Из земли,
из забвенья
Вызывая ребят,
Как приказ поколенья,
Наши строки трубят.
1965
«Все мужество, которому когда-то…»
Все мужество, которому когда-то
Я присягал на яростной земле,
Сложить с себя, как звание солдата,
Похоронить в уюте и тепле?
Согнуться так, как раньше не сгибался?
Замолкнуть так, как раньше не молчал?
Так ошибиться, как не ошибался?
Так измельчать — как раньше не мельчал?
В пижамы полосатость облачаться
И смутно вспоминать себя бойцом?..
И в мемуарах чуть разоблачаться,
За стол садиться, к прошлому лицом?
И требовать от века отпущения,
Облюбовав сиденье у огня?
Я отвергаю эти допущения,
Как выстрелы. Как выстрелы в меня.
1965
Мой Лермонтов
В противоречьях бытия,
Не укрощен и не прилизан,
Непримиримостью пронизан,
Его стихами думал я.
Еще не впрягся в воз, как вол,
Жизнь не брала еще за горло,
И он по-лермонтовски гордо
Меня по Молодости вел.
Он возникал, как юный бог,
В моем молчании и гневе,
И высоко парил я в небе,
И сам был бог, и все я мог.
Бездумным словом не бряцал,
На мир смотрел высокогорно,
Непререкаемо и гордо
И утверждал и отрицал.
Так с демонизмом лучших лет
Считали мы — без колебаний, —
Что мы свирепо колебали
Все то, чему прощенья нет.
И каждый — молод и силен —
Считал — назло своим трагедиям, —
Что ярым лермонтовским гением
Он персонально осенен.
Все были — «лермонтовцы» сплошь…
Нам было дорого — без юмора —
И то, что Левитанский Юра
Был внешне с Лермонтовым схож,
Что Наровчатов — не седой —
Еще сияющий поручик,
Певец войны и «белых ручек»,
Был тоже Лермонтов собой…
А ветер века в очи дул.
И эти сходства отпылали.
Как утешения — отпали.
Хоть мы и «в яблочко попали».
Как паруса, они опали.
Как листья, с возрастом, упали.
Осталось сходство душ и дум.
Остался вечный разговор
С его печалью и тоскою,
С непререкаемой строкою,
Как трибунала приговор…
(А вы, кому за нами жить, —
Ведь и от вас навеки в звездность
Уйдет ваш лермонтовский возраст —
Спешите что-нибудь свершить…)
Пусть возрасту не возразить,
Как ветру ночи из ущелий,
И лермонтовских ощущений
Не возвратить,
Не возродить,
Но не отдам я никому
Те дни, когда с такою верой,
С такою лермонтовской мерой
Мы подходили ко всему.
И был бы жалок наш разбег,
И жизнь была б к земле прибита —
Когда б не сразу тот Казбек,
Не эта мера и орбита.
1964
«Почему мне приснился комбриг мой опять…»
В. Солоухину
Почему мне приснился комбриг мой опять
И бригада уральцев в строю?
И — мне не пятьдесят,
Даже — не двадцать пять,
Я еще, точно ангел, стою…
Почему мне приснился комбриг мой опять
И товарищи в смертном кольце?
И последний патрон,
и последняя пядь,
И железная гарь на лице…
Вижу легкую юность далеких людей
(Это — их… Это — днем… Это — тут).
Почему же все снится мне юность друзей,
Что с войны никогда не придут?
Почему это снятся в мои пятьдесят
Еще двадцатилетние сны?
Четверть века назад возвратился солдат,
Только сны не вернулись с войны.
Мой младенческий сон навсегда унесен
(Был он ясен и легок, как пух,
И спалось мне с цветами,
с землей
в унисон,
Был, как птица, беспечен мой дух).
Как
в покой
себя,
в травы
и в облачко
«вспать»,
В голубое плечо тишины?
Почему мои сны отправляются вспять
В невозвратные дебри войны?
Как пропавшие без вести, пали вы, сны,
Не вернулись с войны…
1967
«Ушли — непреклонны…»
Ушли — непреклонны.
Назад не пришли.
Спасли миллионы,
Себя не спасли.
Остались — любовью,
Прекраснейшим сном,
Пронзительной болью
И вечным огнем.
