Оценивая пережитое в неравной и тяжелой схватке, Джалиль с гордостью пишет о том, как в жестокой, беспощадной борьбе с врагами закаляются и возвышаются духовно люди страны социализма. Ни на минуту не сомневаясь в победе Советской Армии, он с волнением писал о тех радостных днях, когда «придет Москва».
Говоря об «освобождении из темной ямы хищника», поэт имел в виду не только и не столько себя, сколько освобождение народов, миллионов людей из-под ига фашизма.
Джалиля могли казнить в любое время, и его очень беспокоила судьба стихотворений, написанных в заточении. Их было больше ста. Друзья и товарищи по борьбе, тоже схваченные фашистами, ждали казни. Муса Джалиль не мог быть вполне уверен, что об их героической борьбе против гитлеровцев узнает родина. Правду о подпольщиках могли рассказать только его песни, друзья-стихи. Поэт верил, что его стихотворения, в которые он вложил всю силу своего таланта, кипение сердца и самое заветное в жизни, не должны погибнуть! Они должны жить, дойти до родины, как сыновнее завещание.
Как увядший цветок, в забытьи,
Я под снежной засну пеленою,
Но последние песни мои
Расцветут в вашем сердце весною.
Джалиля не покидала бодрость духа. Наоборот, с приближением трагического конца талант поэта, его настоящее человеческое «я» как бы раскрываются все глубже и шире. В последние дни жизни Муса пишет самые глубокие по мысли и изумительные по изяществу произведения. Удивительно, достойно пристального изучения и размышления то, что перед казнью, в камере смертника, поэт начинает шутить и острить даже больше, чем в прежние времена. Какой силой воли, каким мужеством и непоколебимой верой в свою правоту надо было обладать, чтобы мрачные камеры каземата осветить жизнерадостной, человеколюбивой улыбкой! Такую силу духа ему дала любовь к родине. Он жил великой гордостью за свою верность народу и партии. До самого последнего часа жизни, до последних строк своих стихов поэт жил светлой думой о родине, о ее людях.
Уже на пороге казни, как бы и сам переживая долгожданную победу и освещая этим волнующим видением свою темницу, поэт писал о том, как советский народ, народ-победитель, вернется к радостному мирному труду и залечит все раны войны.
Верный сын советского народа, поэт-коммунист Муса Джалиль «умер, побеждая», отдал свою честную, светлую жизнь борьбе за отчизну, за счастье народа. Его богатое поэтическое наследие вошло в золотой фонд многонациональной советской литературы. Оно не тускнеет с годами, сила поэзии М. Джалиля возрастает с каждым годом, вдохновляя и зовя народы к борьбе, к светлому будущему.
Гумер Баширов
Стихотворения
Мои песни
Песни, в душе я взрастил ваши всходы,
Ныне в отчизне цветите в тепле.
Сколько дано вам огня и свободы,
Столько дано вам прожить на земле!
Вам я поверил свое вдохновенье,
Жаркие чувства и слез чистоту.
Если умрете — умру я в забвенье,
Будете жить — с вами жизнь обрету.
В песне зажег я огонь, исполняя
Сердца приказ и народа приказ.
Друга лелеяла песня простая.
Песня врага побеждала не раз.
Низкие радости, мелкое счастье
Я отвергаю, над ними смеюсь.
Песня исполнена правды и страсти —
Тем, для чего я живу и борюсь.
Сердце с последним дыханием жизни
Выполнит твердую клятву свою:
Песни всегда посвящал я отчизне,
Ныне отчизне я жизнь отдаю.
Пел я, весеннюю свежесть почуя,
Пел я, вступая за родину в бой.
Вот и последнюю песню пишу я,
Видя топор палача над собой.
Песня меня научила свободе,
Песня борцом умереть мне велит.
Жизнь моя песней звенела в народе,
Смерть моя песней борьбы прозвучит.
