И прочь от Канута со страхом назад
Бежит посрамленная свита!
Их гонит суровый ревущий прибой,
Опасность льстецов испугала.
Канут поднялся, упираясь ногой, —
И кресло его набежавшей волной
В открытое море умчало.
Все громче ревет и бушует вода,
И мечутся волны сердито.
Нельзя уже с ними бороться! Тогда
Король отступил — и подходит туда,
Где в страхе столпилася свита.
"Теперь вы скажите, — Канут говорит, —
Мне, верные слуги, велик ли
Король ваш божественный?.." Свита молчит;
Терзает льстецов опозоренных стыд, —
Они головами поникли.
Страх близкой опалы уста заковал
Им, гневом владыки убитым.
"Язык ваш лукавый меня приравнял
К тому, кто мне силу и власть даровал, —
Сурово король говорит им. —
Над нами святая небес благодать,
Дано нам создателем много;
Но знайте: движеньем стихий управлять
И море в границах его удержать —
Во власти единого бога".
1874
НЕМОЧЬ
1
Затужился, запечалился
Муж Терентий, сокрушается,
Ходит взад-вперед по горенке
Да кручиной убивается.
У Терентья, мужа старого,
Злое горе приключилося:
У жены его, красавицы,
Злая немочь расходилася.
Началась она с головушки,
Ко белым грудям ударилась,
Разлилась по всем суставчикам…
Брал он знахарку — не справилась.
И поили бабу травами,
И в горячей бане парили,
И с угля водою прыскали,
Да злой немочи не сбавили.
Немочь, знай, над бабой тешится,
Неподатная, упорная;
Знать, что немочь та не пришлая,
А людями наговорная…
2
Хороша жена Терентьева:
Заглядишься, залюбуешься;
Немочь злую ее видючи,
Разгрустишься, растоскуешься.
Вот лежит она в постелюшке,
Грудь высоко поднимается,
И ее густая косынька
По подушке рассыпается.
Жаром пышут щеки белые,
И под длинными ресницами
Очи черные красавицы
Блещут яркими зарницами.
Руки полные раскинуты,
Одеяло с груди сбилося,
Прочь с плеча рубашка съехала,
И полгруди обнажилося.
"Ox, Терентий-муж, Данилович,
Тяжело мне, нету моченьки! —
Говорит она, вздыхаючи,
На него уставя оченьки. —
Ты сходи-ка в ту сторонушку,
Где игрой гусляры славятся;
Пусть меня потешат песнями, —
Может, немочь и убавится".
Молодой жене Данилович
Не перечит, собирается;
Взявши шапку, за гуслярами
В дальний город отправляется.
3
Ходит муж Терентий городом,
Выбивается из моченьки,
А гусляров не видать нигде…
Время близко темной ноченьки.
Еле двигает Данилович
Свои ноженьки усталые;
Вот ему навстречу с гуслями
Идут молодцы удалые.
Идут молодцы удалые,
На гуслях своих играючи,
Звонкой песнею потешною
Люд честной позабавляючи.
Поклонился им Данилович:
"Ой вы, ой, гусляры бравые!
Причинили мне невзгодушку
Люди злые и лукавые.
Помогите мне в кручинушке,
Что нежданная случилася:
У жены моей, красавицы,
Злая немочь расходилася".
Рассказал им все Данилович,
Как и что с женой случается,
Как она в постеле мечется,
Как огнем вся разгорается.
"Да, печаль твоя великая,
Сокрушеньце немалое!..
Что ж, мы немочь бабью вылечим,
Дело это нам бывалое.
Полезай в мешок холстиновый
И лежи в нем без движения;
Коль не хочешь — не прогневайся, —
Не возьмемся за лечение.
Мы пойдем в твои хоромины,
Словно с ношею тяжелою,
Потешать твою хозяюшку
Пляской бойкою, веселою.
Свой мешок под лавку бережно
Сложим мы, как рухлядь мягкую,
Станем петь, а ты смирнехонько
Притаись — лежи под лавкою.
Трудно будет мужу корчиться,
Да зато жена поправится,
От своей мудреной немочи
Навсегда она избавится".
4
Под окном жены Терентьевой
Ходят молодцы, играючи,
Мужа старого, Данилыча,
На плечах в мешке таскаючи.
Их игру жена Терентьева
Услыхала, поднимается,
И к окну она из спаленки
Скоро-наскоро бросается.
"Ой вы, молодцы удалые!
Вы, гусляры поученые!
Ваши песенки потешные!
Ваши гусли золоченые!
Вы Терентья нe видали ли,
Не видали ли немилого,
Мужа старого, Данилыча,
Пса смердящего, постылого?"