И на обелиски
Заносим мы их,
Как в вечные списки
Сограждан живых.
В ликующих гимнах
Трубящих годов
Та боль о погибших,
Как совести зов.
Где — с пламенем чаши —
Я стану, как страж.
Погибшие наши,
Я — плакальщик ваш.
1967
Неизвестный солдат
Я безвестный. Я безвестен.
Я без имени — известен.
Вечный житель твой, Земля,
Похоронен у Кремля.
…Был мой путь сюда торжествен:
Генералы в форме были.
И лафеты плавно плыли.
Милицейские застыли
Там, где шествие застигло.
И меня землей России
Государственно везли,
Как при жизни не возили,
Как при жизни не могли.
Чтобы пухом мне земля —
Вкруг меня, вблизи Кремля
Все столицы и края,
Вся геройская земля:
Сталинградская земля,
Ленинградская земля,
Подмосковная земля,
Украинская земля,
Брестской крепости земля —
Для меня все, для меня.
Как я рвусь к вам из огня!
Кто-то здесь средь вас — мой брат.
Кто-то здесь — мой друг-солдат.
Кто-то мать. И кто-то сын,
Может, с сыном — не один…
Кто-то здесь — мой близкий друг.
Кто-то здесь — мой чистый внук.
Нет ни смерти, ни разлуки —
Братья, матери и внуки,
Вечная моя родня —
Возле вечного огня,
Возле вечного меня.
1967
Наша Атлантида
Мы в Отечественную войну
Потеряли целую страну
С населеньем миллионов двадцать.
Тех людей уже нам не дозваться.
Наша боль и наша Атлантида,
Нет туда ни поезда, ни гида…
Если я задумчивым бываю,
Если я трагическим бываю,
Если я обиды не спускаю,
Если глаз с фашиста не спускаю, —
Значит, я о ней не забываю,
Я о той стране не забываю.
1969
«Постарели солдаты…»
Постарели солдаты
Той
Великой Войны.
И
сажают салаты
Под присмотром жены.
Поседели комвзводы,
Кто вернулся с войны.
Не стареют народы,
Но стареют сыны.
Поседели комбриги
И комдивы мои.
Пишут первые книги,
Вспоминая бои.
Ордена и медали
Героических лет
От осколков спасали,
От старения — нет…
Не спасают медали,
Хоть их много у вас
(Кое-что недодали,
Все равно есть запас).
Ну, а кто — не вернулся,
Кто — навек молодой?
Кто — теперь
обернулся
Обелиском,
плитой?
Им
помочь невозможно —
Не вернуть
их назад.
Потому
и тревожно
На душе у солдат.
В этом яростном мире
И прекрасном таком
Подорваться на мине,
Проколоться штыком —
Не желают
солдаты
Никому
этих бед
И подобной
доплаты
За рожденье на свет.
О мои командармы,
Полководцы атак!
Были
так легендарны!
Были
молоды так!
А теперь
тяжелеют,
Но на жизнь не ворчат,
И
лелеют,
жалеют
Неразумных
внучат.
1969
Сидят в обнимку ветераны
(Песня)
Сидят в обнимку ветераны.
Немного выпили… — не пьяны…
А за спиной чужие страны,
А в сердце — раны, в сердце — раны.
Живые мертвых вспоминают,
С тоской и болью вспоминают.
Но только мертвые не знают,
Что их живые вспоминают…
Им не услышать голос милых,
Им не обнять своих любимых.
Ничем помочь друзьям не в силах,
Живые плачут на могилах.
Сидят в обнимку ветераны.
Солдаты, сестры, партизаны,
Сидят, поют, а в сердце — раны,
Незаживающие раны.
1968
М. Максимову
О мертвецах поговорим потом.
Они остались. Мы вернулись
С сознаньем счастья и вины.
С нелегкой музыкой столкнулись
Послевоенной тишины.
Сменялись осени и зимы.
Менял нас трудный наш маршрут.
Они
одни неизменимы.
Они, как слезы, в нас живут.
И с каждым годом разрастаться
Необъяснимой той вине.
Нам никогда не оправдаться
Перед погибшими в войне.
Как верят в бога,
в них мы верим.