26 ноября 1943
Молодость
Счастье
Если б саблю я взял, если б ринулся
с ней,
Красный фронт защищая, сметать
богачей,
Если б место нашлось мне в шеренге
друзей,
Если б саблей лихой я рубил палачей,
Если б враг отступил перед силой моей,
Если б шел я вперед все смелей и смелей,
Если б грудь обожгло мне горячим
свинцом,
Если пуля засела бы в сердце моем,
Если б смерть, не давая подняться
с земли,
Придавила меня кулаком, —
Я бы счастьем считал эту гибель в бою.
Славу смерти геройской я в песне пою.
Друг-рабочий, винтовку возьми — и в
поход!
Жизнь отдай, если надо, за волю свою.
Октябрь 1919
Слово поэта свободы
Я восстал и вперед стал прокладывать
путь,
Верю в силу свою, дышит радостью
грудь.
Пусть немало преград на пути у меня,
Нет, не жалуюсь я, не хочу отдохнуть.
Лишь свобода и правда — мой главный
оплот.
Разве можно теперь не стремиться вперед?
Разве можно народ не вести за собой,
Если виден вдали мне надежды восход?
Всех рабочих людей я считаю родней,
Лишь с сынами народа един я душой.
Это мой идеал, это высшая цель —
Быть с народом, вести его светлой тропой.
Жизнь моя для народа, все силы ему.
Я хочу, чтоб и песня служила ему.
За народ свой я голову, может, сложу —
Собираюсь служить до могилы ему.
Славлю дело народное песней своей,
Не пою небеса, жизнь земли мне милей.
Если темная ночь накрывает меня,
Не горюю: дождемся мы светлых лучей!
Может быть, я нескладно пою? Ну, и
пусть!
Потому и пою, что врагов не боюсь…
Я в свободном краю, я с народом всегда.
Все вперед и вперед неуклонно
стремлюсь.
Январь 1920
«Нет, сильны мы — мы найдем дорогу…»
Умрем, не будем рабами!
Нет, сильны мы — мы найдем дорогу,
Нам ничто не преградит пути.
Нас, идущих к светлой цели, много,
Мы туда не можем не дойти!
Не страшась кровопролитной битвы,
Мы пойдем, как буря, напролом.
Пусть кому-то быть из нас убитым, —
Никому из нас не быть рабом!
1921
Вместо совета новобрачным
Если вместе идти поклялись вы,
Не бросайте вы слов своих в грязь!..
Если в завтра направили мысли,
Смело, твердо шагайте, борясь!
Если взяли рабочее знамя,
Пусть вам радостен будет поход!
Если светит отчизна над вами, —
Неустанно шагайте вперед!
1922
От сердца
Лечу я в небо, полон думы страстной,
Сияньем солнца я хочу сиять.
Лучи у солнца отниму я властно,
На землю нашу возвращусь опять.
В пыль превращу я твердый камень
горный,
Пыль — в цветники, где так сладка
цветень.
Я разбиваю темень ночи черной,
Творю ничем не омраченный день.
Я солнцу новый путь открыл за мглою,
Я побывал в гостях у синих звезд,
Я небо сблизил и сдружил с землею,
Я со вселенной поднимаюсь в рост.
Я для друзей прилежными руками
Взрастил жасмин. Огонь принес врагу.
В союзе я со всеми бедняками,
И наш союз я свято берегу.
Сдвигаю горы с мыслью о народе,
И бурей чувств душа обновлена.
И песнею о сладостной свободе
Трепещет мной задетая струна.
Свободной песни, вдохновенной речи
Я зерна рассыпаю, как посев.
Я смел, иду вперед, расправив плечи,
Препятствия в пути преодолев.
Товарищи мои, нам страх неведом!
Одним порывом объединены,
Мы радуемся счастью и победам,
Нас тысячи, мы молодость страны.
1923
Со съезда
Ростепель.
Телеге нет проезда…
Но, меся лаптями снег и грязь,
В кожухе, под вешним солнцем теплым
Он идет, в деревню торопясь.
Он идет из города,
Со съезда —
Сельским миром выбранный ходок.
Много дельного он там услышал
И теперь спешит вернуться в срок.
Убеждали:
— Через дней десяток,
Грязь подсохнет —
Соберешься в путь.
Лошадьми тебя домой доставим.
Ты еще с недельку здесь побудь!
Но ходок не хочет ждать нисколько.
