Весь в чайках, зябликах и белках,
С ягнячьим солнышком под мышкой,
Мудрец, но городки с мальчишкой
До петухов готовый к сечи —
Рылов, одетый в свет поречий,
Он предстает родной стране
Зеленым Шумом по весне, —
Залог, что вёсны зим победней!
Но кто там на скале соседней
Зажег костер сторожевой,
Орлом вперяясь в мрак седой,
Где вой волчиц и звон доспешный? —
Над кручей свесились черешни
Вонзая когти в колчеданы,
И обжигая дым лианы,
Как парусами застя краски?
Претят художнику указки, —
Он написал Воен-Совет,
Где сталь на лицах и лорнет
Наводит смерть в дверную щелку,
Меж тем, как солнце в одноколку
С походной кухнею впряглось,
И зоб напружил паровоз,
Неистов в бешеной охоте
С кометою на повороте
Поцеловаться зубы в зубы, —
То Бродский, Октябрем сугубый
С буранами из трав каленых
И листьев бурями сожженных!
Купаньем Красного Коня
Мой побратим и хлебосольник,
Под голубой сединой — школьник
За вечной книгой красоты,
Не истолок ли в ступе ты
Мои стихи и с миром вместе,
Чтобы республике-невесте
Смерть Комиссара дать кольцом,
Бокалом крови, как вином,
Отпировав палитры роскошь?!
Тебе горящий клен, березку ж
Петрову-Водкину не сватать, —
Она в панёве, и за лапоть
Набилось хвойное порошье!..
Но в поименной славной ноше,
В скирде из трав, смолы кедровой
Лесною речкой вьется слово
Машков! — закатов водопой
И пастбище пролетних радуг,
Тебе ли из Совета Сада
Уйти с кошницею пустой?!
Вот виноград пьяней сосцов,
Как юность персик и гранаты —
Гора углей из солнца взятых
Для опаляющих пиров!
Но в поименной славной ноше,
Где резедовою порошей
Пасется солнце — лось соловый,
Мое не златорожит слово. —
Его друзья — плаун да ягель,
И лишь тунгус в унылой саге,
Как вживе, загуторит с дедом,
Что утонул в слезах, неведом,
И стал ручьем, где пихта мочит
Зеленый плат и хвост сорочий!
— Песня тунгуса —
Береза плачет бурой раной,
Что порассек топор коварный,
Слеза прозрачнее ребячьей,
Но так и дерево не плачет,
Как плакал дед в тайге у нас
Озерами оленьих глаз!
Дедушка, не плачь!
Дедушка, — не плачь!
Горючим варом плачет кедр
В лесной пожар из темных недр,
Стеня и раздирая грудь
Когтями хвой, чтобы уснуть
Навеки черною жариной,
Но и огонь в рубахе дымной
Не истощался так золой,
Как бедный дед в стране чужой!
Дедушка, не плачь!
Дедушка, — не плачь!
Его слезинками кукушка
Свою украсила избушку,
В оконце вставив, как слюду,
Ревнивой сойке на беду!
Дедушка, не плачь!
Дедушка, — не плачь!
Когда медведь лосиной матке
Сдирает мясо у лопатки,
Чтобы вонзить язык в дупло,
Где сердце медом залегло,
Лось плачет женкою за прялкой,
Когда ее побили скалкой,
Смерть упреждая тяжким мыком,
Покорствуя объятьям диким,
Но слезы маткины — молОка,
Что выдра выпила с наскока
У молодого осетра,
Ей выводиться не пора
По тростниковым мягким зыбкам,
Чтоб из икры родилась рыбка!
Дед плакал горестнее лося —
Пожар и короед у сосен,
Орел на выводке лебяжьем,
Зола пред дедовским упряжьем,
Когда впрягался он в обоз
Саней скрипучих, полных слез!
Дедушка, не плачь!
Дедушка, — не плачь!
— Песенка тунгуски —
Чам-чам, чамарша! —
В веретенце есть душа, —
Поселился дед в клубок,
Чтоб крутиться наутек!
Чам-чам, чамар-чук! —
За чувалом слышен стук,
Задымилась головня —
Будет страшно без огня!
На косой багровый свет
Из могилы встанет дед,
Скажет: чемень, чур-чува!
Где любимая Москва?
Поищу ее в золе я,
Ледяные пальцы грея!.. —
И за полночь веретенце
Будет плакать колокольцем:
Дин-динь-динь! Чамара ёй!
Ты умчи меня домой
Красногривый конь Советов! —
Мало прядено за лето! —
Муж приедет — будет таска…
По Нарыму бродит сказка,
Что наплакал дед озерце
Всем остячкам по ведерцу, —
Мне же два на коромысло,
Чтоб до вереска повисло,
До плакун-травы с липушей,
На тропинке в дом кукуший,
Где на лавке сивый дед —
От него простыл и след,
Только уголь на реснице!
Этот сон за прялкой снится
До зари, под бубен хвой,
Над потухшей головней!
