Заплутает железный Гастев,
Охотясь на лунный клуб.
Приведет его тропка к избушке
На куриной, заклятой пяте;
Претят бунчуки и пушки
Великому сфинксу — красоте.
Поэзия, друг, не окурок,
Не Марат, разыгранный понаслышке.
Караван осетинских бурок
Не согреет муз в твоей книжке.
Там огонь подменен фальцовкой
И созвучья — фабричным гудком,
По проселкам строчек с веревкой
Кружится смерть за певцом.
Убегай же, Кириллов, в Кириллов,
К Кириллу — азбучному святому,
Подслушать малиновок переливы,
Припасть к неоплаканному, родному.
И когда апрельской геранью
Расцветут твои глаза и блуза,
Под оконцем стукнет к заранью
Песнокудрая девушка-муза.
<1918>
“Из избы вытекают межи…”
Из избы вытекают межи,
Ломоносовы, Ермаки…
Убежать в половецкие вежи
От валдайской ямщицкой тоски!
Журавиная русская тяга —
С Соловков — на узорный Багдад…
В «Марсельезе», в напеве «Варяга»
Опадает судьба-виноград.
Забубённо, разгульно и пьяно
Бровь-стрела, степь да ветер в зрачках…
Обольщенная Русь, видно, рано
Прозвенел над Печорою Бах!
Спозаранку, знать, внук Коловрата
Персиянку дарил перстеньком!..
Поседела рязанская хата
Под стальным ливерпульским лучом:
Эфиопская черная рожа
Над родимою пущей взошла…
Хмура Волга и степь непогожа,
Где курганы пурга замела,
Где Светланина треплется лента,
Окровавленный плата лоскут…
Грай газетный и щёкот конвента
Славословят с оковами кнут.
И в глухом руднике — Ломоносов,
Для Европы издевка — Ермак…
В бубенце и в напеве матросов
Погибающий стонет «Варяг».
<1919>
* Мой край, мое Поморье,*
Мой край, мое Поморье,
Где песни в глубине,
Твои лядины, взгорья
Дозорены Егорьем
На лебеде-коне!
Твоя судьба-гагара
С Кощеевым яйцом,
С лучиною стожары.
И повитухи-хмары
Склонились над гнездом.
Ты посвети лучиной,
Синебородый дед!
Гнездо шумит осиной,
Ямщицкою кручиной
С метелицей вослед.
За вьюжною кибиткой
Гагар нескор полет…
Тебе бы сад с калиткой
Да опашень враскидку
У лебединых вод.
Боярышней собольей
Привиделся ты мне,
Но в сорок лет до боли
Глядеть в глаза сокольи
Зазорно в тишине.
Приснился ты белицей —
По бровь холстинный плат,
Но Алконостом-птицей
Иль вещею зегзицей
Не кануть в струнный лад.
Остались только взгорья,
Ковыль да синь-туман,
Меж тем как редкоборьем
Над лебедем-Егорьем
Орлит аэроплан.
1926
Посадская
Не шуми, трава шелкова,
Бел-призорник, зарецвет,
Вышиваю для милова
Левантиновый кисет.
Я по алу левантину
Расписной разброшу стёг,
Вышью Гору Соколину,
Белокаменный острог.
Неба ясные упёки
Наведу на уголки,
Бирюзой занижу реки,
С Беломорьем — Соловки.
Оторочку на кисете
Литерами обовью:
«Люди» с титлою, «Мыслете»,
Объявилося: «Люблю».
Ах, недаром на посаде
Грамотеей я слыву…
Зелен-ветер в палисаде
Всколыхнул призор-траву.
Не клонись, вещунья-травка,
Без тебя вдомек уму:
Я — посадская чернавка,
Мил жирует в терему.
У милого — кунья шуба,
Гоголиной масти конь,
У меня — сахарны губы,
Косы чалые в ладонь.
Не окупит мил любови
Четвертиной серебра…
Заревейте на обнове,
Расписные литера!
Дорог камень биpюзовый,
В стёг мудреный заплетись,
Ты, муравонька шелкова,
Самобранкой расстелись.
Не завихрился бы в поле
Подкопытный прах столбом,
Как проскачет конь гоголий
С зарнооким седоком.
<1912>
“Ураганы впряглися в соху…”
Ураганы впряглися в соху —
Ветрогривые жеребцы.