Много дельного узнал он тут,
Должен он с друзьями поделиться.
Невтерпеж!
Односельчане ждут.
Словно лишь вчера ему Калинин
Говорил:
— Есть тракторы для вас.
Время перейти на многополье,
Время взяться всем за труд сейчас!
И ходок спешит по бездорожью.
Он вспотел.
Взбираться тяжело.
Близок вечер.
Вот и холм знакомый.
Скоро он придет в свое село.
1925
Утро
Мимо окон моих,
едва светает,
Льется шумный поток
Работниц-девчат.
Веселые песни
они распевают,
Будят меня,
в окошко стучат.
И уже далеко
Их смех шаловливый.
Им пора на работу, в цеха.
И вот
Посылает утру
гудок горделивый
Мой могучий сосед,
чугунный завод.
Я с постели встаю.
Заря на востоке
Разлилась
широкой багряной струей.
Утром свежим румянцем
пылают щеки,
Утром радостно бьется
сердце мое.
Далеко еще лето.
С большим опозданьем
Солнце встает
и берется за труд.
Но улыбка подруги
в грохочущем зданье,
Словно солнечный зайчик,
светла поутру.
Наша улица
кажется мне пригожей.
Не потому ль,
что завод твой на ней?
Ты, подруга моя,
ты, что всех мне дороже,
Там стоишь у станка
за работой своей.
Ты в работе быстра,
и недаром горжусь я,
И недаром я счастлив
подругой такой, —
Засучив рукава,
железные брусья
Ты сгибаешь
девичьей, но сильной рукой.
Ты сама,
вероятно, не замечаешь,
Что, с тобою дружа,
вперед я иду.
Что во мне, как чугун из руды, —
из мечтаний
Выплавляешь ты
волю к борьбе и к труду.
Снова утро над городом.
Не иссякая,
Неустанно шумит
трудовая волна.
Как полна и как радостна жизнь!
Дорогая,
И тебе ведь
не кажется грустной она?
1927
На Кавказе
По Воробьевым горам я ходил
И думал: «Нет краше громад!..»
Здесь горы закутались в облака,
В море зашли и стоят.
Когда же, с пылью и сажей в ноздрях,
Сомлев от жары городской,
Я грудью вдохнул кипарисовый дух, —
Что стало с моей душой!
Я часто в Цека комсомола твердил:
— Ударники… Культпоход…
А тут соревнуюсь с прибоем, ползу
По гребням горных высот.
На этом Кавказе и воздух с водой
И солнце — не то, что у нас:
Лежишь, загораешь — ведь наше оно! —
Хвалишь его и Кавказ.
Абхазец курчав и черноволос,
Остер подбородок, как сабля — нос…
И тут есть, конечно, рабочий класс.
И есть кулаки, как в деревне у нас.
Есть и совхоз и сельсовет, —
Не скажешь, что бюрократизма нет…
Весь как новенький, бронзовый весь,
Прокаленный жарким лучом,
В Москву я вернусь, бурей ворвусь —
Новое дело сдвину плечом.
Спасибо Союзу за этот Кавказ,
За этот Дом отдыха, нужный для нас.
Сберкассу я тоже добром помяну:
Кто деньги мне приберег на весну?
Зачем же в походах брюзжать и стонать?
Зачем же усталость, друзья, проклинать?
Для отдыха место найдется у нас:
Хочешь — Крым, хочешь — Кавказ!
17 июля 1929. Новый Афон
Наша любовь
Помнится, была весьма забавной
Наша комсомольская любовь.
Члены волостного комитета,
Ехали на съезд мы.
Вижу вновь
Красный тот вагон и пар морозный…
Мы укрылись шубою одной.
Черт возьми, тогда-то показалась
Ты, ей-богу, близкой мне, родной.
Было то в крутом году — в двадцатом.
Кто из нас не помнит той зимы?..
Тут же ты картошки наварила,
Из одной тарелки ели мы.
Помню, как мы весело смеялись,
Словно закадычные друзья.
Целовались иль не целовались —
Этого никак не вспомню я.
Резкий ветер дул из каждой щели,
Забирался и за воротник.