Возьмите бороду мою
В ладони, как берут морошку,
И пейте, сердцу не в оплошку,
Лесную терпкую струю!
В ней аромат корней еловых
И дупел кедровых суровых,
Как взгляд Чамара-великана,
Но в глубине кривая рана
Мерцает, как форель меж трав,
Подводных троп и переправ!
Она медвежьей ласки след,
Когда преступником поэт
Пошел к звериному становью,
Чтоб укоризненною кровью
Отмыть позор, как грязь воловью!
Взгляните на мои седины,
Как на болотные низины,
Где пух гусиный, сизый ягель
И в котловинах плеск наваги, —
Ее бичами половодий
Пригнало из морских угодий
В болото, воронам на снедь!
И хоть расчесывал медведь
Когтистым гребнем черноусья,
Но бороды не вспенил устья
И рябь совиную не вплел
В загар и подбородка мол. —
Нет! Роковая седина,
Как пепла холм, обнажена
Глазам луны, людской скребнице,
И поделом! Вина сторицей
Луны чугунной тяжелей!
Я пред собою лиходей! —
Как остров ландышевый росный,
Я ткал стихи, вправляя в кросны
Сердечные живые нити,
И грозным сполохом событий
Не опалил звенящей пряжи!
Пускай же седина доскажет,
Что утаила в нужный срок
Ткачиха-муза, и уток
Отныне полнит не Кашмиром,
Не Бирмою с карельской зернью,
А шахтою с подземной чернью,
Железом и пшеничным пиром!
Пускай же седина поет
Колхозной вспашкой у ворот,
Когда земля гудит прибоем
И трактор, как в доспехе воин,
Идет на глыбе чернозема,
Чтоб умолотная солома
Легла костьми, побеждена!
Моя родимая страна,
То лебедь, то булат каленый,
Ждет песен, как поляна клена,
Но не в слезах у сонных вод,
А с факелом, что тучи жжет,
Целованным октябрьским дыхом!
Я пригоню напев лосихой
Невиданной багрянной масти
К стене кремлевской, чтоб поластил
Лесную сказку великан.
Сохатая телком бережа
Золоторогим и пригожим,
Какого не зачать и львице
Под мглистым пологом лиан.
Авось брыкастого титан,
Походя, приютит в странице,
И кличку даст — для песни слово —,
Чтобы в попоне жемчуговой
На зависть прозе-кобылице
Оно паслось в степи шелковой
Под колокольцы ковыля!..
Ужели крыльями Кремля,
Как морем, не повеет лосю,
И молочайному прокосью,
В пырей и цепкую липушу,
Он отрыгнет лесную душу
И запрокинет в синь копыта?
Взгляните на меня — изрыты
Мои виски и лба отроги,
Как берега родной Мологи
Опосле вырубки кудрей,
Ресниц, березовых бровей
И губ с рябиновой краснинкой,
Что пели вещею волынкой,
Но чаще тайное шептали!
Теперь цыганкою без шали,
Без янтарей на смуглой шее
Молога сказками мелеет…
Так я, срубив сердечный дуб
С гнездом орлиным на вершине,
Стал самому себе не люб,
И лишь песками по морщине
Сползают слезы, роя ямы
От глаз до скул, как берег Камы,
Косые ливни! Я виновен
До черной печени и крови,
Что крик орла и бурю крыл
В себе лежанкой подменил,
Избою с лестовкой хлыстовской.
И над империей петровской,
С балтийским ветром в парусах,
Поставил ворогу на страх
Русь Боголюбского Андрея! —
Но самоварная Рассея,
Потея за фамильным чаем,
Обозвала меня бугаем,
Николушкой и простецом,
И я поверил в ситный гром,
В раскаты чайников пузатых, —
За ними чудились закаты
Коринфа, царства Монтесумы
И протопопа Аввакума
Крестообразное горелье —
Поэту пряное похмелье
Живописать огнем и красью!..
Как с ягуаром, с красной властью,
Мороз в костях и волос дыбом,
Я правил встречу и за глыбой
Державы царской спрятал сердце,
Чтобы глухой овечьей дверцей
Казать лишь горб да шерсти пястку
Широкой жизни, впрягшей сказку
В стальные крылья пятилетий!
Пятидесятый год отметил
Зарубкою косяк калитки
В тайник, где золотые слитки
И наговорных перлов короб
С горою песенных узоров,
Художника орлинный норов
Когтить лазурь и биться с тучей
Я схоронил в норе барсучьей…
И мозг, как сторож колотушкой,
Теленькал в костяной избушке:
Молчи! Волшебные опалы
Не для волчат в косынках алых! —
Они мертвы для Тициана,
И роза Грека Феофана
Благоухает не для них! —
Им подавай утильный стих,
И погремушка пионера
Кротам — гармония и вера! —
Так мозг за костяным прилавком,
Где разномысленная давка,
Привалы Да и табор Нетов,
Бубнил купцом, а не поэтом
Со мной иным, чей парус бродит
В поэзии, ища угодий
И голубых материков.