Иди, храня в душе свой чистый идеал,
На слезы страждущих ответствуя слезою
И ободряя тех, в борьбе кто духом пал.
И если в старости, в раздумья час печальный,
Ты скажешь: в мире я оставил добрый след,
И встретить я могу спокойно миг прощальный,
Ты будешь счастлив, друг: иного счастья нет!
1855
В СТЕПИ
Так скоро, может быть, покинуть должен я,
О степь унылая, простор твой необъятный;
Но вместо радости зачем душа моя
Полна какою-то тоскою непонятнойe
Жалею ль я чегоe Или в краю ином
"Грядущее сулит мне мало утешеньяe
И побреду я вновь знакомым мне путем,
Путем забот, печалей и лишенья.
Как часто у судьбы я допросить хотел,
Какую пристань мне она готовит…
Зачем неравный бой достался мне в удел,
Зачем она. моим надеждам прекословитe
Ответа не было. Напрасно я искал,
Куда б усталою приникнуть головою…
Не видно пристани… И счастья идеал
Уж я давно зову ребяческой мечтою!..
Но пусть без радостей мои проходят дни…
Когда б осталось мне отрадное сознанье,
Что к благу ближнего направлены они,
Я б заглушил в себе безумное роптанье;
Но нет, еще ничьих не утирал я слез
И сердца голосу был часто непослушен;
Я утешения несчастным не принес,
И слаб я был, и горд, и малодушен.
И жаль мне, что я жизнь покину без следа,
Как покидаю край печального изгнанья,
Что ни единый друг от сердца никогда
Не сжал руки моей в минуту расставанья.
Между маем и ноябрем 1856
РАЗДУМЬЕ
Дни скорби и тревог, дни горького сомненья,
Тоски болезненной и безотрадных дум,
Когда ж минуетеe Иль тщетно возрожденья
Так страстно сердце ждет, так сильно жаждет умe
Не вижу я вокруг отрадного рассвета;
Повсюду ночь да ночь, куда ни бросишь взор.
Исчезли без следа мои младые лета,
Как в зимних небесах сверкнувший метеор.
Как мало радостей они мне подарили,
Как скоро светлые рассеялись мечты!
Морозы ранние безжалостно побили
Беспечной юности любимые цветы.
И чистых помыслов, и жарких упований
На жизненном пути растратил много я;
Но средь неравных битв, средь тяжких испытаний
Что ж обрела взамен всех грез душа мояe
Увы! лишь жалкое в себе разуверенье
Да убеждение в бесплодности борьбы,
Да мысль, что ни одно правдивое стремленье
Ждать не должно себе пощады от судьбы.
И даже ты моим призывам изменила,
Друзей свободная и шумная семья!
Привета братского живительная сила
Мне не врачует дух в тревогах бытия.
Но пусть ничем душа больная не согрета,
А с жизнью все-таки расстаться было б жаль,
И хоть не вижу я отрадного рассвета -
Еще невольно взор с надеждой смотрит вдаль.
1856
Не говорите, что напрасно,
Не говорите, что напрасно,
Что для бесплодной лишь борьбы
Стремлений чистых и прекрасных
Дано вам столько от судьбы.
Что всё, чем полно сердце ныне,
Подавит жизни тяжкий гнет;
Что всё растратится в пустыне,
Что дать могло бы цвет и плод.
К чему напрасные сомненья!
Идите смелою стопой;
Вы не из тех, в ком увлеченья
С летами гаснет жар святой.
Пусть дух изведает страданье,
В борьбе пусть будет закален;
И из горнила испытанья
И чист и крепок выйдет он.
Храните ж чистые химеры
Души возвышенной своей,
И животворный пламень веры
Пусть до конца не гаснет в ней!
<1856>
О, если б знали вы, друзья моей весны,
О, если б знали вы, друзья моей весны,
Прекрасных грез моих, порывов благородных,
Какой мучительной тоской отравлены
Проходят дни мои в волнениях бесплодных!
Былое предо мной как призрак восстает,
И тайный голос мне твердит укор правдивый;
Чего убить не мог суровой жизни гнет,
Зарыл я в землю сам, — зарыл, как раб ленивый.
Душе была дана любовь от бога в дар,
И отличать дано добро от зла уменье;
На что же тратил я священный сердца жар,
Упорно ль к цели шел во имя убежденьяe
Я заключал не раз со злом постыдный мир
И пренебрег труда спасительной дорогой,
Не простирал руки тому, кто наг и сир,
И оставался глух к призывам правды строгой.
О, больно, больно мне!!! Скорбит душа моя,
Казнит меня палач неумолимый — совесть;
И в книге прошлого с стыдом читаю я
Погибшей без следа, бесплодной жизни повесть.
1856
ЛИСТОК ИЗ ДНЕВНИКА
Elle etait de се monde ou les plus belles choses
Ont le pire destin,
Et, rose, elle a vecu ce que vivent les roses,
L'espace d'un matin. {*}
{* Она жила в том мире, где всё прекрасное постигает самая жестокая
участь, и, роза, она прожила столько, сколько живут розы, — одно утро
(франц.). — Ред.}
Средь жизни будничной, ее тревог докучных,
Незримых, тайных битв, с той жизнью неразлучных,
Воспоминание лелею я одно,
И сладко так душе и горестно оно.
