонацией каждого стиха, каждого отдельного слова.
Однако и окончательная редакция сохранила свой изначальный пафос прославления разрушительной, беспощадной мощи крестьянского мятежа, стихийности народного гнева и удали. И здесь Равин – лихой забубенный парень-гусляр, бесшабашный и дерзкий ушкуйник. «За народ обездоленный, бедный», за «сермяжью Русь» выступает этот герой Каменского с бесхитростно-наивным признанием:
Для меня воля вольная слаще
И пьянее любви и вина, –
Лишь бы жизнь молодецкая чаще
Была дружбой единой сильна.
Я для дружбы родился
Могуч и ядрен,
Чтобы мой жигулевский
Разгул стал мудрей.
По художественным средствам своего воздействия поэма о Равине ближе всего к опере, в которой производит впечатление не жизненное правдоподобие, а музыка, пение, декорации, общая эмоциональная приподнятость всего спектакля. Крупным планом у Каменского выступает эффект массовых сцен, мелодраматизм ситуаций.
Поток образов, песен, выкриков передает стихийную, все разрушающую, беспощадную разбойную удаль, вековечную народную жажду свободы. Поэма обильно насыщена фольклорными, песенными образами, ритмами, интонациями, народной лексикой:
Сарынь на кичку!
Ядреный лапоть
Пошел шататься
По берегам.
Сарынь на кичку!
В Казань!
В Саратов!
В дружину дружную
На перекличку,
На лихо лишнее
Врагам!
Эти фольклорные, песенные мотивы и образы перекликаются с подлинными, широко бытовавшими народными песнями о Разине:
Судари мои, голь кабацкая,
Поедем мы, братцы, на сине море гулять.
Разобьемте, братцы, басурманские корабли,
Возьмемте, братцы, казны сколько надобно,
Поедем, братцы, в каменную Москву,
Покупим мы, братцы, платье цветное,
Покупивши цветно платье, да на низ поплывем.[35]
Каменский передает в своей поэме гневный разгул масс, разрушительную силу мужицкой ненависти, пользуясь зачастую звуковой какофонией, каким-то диким, почти заумным нагнетанием диалектизмов, нагррмождением жестких, шипящих и взрывающихся звуков, бередящих слух нелитературных слов-уродов:
Эх, дать бы им всем
Кистенем по башкам.
Захурдачивай да в жордупту,
По зубарам сыпь дубинушшом.
Расхлобысть твою, ой, в морду ту,
Размочардай в лоб рябинушшом.
А ишшо взграбай когтишшами,
По зарылбе взыбь колдобиной,
Чтобыш впремь зуйма грабишшами
Балабурдой был, худобиной.
Нарочитая грубость и бессвязность языка, по замыслу Каменского, должны были передать стихийную, неукротимую силу мужицкого гнева. Это шероховатое, нелитературное слово, эта огрубленная лексика подчеркивали «мужицкий» строй поэмы, противостояли слащавой стилизации русской старины, имевшей место в литературе 1910-х годов:
Рразз –
Ой едрид твою наискось –
В перемол на волю выехал
За боярами, за царскими…
…Шарабарь когтищами,
Запивай винищами…
И тут же врываются непривычные, гортанные тюркские, татарские, персидские выражения и слова:
Киль монда.
Хурма.
Бирляй.
Ай шкайра!
Каменский пользуется этими «восточными» словами как своего рода цветастой аппликацией: для него важно их чисто эмоциональное воздействие, их предельно яркая, экзотическая окраска.
Песенная интонация и мелодия поэмы постоянно срываются в выкрик, в исступленные и дерзкие призывы к бунту:
Дрожат берега.
Раскатилась река.
Раззудилась рука
казака –
Степана
Свет Тимофеича
Разина.
Сарынь на кичку!
Мрази, на!
Разуваживай гостей,
Эй, глуши,
Свисти,
Кистень, По царевым медным лбам.
Бам!
Бам!
Бам!
Эти приказания, глаголы в повелительной форме, выделяясь каждое в отдельный стих, придают особую динамику стиху, выражая интонацию выкрика:
Чеши!
Пади!
Откалывай!
Руби!
Хватай!
Размалывай!
Такими сгущенными словесными мазками написана вся поэма. Этот же принцип лексического и интонационного нагнетания Каменский сохраняет и в позднейших поэмах «Емельян Пугачев» и «Иван Болотников», продолживших тему крестьянских восстаний.
Новый 1916 год Каменский встречал в Петрограде, как он сам писал, «в штабной квартире петроградского футуризма» – у Бриков, вместе с Маяковским, В. Шкловским. Он вспоминает также о своих петроградских встречах этого времени с Хлебниковым, Ремизовым, Мейерхольдом, Евреиновым. В июле он уезжает на Кавказ. После концертного турне по Кавказу Каменский на зиму остается в Тифлисе и подготавливает сборник стихов «Девушки босиком» (1916), который вышел из печати в начале 1917 года.