Я – машинист паровоза Союза,
Я – капитан корабля «Социал»,
Навезу всем энергии – груза,
Чтобы каждый в Союзе сиял.
Эти упрощенные, художественно неубедительные формулы остаются и во многих его дальнейших стихах, которым не хватает конкретности и живого поэтического чувства. Поэтому из обширного творческого наследия Каменского советского периода сохранили для нас яркость красок и поэтическое звучание преимущественно его исторические поэмы, передающие близкий поэту пафос стихийных крестьянских восстании, а из стихов о современности – те его произведения, в которых он любовно и бесхитростно описывает охоту, природу, стихи автобиографического характера, подкупающие искренностью и точностью восприятия окружающего.
В послереволюционные годы Каменский обратился прежде всего к эпосу. После «Степана Разина» создаются исторические поэмы «Емельян Пугачев» (1931) и «Иван Болотников» (1934), образующие вместе своего рода поэтическую трилогию, объединенную темой стихийного крестьянского восстания. «Бунты народной вольницы – вот любимое эпическое содержание Каменского»[40], – справедливо писал Луначарский.
Как уже указывалось, Каменский не стремился к исторической достоверности, а тем более к документальности своих поэм. Он брал лишь общие контуры исторических событий, лишь несколько главных эпизодов из биографии своих героев, и все это – для создания живописной картины. В ответ на нападки критики, упрекавшей его за историческую недостоверность романа «Степан Разин», переизданного в 1928 году, он отвечал, что это произведение «не. историческое», а «привольное».[41] Действительно, и восстание Болотникова в начале XVII века, и вольница Разина в XVII веке, и пугачевщина в XVIII веке у Каменского мало разнятся друг от друга. Для поэта существенно лишь то, что их сближает: стихийный дух этих восстаний, богатырский облик их предводителей, общая ненависть к царским воеводам, боярам, дворянам.
Основным источником для Каменского были предания и песни, которыми он широко пользовался. Поэт не стилизует и не повторяет их, рассматривая общий характер и колорит этих песен лишь как канву, по которой он вышивает свои узоры. Этот песенный лад стиха полнее всего выражен в «Емельяне Пугачеве». По своему характеру особенно близки были Каменскому такие песни, как, например, «Как за барами житье было привольное…», которая кончалась призывом к бунту:
Мы царицу, шлюху поганую,
Призадумали с трона спихивать…
Мы дворян-господ на веревочки,
Мы дьяков да ярыг на ошейнички,
Мы заводчиков на березаньки,
А честных крестьян на волю вольную.[42]
Подобные песни помогали поэту восстановить настроение народных масс, найти верный тон для своих поэм.
Появление «Емельяна Пугачева» Каменского было предварено одноименной драматической поэмой С. Есенина, вышедшей отдельным изданием в 1922 году. Обе поэмы сближает общее увлечение поэтов стихийной мощью крестьянского восстания и его вождем – Пугачевым, однако пафос их различен Поэма Есенина психологична, она сосредоточена на личности самого Пугачева, в ней непосредственно не показана народная масса. Метод Каменского другой. Героем его поэмы является не только Пугачев, но прежде всего крестьянская масса, народ. Это от его имени ведется повествование, его глазами смотрит на события автор. Страдания народа, его нужды, его гнев стоят на первом плане. Даже такая главка, как «Свадьба», завершается хором «пугачей», голосом народных низов.
Образ главного героя – буйного вождя грандиозного крестьянского мятежа – дан в этом произведении конкретнее, исторически точнее, чем в «Разине». Этот герой – плоть от плоти народа, крестьянской массы, страдающей, притесняемой боярами и дворянами.
Через всю поэму проходит основное противопоставление сладкого житья помещиков и бар – голодной, нищей, мужицкой жизни. В барском доме:
Из золота пьют-едят,
Кормятся царской пище%
В перинах родят ребят.
А мы только вшей ищем,
Да чешем спину от боли
От соленых плетей.
Для нашей мужицкой голи
Барам не жаль смертей.
Мы ли, бараны ли, –
Им всё равно.
Из великой ненависти рождается та беспощадная, разрушительная удаль, которую с таким сочувственным пафосом передает Каменский:
Так-то, братушки-ребята!
Порешили бурей стать!
Значит, будем жечь да хряпать
Сволочную супостать.
Порешили – в ход айда,
Вихрями развейся.
Раскалилася беда
В городах и весях.
Здесь и ритм, и интонация, и лексика передают клокочущую, кипящую ненависть крестьянства к господам, к помещикам.
Сквозь всю поэму проходит песенный лейтмотив, напоминающий о народе, передающий стихийный порыв крестьянского мятежа. Он то затихает, переходя в унылый, скорбный речитатив, то превращается в яростный, исступленный пляс:
Гай ну, чешши,
шарабарь, пляши,
шевели шалаши
В хрясть!