Ты о коммунизме говорила,
Чтó из головы, а чтó из книг…
— Тяжело еще пока живется,
Трудною дорогою идем.
Но победы все-таки добьемся,
Вот увидишь — заживем потом!
Коммунизм — великая эпоха,
Счастье человечества всего.
Мы с тобой увидим непременно
Ленинской идеи торжество.
Пусть нам нелегко, — ты говорила, —
Одолеет все рабочий класс.
Этому учил и Маркс когда-то,
Этому и Ленин учит нас. —
И стучавший в дверь вагона ветер
И метель за ледяным окном
Звали нас к борьбе неутомимой.
Как и ты, твердили об одном.
В это время нашим фронтом были
Битвы против бунтов кулака,
Были штабом той борьбы великой
И райком и грозное Чека.
Помню, ты на съезде выступала
С гневной речью против кулаков,
Защищала яростно комбеды, —
Ты была душою бедняков.
А когда домой мы возвращались,
Ты, устав, ко мне прижалась вновь.
До чего ж тогда была смешною
Наша комсомольская любовь!
Волосы моей щеки касались…
Все точь-в-точь, как было в первый
раз.
Целовались иль не целовались —
Точно уж не помню я сейчас…
Времени прошло с тех пор немало.
Светлые сбываются мечты:
Строим мы ту жизнь для человека,
О которой говорила ты.
К ней, моя хорошая, идем мы,
Трудной закаленные борьбой.
В той борьбе очистили сердца мы,
В ней и ум оттачиваем свой.
Поровну тепло и хлеб делили
Мы с тобою в пору той зимы.
И друг друга и сыграну любили
Настоящею любовью мы.
1932
Весна
Я открываю солнцу грудь.
«Чахотка», — доктор говорит…
Пусть лижет солнце эту грудь,
Она от прежних ран болит.
Ну что ж, ей надо отдохнуть.
И солнцем вновь она блеснет…
На белом камне я сижу,
Мне слышится весны поход —
Идут деревья, ветры ржут…
Преступен разве отдых мой?
Дышу я теплотой ночей,
Готовящих работу дней…
Я взял свое от войн и гроз.
Зачем же не смеяться мне,
Прошедшему сквозь грохот гроз,
Когда весна, сломав мороз,
Скачет, как бешеный снеговой поток?
Скачет, как бешеный снеговой поток,
Кружится безумный водоворот.
Тонкий, как кружево, как пушок,
Челтыр-челтыр[1] — ломается лед
От жара-богатыря — весны…
В небе лазурном, как взор Сарвар,
Тихая тень облаков-ресниц
Расходится, задрожав сперва,
Лаская уколами небосклон…
Ну как мне не радоваться и не петь,
Как можно грустить, когда день — как
звон,
Как песня, как музыка и как мед!
За то, чтобы крикнуть идущим дням:
«Эти вёсны нам принадлежат!», —
Я легкое отдал, я жизнь отдам,
Не оборачиваясь назад…
Я радуюсь дрожанью вен, —
Весна по руслам их течет.
И я кричу: «Ломая плен,
Не кровь ли двинулась вперед,
В днепровский яростный поход,
Трудом вскипает и поет?!.»
«Чахотка», — доктор говорит…
Неправ он: это гул годин,
Которые, теснясь в груди,
Хранят походов грозный ритм
И пламя флагов впереди.
1933
Молодость
Молодость со мной и не простилась,
Даже и руки не подала.
До чего горда, скажи на милость, —
Просто повернулась и ушла.
Только я, чудак, дивясь чему-то,
Помахал рукою ей вослед, —
То ль просил вернуться на минуту,
То ль послал признательный привет.
Бросила меня в пути, не глядя,
Упорхнула легким ветерком,
Проведя, как на озерной глади,
Борозды морщин на лбу моем.
И стоял я долго на поляне,
Чувствуя стеснение в груди:
Молодость, как этот лес в тумане,
Далеко осталась позади.
Молодость, резвунья, чаровница,
Чем же ты была мне так близка?
Отчего же в сердце длится, длится
Эта беспокойная тоска?
Может быть, в тебе мне были любы
Дни, когда я страстью был томим?
