То к небу подъемля незрячие, белые очи.
Как вдруг просветлело седое чело песнопевца,
И вдруг по струнам залетали костистые пальцы;
В руках задрожала струйчатая кобза, и песни,
Волшебные песни, из старцевых уст полетели!
Мы все, ребятишки, как вкопаны в землю стояли;
А дед мой старик, на ладонь опираяся, думный,
На лавке сидел, и из глаз его капали слезы.
О, кто бы меня изучил сладкогласным тем песням,
Тому б я отдал из счастливейших всю мою тоню!
Вон там, на Неве, под высоким теремом светлым
Из камня, где львы у порога стоят как живые,
Под теремом тем боярин живет именитый,
Уже престарелый, но, знать, в нем душа молодая:
Под теремом тем, ты слыхал ли, как в летние ночи
И струны рокочут и вещие носятся гласы?
Знать, старцы слепые боярина песнями тешат.
Земляк, и свирель там слышна: соловьем распевает!
Всю душу проходит, как трель поведет и зальется!
Ты видишь, земляк, и бояре разумные любят
Свирель. Не хули же моей ты сердечной забавы.
Люблю свое ремесло, но и песню люблю я;
А дед мой говаривал: что в кого бог поселяет,
То, верно, не к худу. И что же в песнях худого?
Мне сладко, мне весело, радостно, словно я в небе,
Когда на свирели играю! Да сам ты, товарищ,
Ты сам, как пою я про сторону нашу родную,
Про реки знакомые, где мы училися ловле,
Про долы зеленые, где мы играли младые,
Зачем ты, любезный, глаза закрываешь рукою?
Да ты же меня и коришь и сумою стращаешь!
Мне бедность знакома издетства; ее не боюся.
Поколе ж есть руки, я их не простру за подачей.
Задел я тебя, да и сам уже каюсь; речист ты!
Но если бы столько в сей день наловил ты и рыбы,
Как слов насказал, повернее была б наша прибыль.
Что правда, то правда; но день ведь еще не окончен,
А видишь ли, друг, надо мною как ласточка вьется?
Ведь это не к худу; о! ласточка — вестница счастья!
Сегодня, сказал ты, не станем закидывать невод;
У берега рыба гуляет. Один попытаюсь;
Сажуся на лодку, беру я и сети и уды...
Берешь и свирель ты, земляк?
Расстаюсь ли я с нею?
Худое предвестье!
Да ласточка — вестница счастья!
Смотри, ведь опять надо мной и щебечет и вьется.
О, ловля, счастливая ловля! лишь день вечереет,
Лишь солнце садится, и рыба стадами играет.
«Ловися мне рыба, ловися и окунь и щука!»
И песнь рыболова исчезла у дальнего брега.
Уже над Невою сияет беззнойное солнце;
Уже вечереет; а рыбаря нет молодого.
Вот солнце зашло, загорелся безоблачный запад;
С пылающим небом слиясь, загорелося море,
И пурпур и золото залили рощи и домы.
Шпиц тверди Петровой, возвышенный, вспыхнул над градом,
Как огненный столп, на лазури небесной играя.
Угас он; но пурпур на западном небе не гаснет;
Вот вечер, но сумрак за ним не слетает на землю;
Вот ночь, а светла синевою одетая дальность:
Без звезд и без месяца небо ночное сияет,
И пурпур заката сливается с златом востока;
Как будто денница за вечером следом выводит
Румяное утро.— Была то година златая,
Как летние дни похищают владычество ночи;
Как взор иноземца на северном небе пленяет
Сиянье волшебное тени и сладкого света,
Каким никогда не украшено небо полудня;
Та ясность, подобная прелестям северной девы,
Которой глаза голубые и алые щеки
Едва отеняются русыми локон волнами.
Тогда над Невой и над пышным Петрополем видят
Без сумрака вечер и быстрые ночи без тени;
Как будто бы новое видят беззвездное небо,
На коем покоится незаходимый свет солнца;
Тогда филомела полночные песни лишь кончит,
И песни заводит, приветствуя день восходящий.
Но поздно; повеяла свежесть; на Невские тундры
Роса опустилась; а рыбаря нет молодого.
