Что бы ни, кто бы ни…
Неимоверно долог мой тормозной путь,
Но я желаю, чтобы в твоей гавани
Находились только красивые корабли,
Груженные золотом,
Чтобы ты в попытках сместить ось Земли
Был верен себе. А то, что расколото,
Вполне сгодилось бы на мозаику – украсить дом.
Дом, в котором ты – вечный флюгер…
Но однажды, какой-нибудь осенью, мы соберем
То, что осталось. И, возможно, освоим кинцуги.
«Вольному – воля…»
Вольному – воля,
Душе – застолье.
Были иль не были
Вместе? Врозь?
В выжженном поле
Беде раздольной
Лоб твой в ладонях
Держать довелось…
– Благословляешь?
– Благословляю.
Дай насмотреться
В последний раз.
Ты понимаешь,
Я понимаю:
Свет не погасят,
Раз сам не погас…
«Одно неловкое движенье…»
Одно неловкое движенье –
И чашка падает на пол,
И разбивается на несколько частей.
Казалось бы: всего одна секунда,
Но ты уже не чашку видишь,
А то, что было чашкой.
Так вот,
Я в некотором роде
Тоже чашка…
«Чужой, не мой…»
Чужой, не мой…
Так отчего же
Я остаюсь немой,
Под кожу
Не впуская, но и не гоня?
Кто объяснил бы мне меня?
Чужой, не мой…
Так вовремя
Упавшим в руки яблоком
Случился –
Перекусить,
Переболеть
И переждать…
И что-то важное понять.
Чужой, не мой,
Полураскрашенный,
Полупустой,
В полуботинках
И полупальто,
Мой кое-кто…
Чужой, не мой…
В отчаянье, с тоской,
Как побежденный зверь,
Я приоткрою дверь,
Но дальше, чем порог,
Шагнуть не сможешь –
Не хватит ног.
«Уснешь под утро…»
Уснешь под утро,
Соленой кожей касаясь хлопка,
И четверти саднящих мыслей
Не перебрав.
Сказать кому-то,
Что невозможно, что дело плохо,
Нельзя – тебе ответят про коней
И переправы.
И будут правы.
Ты рвешься вон – из города, из тела…
Куда-нибудь. Куда-нибудь куда?
Очерчиваешь круг остатком мела
И пропускаешь, словно провода,
Бессмысленность, бездомие, сиротство,
Свое неверие, свое уродство.
Как мягок под ногами пол
(ты с малых лет бежишь по поролону)!
Куда бы ты ни шел,
Ты ищешь то, чем ты накормишь дракона…
Ты ищешь.
Тянешь
Ноздрями воздух,
Как какой-нибудь коктейль.
И ждешь апрель.
Ты почему-то ждешь апрель…
Уснешь под утро,
Опорожнив
Бутылку кавы.
Сказать кому-то:
«Усложнил?».
Ответят: «Усложнил»
И будут правы.
«Положить бы тебя…»
Положить бы тебя
в нагрудный карман,
чтоб носить возле самого сердца!
Чтоб всегда ты была и со мной, и при мне,
чтобы видела, как я пуст,
если ты отвернула лицо.
Так бы мог я полировать
жемчуг плеч,
не царапая ногтем,
класть тебя на ладонь
и дыханием согревать,
наблюдать, как подводишь глаза,
вместо зеркала глядя
в одну из моих запонок.
Но боюсь,
что так сильно забьется сердце мое
от твоей небывалой близости
и от радости обладания,
от восторга завоевателя,
что не выдержишь ты и минуты,
невеличка моя…
«Паруса мои, паруса…»
Паруса мои, паруса,
Мой корабль, прибитый к отмели.
Там – прибрежная полоса,
Тут – все то, что пока не отняли.
Маяки мои, маяки,
Ослепившие и ослепшие.
Борт покинувшие моряки,
Не допившие, не допевшие.
Якоря мои, якоря,
Многотонные многогранники.
…Доски палубные горят,
Согревая бродяг и странников…
«От темной воды ждать беды…»
От темной воды ждать беды –
Пока не сбылось, беги!