— "Нe тужи, жена Терентьева,
Что ты старому досталася, —
Me тужи, вернулась волюшка:
Ты одна-одной осталася.
Твой Терентий-муж, Данилович,
В чистом поле под ракитою,
Меж колючего репейничка,
С головой лежит пробитою.
Над седой его головушкой
Черный ворон увивается,
Да вокруг его пушистая
Ковыль-травонька качается…"
5
Молода жена с гуслярами
Песней, пляской забавляется,
А Терентий-муж под лавкою
Чуть в мешке не задыхается.
Ходит баба вдоль по горенке,
Пол подолом подметаючи,
Мужа старого, Данилыча,
Проклинаючи, ругаючи.
"Уж ты старый пес, Данилович,
Спи ты в поле под ракитою!
Я потешусь, молодешенька,
Вспомню молодость забытую!
Спи ты, тело твое старое
В чистом поле пусть валяется,
Пусть оно дождями мочится
Да песками засыпается.
Загубил мою ты молодость,
Света-волюшки лишаючи,
За дверями, под запорами
Красоту мою скрываючи…"
— "Эй, ты слышишь ли, Данилович,
Как жена здесь разгулялася,
Как ей весело да радостно,
Что ей волюшка досталася?
Над твоей она над старостью,
Муж немилый, издевается…"
И не вытерпел Данилович —
Из-под лавки поднимается.
Молода жена Терентьева
Побелела, зашаталася,
А из спаленки красавицы
Стенкой немочь пробиралася.
Миг один — и немочь скрылася…
Не поймаешь вольну пташечку!
Только видел муж Данилович
Кумачевую рубашечку…
1873
ПРАВЕЖ
Зимний день. В холодном блеске
Солнце тусклое встает.
На широком перекрестке
Собрался толпой народ.
У Можайского Николы
Церковь взломана, грабеж
Учинен на много тысяч;
Ждут, назначен тут правеж.
Уж палач широкоплечий
Ходит с плетью, дела ждет.
Вот, гремя железной цепью,
Добрый молодец идет.
Подошел, тряхнул кудрями,
Бойко вышел наперед,
К палачу подходит смело, —
Бровь над глазом не моргнет.
Шубу прочь, долой рубаху,
На "кобылу" малый лег…
И палач стянул ремнями
Тело крепко поперек.
Сносит молодец удары,
Из-под плети кровь ручьем…
"Эх, напрасно погибаю, —
Не виновен в деле том!
Не виновен, — церкви божьей
Я не грабил никогда…"
Вдруг народ заволновался:
"Едет, едет царь сюда!"
Подъезжает царь и крикнул:
"Эй, палач, остановись!
Отстегни ремни "кобылы"…
Ну, дружище, поднимись!
Расскажи-ка, в чем виновен, —
Да чтоб правды не таить!
Виноват — терпи за дело,
Невиновен — что и бить!"
— "За грабеж я церкви божьей
Бить плетями осужден,
Но я церкви, царь, не грабил,
Хоть душа из тела вон!
У Можайского Николы
Церковь взломана не мной,
А грабители с добычей
Забралися в лес густой;
Деньги кучками расклали…
Я дубинушку схватил —
И грабителей церковных
Всех дубинушкой побил".
— "Исполать тебе, детина! —
Молвил царь ему в ответ. —
А цела ль твоя добыча?
Ты сберег ее иль нет?"
— "Царь, вели нести на плаху
Мне головушку мою!
Денег нет, — перед тобою
Правды я не утаю.
Мне добычу эту было
Тяжело тащить в мешке;
Видно, враг попутал, — деньги
Все я пропил в кабаке!"
1872
Суриков И. З.: Биобиблиографическая справка
СУРИКОВ, Иван Захарович [25.III(6.IV).1841, дер. Новоселове Угличского у. Ярославской губ.- 24.IV(6.V).1880, Москва] — поэт. Родился в семье оброчных крестьян гр. Шереметева. До восьми лет жил в деревне под опекой заботливой бабушки и матери. О деревенском детстве С. сохранил самые светлые воспоминания. Ему посвящены чистые и бесхитростные стихи, до сих пор украшающие детские хрестоматии: "Вот моя деревня; / Вот мой дом родной; / Вот качусь я в санках / По горе крутой" — "Детство" (1865–1866), "В ночном" (1874), "Зима" (1880) и др. В гармонической стихии деревенской жизни С.-поэт находит неиссякаемый источник душевного умиротворения и красоты: "Весело текли вы, / Детские года! / Вас не омрачали / Горе и беда". В Новоселове окунулся С. в животворную среду народного языка и крестьянской поэзии, явившихся колыбелью его дарования.