Вот полночь; шумевшая вечером тысячью весел,
Нева не колыхнет; светла и спокойна, как небо;
Разъехались все городские веселые гости.
Ни гласа на бреге, ни зыби на влаге, всё тихо;
Лишь изредка гул от мостов над водой раздается,
Да изредка крик из деревни, протяжный, промчится
Где в ночь откликается ратная стража со стражей.
Всё спит; над деревнею дым ни единый не вьется.
Огонь лишь дымится пред кущею рыбаря-старца.
Котел у огнища стоит уже снятый с тренога:
Старик заварил в нем уху в ожидании друга;
Уха уж остывши, подернулась пеной янтарной.
Не ужинал он и скучал, земляка ожидая;
Лежал у огня, раскинув свой кожаный запон,
И часто посматривал вдоль по Неве среброводной.
Но скучил старик, беспокоимый грустью и гладом,
И в первый он раз без товарища ужинать думал:
Взял чашу из древа, блестящую лаком златистым;
Лишь начал уху — через край, призадумавшись, пролил
И, в сердце на друга, промолвил суровое слово.
Присел, и лишь руку для крестного знаменья поднял,
Шум весел раздался, и крест сотворил он не к ястве,
Но к радости сердца: ладья на реке показалась,
И голос знакомый ударился в берег отзывный.
Ты спишь ли, товарищ? Вставай, помогай выгружаться.
Люби тебя бог, наважденный свирельник несчастный!
Не сон на глаза, а кручину на сердце навел ты.
Пропасть до полночи? Я бог знает что передумал.
А что же ты думал?
Что думал? Светает, повеса!
По Новой деревне, ты слышишь, стучат уж телеги;
И где разъезжал ты? светло, все окольности видно;
А лодки твоей, просмотрел я глаза, не завидел.
Хожу, окликаю: с Невы ни ответа, ни гласа.
Пал на сердце страх: до беды далеко ль человеку!
Таких, брат, как ты, подцепляли не раз водяные;
А мать за тебя у кого бы ответа спросила,
Негодный повеса?.. Здорово! дай руку, товарищ!
Друг милый, друг милый! ведь ласточка нам не солгала.
Ты сердцем не чуял, что я привезу тебе радость?
Что? щуку с пером голубым или лосося жирного песнью
Сманил ты на уду? О, рыба ведь лакома к песням!
Не рыбу, мой друг, а сердца подгородных красавиц
Ловил ты свирелью. Удачен ли лов, признавайся;
Рассказывай всё... Но на челне, как видится, невод?
Ты невода не брал?
О неводе после, товарищ!
А эта свирель какова? посмотри, полюбуйся!
Свирель дорогая, сдается; ужели купил ты?
Нет, поднял у мыз понадречных; наверно, боярин
Ее обронил: дорогая, заморской работы!
Из пальмова древа, с слоновою костью и златом;
А скважины в ней — как пчела на сотах вылепляет!
На ней-то, земляк, соловьиные трели ты б вывел!
Сознай ты ее, объяви, чтоб тебя не клепали;
Чужое добро не в корысть.
Не присвою чужого.
А эта свирель, мой любезный, и невод на челне
Мои!
Перестань, молодой, старика ты морочишь.
Так счастью, земляк, моему и не веришь ты?
Счастью?
Ума приложить не могу, и не знаю, какому?
Вот этой простою, пастушеской деда свирелью
И невод, что в лодке, и эту свирель дорогую
Я выиграл!
Что?
И за что бы купил я?
За эту свирель рыболовного мало снаряда.
Нет, бог, о товарищ, мне бог даровал их за песни!
Да молви же, кто? Не томи, расскажи мне скорее!
От радости сердце играет; пропал мой и голод;
На ум не идет мне и ужин. Товарищ, ты весел?
Скорей поделися весельем, порадуй и друга!
О, радостно будет об этом всю жизнь говорить мне.
Но сядем мы там, на холме, под душистою липой,
Где в ясные ночи с тобою рыбу мы удим.
Оттоле нам видны далекие рощи и мызы
По брегу Невы среброводной; оттоле увидим
И дом, о котором тебе поведу мое слово,