Я помню, в дальний край гнала меня неволя, -
Судьбы игрушкой быть куда плохая доля!
Так мудрено ль, что злость мне волновала грудь
И что казался мне невыносим мой путьe
Хоть город тот, что мне покинуть предстояло,
Для сердца моего и не был мил нимало,
Но привыкает скоро русский человек:
Где месяц проживет, как будто прожил век,
Притом же иногда меж чопорных педантов,
Меж сплетниц набожных, самодовольных франтов,
Заброшено судьбой, как перл в песке морском,
Найдется существо и с чувством и с умом;
Согреет вас его приветливое слово,
И вы на остальных махнуть рукой готовы.
Так было и со мной: я помню ясный взор,
Улыбку добрую, веселый разговор,
Что от меня вражду, сомненье и печали -
Как духов утра свет — внезапно отгоняли.
_С кудрявым мальчиком, с нарядным мотыльком_
Я не сравню ее плохим своим стихом;
Но жаль мне, что она не встретила поэта:
Не подарил бы он другой сравненье это.
Красавицей она назваться не могла,
Но детской резвостью, но ясностью чела
Она влекла к себе с неодолимой силой;
И тот, кого она приветом вскользь дарила,
Хотя б под бурями житейскими поник,
Душою воскресал и весел был на миг.
Любуясь милою головкою, бывало,
Я рад был, что судьба ее так баловала,
Что жаль ее судьбе; что от тревог и зла
Она щадит ее: печаль бы к ней не шла…
Итак, я уезжал. На долгую разлуку
Еще пришел я раз пожать ей братски руку;
Хотел ей высказать, что там, в глуши степей,
С любовью буду я воспоминать о ней;
Что днями светлыми я ей одной обязан,
Что к ней останусь я душой навек привязан,
И много кой-чего сказать еще хотел;
Но слов не находил и как немой сидел.
И лучше, может быть! Мой вздор сентиментальный
Мог рассмешить ее, пожалуй, в час прощальный!
"Мы с вами свидимся, я знаю, через год,
Вас участь лучшая в краю далеком ждет", -
Она сказала мне с своей улыбкой ясной.
Как солнечным лучам в осенний день ненастный,
Я рад улыбке был; словам поверил я,
И дальний путь уж был не страшен для меня.
Прощаясь, я просил ее, чтоб серенаду
Она сыграла мне, — я в Шуберте отраду
Неизъяснимую для сердца нахожу.
Вот к клавишам она подходит; я гляжу
На светлое чело, на маленькие руки…
И в душу полились мечтательные звуки…
Два года протекло, как прежде много лет,
Еще в душе моей оставив горький след.
Всё так же ратовал я с донкихотским жаром
За призраки свои и чувства тратил даром.
И возвратился вновь я в скучный город свой,
И встретился с давно знакомою толпой.
Всё тех же увидал я чопорных педантов,
Нелепых остряков, честолюбивых франтов,
Прибавилось еще немного новых лиц;
Пред золотым тельцом лежат, как прежде, ниц;
Всё те же ссоры, сплетни и интриги;
В почете карты всё, и всё в опале книги!
Но не нашел я той, к кому в былые дни
Я смело нес и грусть и радости свои…
И часто так к кому душа моя больная
Рвалась, под жизненным ярмом изнемогая!..
И весть услышал я: ее уж больше нет!
Суровым косарем сражен прекрасный цвет,
Суровым косарем, что без разбору косит
И тех, кто жизнь клянет, и тех, кто жизни просит!
Как больно было мне… Но если свет о ней
При мне судил, еще мне делалось больней!
Ему не жаль, казалось, вовсе, что могила
И юность, и красу навеки поглотила…
Клеветников, завистников бездушных толк
И у дверей могилы даже не замолк.
Я снова посетил давно знакомый дом;
Теперь семья другая поселилась в нем.
Вот уголок уютный, где она, бывало,
Вокруг себя друзей немногих собирала.
Отрадных много я припомнил вечеров;
Войдя в ту комнату, я плакать был готов!
Как оживить она домашний круг умела…
Как быстро время с ней, как весело летело:
Невольно лица прояснялися у всех,
Когда звучал ее беспечный, детский смех.
Теперь не то я встретил; чопорно и чинно
Здесь разговор вели, и в ералаш в гостиной
С тремя почтенными старушками играл
От старости едва ходивший генерал.
Изящно в комнатах, роскошно даже было…
Но всё тоску и грусть на сердце наводило…
Но вот хозяйка села за рояль… Она,
Все говорят, артисткой быть великой рождена.
Вот Шуберта опять я слышу серенаду…
И точно… более, казалось бы, не надо
Искусства и желать. Но отчего же мне
Досадно стало такe В душевной глубине
Как будто злоба вдруг к игравшей шевельнулась
За то, что струн души больных она коснулась.