К яровому, озимому вздоху
Преклонились земли концы.
Будет колоб: солнце-начинка,
Океанское дно — испод…
По сердцам пролегла тропинка,
Где Бессмертное — пешеход.
Бадожок мозолит аорты,
Топчет лапоть предсердий сланец,
Путь безвестен и вехи стерты…
Где же, братья, тропы конец?
У излуки ли в Пошехонье,
Где свирепы тюря и чёс?..
Примерещилось рябой Хавронье
Дуновенье ширазских роз,
У мечети дядюшка Яков
С помадой и бирюзой…
Улыбается Перми Краков,
Пустозерску Таити зной.
Братья, верен буря-проселок,
И Бессмертное — пешеход,
Коротает последний волок
Ветрокудрый родной народ!
Ураганы впряглися в плуги,
Сейте пламя, звездный анис…
Зазвонят Соловки на юге,
У вогул запляшет Тунис.
И небесную, синюю шапку
Залихватски заломит мир.
Это вечность скликает рябку —
Сердце жизни на птичий пир.
1919
Братские песни Николы
Только во сто лет слетает с Громового дерева огнекрылая Естрафидь-птица, чтобы пропеть-провещать крещеному люду Судьбу-Гарпун. И лишь в сороковую, неугасимую, нерпячью зарю расцветает в грозных соловецких дебрях Святогорова палица — чудодейная Ломтрава, сокрушающая стены и железные засовы. Но еще реже, еще потайнее проносится над миром пурговый звон народного песеннего слова, — подспудного, мужицкого стиха. Вам, люди, несу я этот звон — отплески Медного Кита, на котором, по древней лопарской сказке, стоит Всемирная Песня.
Поручил ключи от ада
Нам Вселюбящий стеречь,
Наша крепость и ограда —
Заревой, палящий меч.
Град наш тернием украшен,
Без кумирен и палат,
На твердынях светлых башен
Братья-воины стоят.
Их откинуты забрала,
Адамант — стожарный щит,
И ни ад, ни смерти жало
Духоборцев не страшит.
Кто придет в нетленный город,
Для вражды неуязвим,
Всяк собрат нам, стар и молод,
Земледел и пилигрим.
Ада пламенные своды
Разомкнуть дано лишь нам,
Человеческие роды
Повести к живым рекам.
Наши битвенные гимны
Буреветрами звучат…
Звякнул ключ гостеприимный
У предвечных, светлых врат.
Богатырка
Моя родная богатырка —
Сестра в досуге и в борьбе,
Недаром огненная стирка
Прошла булатом по тебе!
Стирал тебя Колчак в Сибири
Братоубийственным штыком
И голод на поволжской шири
Костлявым гладил утюгом.
Старуха мурманская вьюга,
Ворча, крахмалила испод,
Чтоб от Алтая и до Буга
Взыграл железный ледоход.
Ты мой чумазый осьмилеток,
Пропавший потом боевым,
Тебе венок из лучших веток
Плетут Вайгач и теплый Крым.
Мне двадцать пять, крут подбородок,
И бровь моздокских ямщиков,
Гнездится красный зимородок
Под карим бархатом усов.
В лихом бою, над зыбкой в хате,
За яровою бороздой,
Я помню о суконном брате
С неодолимою звездой.
В груди, в виске ли будет дырка —
Ее напевом не заткнешь…
Моя родная богатырка,
С тобой и в смерти я пригож!
Лишь станут пасмурные брови,
Суровее твоя звезда…
У богатырских изголовий
Шумит степная лебеда.
И улыбаются курганы
Из-под отеческих усов
На ослепительные раны
Прекрасных внуков и сынов.
Декабрь 1925
* Позабыл, что в руках *
Позабыл, что в руках:
Сердце, шляпа иль трость?
Зреет в Отчих садах
Виноградная гроздь.
Впереди крик: "Нельзя",
Позади: "Воротись".
И тиха лишь стезя,
Уходящая ввысь.
Не по ней ли идти?
Может быть, не греша,
На лазурном пути
Станет птицей душа.
1910
О РАЗЛУКЕ
Мне хотелось бы плакать, моя дорогая,
В безнадежном отчаяньи руки ломать,
Да небес бирюза так нежна голубая,