Беги по холодной траве,
Беги по опавшей листве,
Беги по зеленому мху,
Беги так, как я не могу:
Не сбивая дыхания,
Без оглядки,
Выбирая маршрут на ходу,
По первому снегу и первому льду.
По первому снегу. И первому льду.
Не убежишь – сгоришь
В рыжем костре волос…
Беги же, пока не пророс
Всем тем, что на дне таишь.
«Отпустить тебя…»
Отпустить тебя –
как стоя на мосту,
просунуть ногу между
прутьев ограждения
и скинуть туфлю
в темную осеннюю реку.
И смотреть на ее полет,
на то, как легко
она ударится о воду,
как пойдет ко дну
ярким пятном,
оставляя круги
на поверхности.
И смеясь над своей проделкой,
замереть,
осознавая всю глупость
содеянного.
И почувствовать холод,
невозможность опереться,
свою обездвиженность,
свою одноногость…
И жадно искать глазами
то место в воде,
куда вонзилась
пропажа.
И не находить,
оттого как
вода не имеет ран…
И так и остаться
на этом мосту.
Отпустить тебя?..
Как?
«Шел и прошел насквозь…»
Шел и прошел насквозь,
Воздухом или током,
Вышел, как длинный гвоздь,
Вытек березовым соком.
Где-то меж ребер лаз,
Узкий тоннель, штольня:
Вышел, и свет погас –
Выстрел из одноствольной.
Кровоточит и жжет –
Чем-нибудь перевязать бы…
– Скоро ли заживет?
– Главное, чтоб до свадьбы.
«Он для меня муж…»
Он для меня муж,
Ты для меня нож –
Входишь в меня по самую рукоятку.
Раненная тобой,
Ночью приду домой –
Кровь отдает металлом и чем-то сладким.
Кожу сняв, как пальто,
Я понимаю, что
Ты не хотел, чтоб так было сложно.
Поздно – теперь смотри:
Красная изнутри…
Некому посмотреть – сталь исчезает в ножнах…
«Я – рот…»
Я – рот,
который молчит, говорит, орет.
Я – живот,
в котором никто не живет.
Я – пара рук, пара ног:
rond de jambe и соскок.
Я – глаза и хребет.
Я есть – меня нет.
«У тебя не будет племянников…»
У тебя не будет племянников,
Ты прости.
Будет некому к чаю пряников
Занести.
Позвала меня тихо, по имени,
Темнота,
Распознав, что давно внутри меня
Пустота.
Пустота меня ест и пьет,
Пустотой заполнен живот.
Пустота растет и растет…
И за этот срок
Небольшой
Я сроднилась с ней,
С пустотой:
Пустота моя – глубина,
Притягательна и страшна,
Пустота капризна,
Как я,
Дочь, никем не признанная
Моя…
«Занавес падает…»
Занавес падает…
Но я держу –
не даю ему опуститься.
Складки пыльного бархата
лежат у меня на руках,
словно раненый,
которого я выношу
с поля боя:
– дышит ли?
Потерпи, милый…
Потерпи…
Дотяни до чего-то…
Золотистая бахрома кистей
щекочет мне ноги,
я еле держусь под этой тяжестью
пурпурного водопада.
Я смотрю на скромные декорации
нашей пьесы,
только сейчас понимая,
что боги
не спускаются к смертным надолго:
то, что было скалой и утесом,
стало грудой раскрашенных тряпок;
то, что было заснеженным полем,
стало просто клочком синтепона;
то, что было бедою и роком,
и осталось бедою и роком…
Я держу на руках это время,
встречи, тексты,
нежность, печаль –
неневестную нашу невесту.
Но однажды,
устав,
отпущу.
«Говоришь, я похожа на реку…»
Говоришь, я похожа на реку:
Широка, глубока, своенравна,
И на глади моей спины
Помещаются корабли.
А от правой до левой руки
Ходят лодочки-челноки.
Ходят лодочки-челноки…