Гай ну, затырь,
шарабарь, чундырь,
заводи бунтырь
В хрясть!
Гай ну, бабье,
шарабарь лубье,
подымай дубье
В хрясть!
Могучий хор «пугачей» выражает народную оценку совершающихся событий, служит напоминанием о свершенном возмездии угнетателям, звучит как голос судьбы:
Эх, нашу долю,
Нашу волю
Довелось нам доказать.
Черным вороном –
Поровну да ровно –
С Пугачевым под конем,
Эх, мы погнали,
Разогнали,
Разлетелись вороньем.
Здесь торжество народной песенной основы поэмы, ее образного строя, ее мелодий и ритмов, прямо восходящих к народному творчеству.
Вообще многое в этой поэме идет от фольклора, от скоморошьих лицедейств, от неистовства плясовых песен.
Для творчества Каменского весьма характерна декоративность, оперность. Она сказывается и в построении его поэм, п в обилии песен, хоров, монологов, арий главных героев. Песенное начало поэмы привлекло к ней внимание музыкантов. В 1939 году композитор Мариан Коваль написал ораторию «Емельян Пугачев», а затем по либретто, сделанному самим поэтом, оперу (в 1940 году). «Прочитав поэму Василия Каменского, – рассказывает композитор, – я сразу же зажегся оригинальным поэтическим языком Каменского, его богатейшей ритмикой, красочностью и музыкальностью стиха, смелыми рифмами. Несмотря на частичную вычурность и замысловатость стихов, я почувствовал их глубокие корни в русском народном творчестве, сцены же пугачевской свадьбы и казни в поэме Каменского меня буквально потрясли».[43]
Несколько отлична от эпического характера «Разина» и «Пугачева» третья историческая поэма Каменского – «Иван Болотников». В ней гораздо больше внимания сосредоточено на личности самого Болотникова, на перипетиях его жизни. Да и сама биография Болотникова дает для этого исключительно благодарный материал.
Создавая свою поэму, Каменский пользовался историческими трудами (Костомарова, Платонова, Соловьева), но и здесь исторические источники дали лишь основную сюжетную канву. Вся поэтическая система Каменского основана на яркой языковой окраске, на романтических коллизиях. Вместе с тем в «Иване Болотников?» Каменский с большей отчетливостью, чем прежде, показал социальные корни мятежа, исторические причины, обусловившие первые успехи крестьянского движения.
Иван Болотников предстает как последовательный и деятельный защитник интересов холопов, обездоленного нищего люда. Рисуется он в тонах былинной, героизации, облик его наделяется характерными чертами героя народных сказаний.:
Перелетным огнем
Слава ходит о нем,
Об Иване Исаиче,
По Руси
Солнцевсходом блистаючи.
Строен.
Статен.
Как дерево, высок.
Лицом прекрасен. Кстати
Кудрей завит висок.
Размашен.
Ловок.
Могуч в крутых плечах.
Серебряное слово
Звенит в густых речах.
Контраст между народным героем, вождем и любимцем народа, и коварным, подлым, хитрым царем Шуйским проходит через всю поэму, обусловливает ее композицию и лирический подтекст.
Сила Каменского в наглядной, ощутимой образности. Он не боится грубых, натуралистических подробностей, откровенности физиологических сравнений и описаний. Показывая царя-купца Шуйского, парящегося во время попойки в бане со своими приближенными и тут же решающего государственные дела, Каменский создает поистине фламандскую, гомерическую картину дикого разгула:
Под дубовым
Банным сводом
Пахло вениками,
Медом,
Огурцами, телесами,
Пивом, брагою, брюхами,
Паром,
Шуйскими мехами,
Мылом,
Потными плечами,
Кафедральными
Свечами,
Гнилью,
Рвотой, куражом,
Православным
Терпежом.
А о самом царе уничижительно говорится:
Еле-еле
Шуйский,
Кожей волосат,
Чуть держался
В царском теле
Да чесал
Купецкий зад.
Грубость и вольность выражений у Каменского здесь не являются самоцелью и художественно мотивированы: он передает жестокое и грубое время, дикие нравы, господствовавшие при царском дворе и в боярской среде. Намеренно не смягчая красок, поэт добивается тем самым яркого, сильного изображения характерных черт эпохи, ее трагической атмосферы.
Каменский – поэт-романтик. Он любит буйные, яркие краски, патетику, эмоциональную напряженность, резкость контрастов. Герои Каменского – Разин, Пугачев, Болотников, – подобно героям романтических драм и поэм, во многом являются рупорами самого автора. Они утверждают образ героя в высшем, кульминационном проявлении его чувств и переживаний, в безудержном порыве страстей и действий. Его героями всегда руководят бурные, неистовые чувства, самозабвенная страсть. Эта романтическая патетика сказывается в самом стиле поэм, в декламационной энергии стиха, в