Раузы рябиновые губы,
Горячо прильнувшие к моим?
Или дорогá мне до сих пор ты
Стадионом, где шумел, футбол?
Был я одержим азартом спорта,
Много дней в чаду его провел.
Или вот…
Стою перед мишенью,
Нажимаю, щуря глаз, курок.
Помню каждое свое движенье,
Хоть тому уже немалый срок.
Может быть, бывает так со всеми,
Злая память жалит, как пчела?
Или просто наступило время
Погрустить, что молодость прошла.
Ничего! Я унывать не стану,
Много в жизни и разлук и встреч.
Я и в старости не перестану
Слушать звонкой молодости речь.
Родина нас вместе с молодыми
Призовет на бой с любой бедой, —
Встанем все тогда в одни ряды мы
И тряхнем седою бородой.
Молодость, не чванься, дорогая,
Жар в душе не только у тебя, —
Это жизнь у нас теперь такая:
Нам и жить и умирать, любя.
Не одна ты радость и утеха.
Разве счастье лишь в тебе одной?
Силе чувства возраст не помеха,
Солнце не кончается с весной.
Если снова Раузá родится —
Вновь придет к заветному ручью,
Моему «джигитству» подивится
И погладит бороду мою.
Молодости нету и в помине,
Сколько ни гляжу я ей вослед,
Лишь на горизонте вижу синий,
Как морские волны, синий цвет…
Дай-ка я сегодня на прощанье
Обернусь, махну тебе рукой.
Это уж и вправду расставанье,
Молодость, товарищ дорогой!
За огонь затепленный — спасибо!
А грустить?.. Не та теперь пора.
Если бы ты возвратилась, ты бы
Удивилась яркости костра.
Не погаснет этот жар сердечный.
Жить, гореть, бороться буду я.
Вот что означает помнить вечно
О тебе, далекая моя.
1933
«Года, года…»
Года, года…
Придя ко мне, всегда
Меня руками гладили своими.
Вы с мягким снегом шли ко мне, года,
Чтоб стали волосы мои седыми.
Чертили вы морщинами свой след.
Их сеть мой лоб избороздила вскоре,
Чтоб я числом тех знаков и примет
Считал минувшей молодости зори.
Я не в обиде.
Молодости пыл
Я отдал дням, что в битвах закалялись.
Я созидал, и труд мне сладок был,
И замыслы мои осуществлялись.
Как вдохновенно трудится народ,
Социализма воздвигая зданье!
Я знаю: камнем жизнь моя войдет
И прочно ляжет в основанье.
1934
Зимние стихи
Снег похож на белую бумагу.
Песню или стих писать начнем?
Солнце, наш поэт, познав отвагу,
Чертит по снегу пером-лучом.
Вот и зимний ветерок несется.
Вьется снег…
Теки, строфа, теки!
Я смотрю на снег в сиянье солнца:
Это настоящие стихи!
Их читает лес, не уставая,
И кудрявые снега полей.
Ель поет их — девушка лесная:
Видно, строчки полюбились ей.
Бархатное платье зеленеет,
И земли касается подол.
Солнце к ней любовью пламенеет:
Это я в его стихах прочел.
Вот на лыжах, в свитере зеленом,
Ели молодой под стать вполне,
Наполняя лес веселым звоном,
Девушка моя спешит ко мне.
Вот мелькнула, поднимаясь в гору,
Вот остановилась у ольхи,
Я смотрю на снег, дивлюсь узору…
Это настоящие стихи!
Солнце!
Мы горим одною страстью,
Мы с тобою счастливы сейчас.
Песня юной жизни, песня счастья
В сердце зарождается у нас.
Февраль 1935. Голицино
Во время катанья на лыжах
Мальчуган катается на лыжах,
Мальчуган одиннадцати лет.
Ловко прыгнул он с откоса. Вижу:
Понимает парень, в чем секрет.
Ровные прочерчены бороздки
На блестящем сахарном снегу.
На щеках у мальчика полоски —
Здорово вспотел он на бегу.
Я — за ним. Хотел без промедленья
Пересечь овраг во весь карьер.
Бац! — и я сижу в недоуменье,
Весь в снегу. Смеется пионер.
Ну, и я смеюсь. Чем тут поможешь?
Взрослый, а срамится пред детьми!
Если уж не можешь — так не можешь.
Экая досада, черт возьми!
И пришлось мне робко обратиться
К мальчику одиннадцати лет:
— Как с горы, не падая, скатиться?
Научи, скажи, в чем тут секрет.
И, в глаза мои спокойно глядя,
Отвечал сочувственно мне он:
— Запишитесь в пионеры, дядя,
Сам всему я там был обучен.
1935
Одинокий костер
Ночной простор.
Я жгу костер.
Вокруг туман, как море…
Я одинок —
простой челнок,
Затерянный в просторе.
Горит бурьян.
В густой туман
Он мечет сноп огнистый,
И смутный свет,
минутный след,
Дрожит в пустыне мглистой…
То красный блеск,
то яркий всплеск
Прорежет вдруг потемки.
То погрущу,
то посвищу,
То запою негромко…
Огонь, светящийся во мгле,
Заметят ли, найдут ли?
На звук, летящий по земле,
Ответят ли, придут ли?
1936
Май
Ночь нас подарила первым теплым
ливнем,
Он унес последний холод с мраком
зимним,
Вся земля покрылась пестрыми коврами,
Бархатной травою, яркими цветами.
Белая береза распахнула почки:
Не стоять же голой в майские денечки!
Босиком помчались мы под ветром мая.
Растянись на солнце, грейся, загорая!
1936
В минуту обиды
Амине
Не потому ли, что без принужденья
Одну тебя я горячо любил,
Тебе я отдал сердце во владенье,
В обмен на твой чистосердечный пыл.
Что от тебя я скрыл? Какую тайну?
Быть может, что-то отнял у тебя?
Иль, может, что-то утаил случайно?
Нет, без остатка отдал все любя.
Любовь и дружба глубоки, как море,
Нам в жизни хватит счастья на двоих.
Они прогонят все сомненья вскоре,
Осушат слезы на глазах твоих.
1937
Родник
Как по долине льющийся родник,
В дороге пел я песни то и дело.
И все казалось сердцу, что от них
Земля вокруг цвела и молодела.
Не иссушила в зной меня жара,
Не застудили вьюжные погоды,
И в песнях чистый голос серебра
Летел к друзьям, осиливая годы.
Как путник ловит влажную струю
Губами, пересохшими от жажды,
Так песню задушевную мою
Друзья ловили сердцем не
однажды.
Родник и ночью отражает свет, —
Так я светил вам, жил я с вами
рядом
И пел друзьям о радости побед,
Пел о любви, что обжигает
взглядом.
Как соловей на берег родника
Приходит, чтоб испить воды
приветной,
Так ты ко мне, красива и легка,
Мой соловей, приходишь в час
рассветный.
Не скрою я, что ты в моей судьбе
Всегда большое место занимала.
И самые нежнейшие тебе
Дарил я песни — и дарил немало.
Когда пройдет, как песня, жизнь
моя,
Когда замолкну, близких покидая,
Не думайте, что умер я, друзья, —
В сердцах мильонов буду жить
всегда я.
Родник в земле похоронить нельзя,
Частицей станет он морской стихии.
Я буду улыбаться вам, друзья,
И петь вам буду, люди дорогие!
1937
Дождь
Темнеют облаков седины.
День меркнет и не без причины:
Дождь близок. Синевой тумана
Оделись дальние вершины.
Повеял ветер. Травы луга
Склонились, будто от испуга.
И озеро покрылось рябью,
Целуют камыши друг друга.
Вдруг гром раздался. И вначале
Две капли на лицо упали,
Затем дождь хлынул как из ведер,
Затушевав собою дали.
Зеленый дол вздохнул глубоко.
Возник на склоне шум потока.
И пьет дождинки лен счастливый,
Поднявший голову высоко.
Но вот промчался дождь крылатый,
Влача туман голубоватый.
Торопится к полям соседним —
Пусть будет урожай богатый.
И солнце вспыхнуло, ликуя,
Лучами землю атакуя.
Смотрю вокруг с открытым сердцем
И наглядеться не могу я.
Жизнь как природа:
в ней тревога
Нас омрачит порой немного.
Пройдет гроза — и вновь надежду
Дарит нам светлая дорога.
1937
Хадие
Как-то странно жизнь моя сложилась!
Огонечек тлел едва-едва.
Пылко полюбил я, всей душою,
А при встрече позабыл слова.
Как-то странно дружба завязалась!
Все в ней было: искренность и страсть.
Но два сильных, стойких человека,
Мы друг друга истерзали всласть.
И на всем запрет, везде опаска.
Молодое чувство не росло.
Да и юность пылкую с годами
Ветром мимолетным пронесло.
И стоишь, оглядываясь горько
На отрезок прошлого пути.
Кто же виноват, какая сила
Две души держала взаперти?
1939 (?)
«Мы сквозь ресницы все еще смеемся…»
Мы сквозь ресницы все еще смеемся,
Друг другу глядя в жаркие зрачки,
Друг друга любим, но не признаемся
В любви своей. Какие чудаки!
Я все еще влюбленными глазами
Твой взгляд ловлю, слежу твои мечты.
Меня испепеляет это пламя.
Скажи по совести: как терпишь ты?
Лишь гляну я, и, верно, из кокетства
Ты неприметно мне грозишь в ответ.
Ну и шалунья, ну и молодец ты!
Будь счастлива, живи сто тысяч лет!
— Ну как дела твои, Муса?
— Чудесно! —
Отвечу я, и кончен разговор.
Лишь говорят глаза, что сердцу тесно,
Что мы лишились речи с неких пор.
Твой взгляд, как дождь в засушливое
лето.
Твой взгляд, как солнце в пасмурный
денек.
Твой взгляд — веселый вешний праздник
света.
Лишь глянешь ты, и я не одинок.
Твои ресницы… Ох, твои ресницы! —
Густая туча раскаленных стрел!
Твои зрачки мерцают, как зарницы…
Я, попросту сказать, пропал, сгорел.
Как я тоскую по тебе! Как часто,
Сказав, что не приду, я приходил!
А вздумаю уйти и — шутишь! Баста! —
С тобой расстаться не хватает сил.
Как сладостно и с каждой встречей
ново
Тайком любить, любимым быть тайком!
Но бушеванье сердца молодого
Надолго ли?.. Что знаешь ты о нем!
1939 (?)
Лес
Путь идет через лес… Этой тропкой
В детстве бегал по ягоды я.
Мы уходим… Так будьте ж здоровы…
До свиданья, березки-друзья!
Сожалеть уже поздно, пожалуй,
Мы отлично дружили с тобой,
Старый лес! Мы влезали на сосны,
Отдыхали под елью любой.
Друг за дружкой со смехом гонялись,
Песни пели, уставши играть,
На серебряных ивах качались…
Как про это про все рассказать!
Старый лес! Ты от летнего зноя
Охранял нас, как добрая мать,
Защищал нас ветвями от ветра
И от ливней умел укрывать.
Пел ты песни с мальчишками вместе
На зеленом своем языке…
Сбережем эти бодрые песни,
Чтобы не было места тоске.
Оперились птенцы молодые,
Собираются в дальний полет.
Ведь нельзя же в родительских гнездах
Оставаться им из года в год.
Сколько надо наук одолеть нам!
Сколько ждет нас несделанных дел!
Для того ведь и созданы крылья,
Чтобы каждый из нас полетел.
Путь лежит через лес… Этой стежкой
Часто бегал по ягоды я.
Мы уходим. Так будьте ж здоровы,
До свиданья, березки-друзья!
Нашу стаю отправив в дорогу,
Ты останешься с грустью своей,
Неужели всегда расставанье
Так глубоко печалит людей?
Старый лес, не тревожься, не надо,
Все в порядке вещей… Ведь не раз
Повзрослевших окрепших питомцев
Провожал ты вот так же, как нас.
Не грусти! Твоя гордая слава,
Твой немолчный зеленый прибой
Разнесутся далеко-далеко,
В песнях птиц, окрыленных тобой.
1939