Что стало мне опять не по себе...
«С чего бы это птицы взбеленились? — Подумал я, все больше беспокоясь. —
С чего бы змеи начали шипеть?»
И понял я, что это не случайно,
Что весь на свете ужас и отрава Тебя тотчас открыто окружают,
Когда увидят вдруг, что ты один.
Я понял это как предупрежденье, —
Мол, хватит, хватит шляться по болоту! Да, да, я понял их предупрежденье, — Один за клюквой больше не пойду...
3
Прошел октябрь. Пустынно за овином. Звенит снежок в траве обледенелой,
И глохнет жизнь под небом оловянным, И лишь почтовый трактор хлопотливо Туда-сюда мотается чуть свет,
И только я с поникшей головою,
Как выраженье осени живое, Проникнутый тоской ее и дружбой,
По косогорам родины брожу И одного сильней всего желаю —
Чтоб в этот день осеннего распада И в близкий день ревущей снежной бури Всегда светила нам, не унывая,
Звезда труда, поэзии, покоя,
Чтоб и тогда она торжествовала,
Когда не будет памяти о нас...
О Пушкине
Словно зеркало русской стихии, Отстояв назначенье свое, Отразил он всю душу России!
И погиб, отражая ее...
1965
Однажды
Однажды Гоголь вышел из кареты На свежий воздух. Думать было лень. Но он во мгле увидел силуэты Полузабытых тощих деревень.
Он пожалел безрадостное племя. Оплакал детства светлые года,
Не смог представить будущее время — И произнес: — Как скучно, господа!
1965
Приезд Тютчева
Он шляпу снял, чтоб поклониться Старинным русским каланчам...
А после дамы всей столицы О нем шептались по ночам.
И офицеры в пыльных бурках Потом судили меж равнин О том, как в залах Петербурга Блистал приезжий дворянин.
А он блистал, как сын природы, Играя взглядом и умом,
Блистал, как летом блещут воды, Как месяц блещет над холмом!
И сны Венеции прекрасной,
И грустной родины привет —
Все отражалось в слове ясном И поражало высший свет.
Дуэль
Напрасно
дуло пистолета Враждебно целилось в него: Лицо великого поэта Не выражало ничего!
Уже давно,
как в божью милость, Он молча верил В смертный рок.
И сердце Лермонтова билось, Как в дни обыденных
тревог.
Когда же выстрел грянул мимо (Наверно, враг Не спал всю ночь!),
Поэт зевнул невозмутимо И пистолет отбросил прочь...
1965
* * *
Я переписывать не стану Из книги Тютчева и Фета,
Я даже слушать перестану Того же Тютчева и Фета,
И я придумывать не стану Себя особого, Рубцова,
За это верить перестану В того же самого Рубцова,
Но я у Тютчева и Фета Проверю искреннее слово, Чтоб книгу Тютчева и Фета Продолжить книгою Рубцова!..
В этой деревне огни не погашены.
Ты мне тоску не пророчь!
Светлыми звездами нежно украшена Тихая зимняя ночь.
Светятся, тихие, светятся, чудные, Слышится шум полыньи...
Были пути мои трудные, трудные.
Где ж вы, печали мои?
Скромная девушка мне улыбается,
Сам я улыбчив и рад!
Трудное, трудное — все забывается, Светлые звезды горят!
Кто мне сказал, что во мгле заметеленной Глохнет покинутый луг?
Кто мне сказал, что надежды потеряны? Кто это выдумал, друг?
В этой деревне огни не погашены.
Ты мне тоску не пророчь!
Светлыми звездами нежно украшена Тихая зимняя ночь...
Стихи из дома гонят нас,
Как будто вьюга воет, воет На отопленье паровое,
На электричество и газ!
Скажите, знаете ли вы О вьюгах что-нибудь такое:
Кто может их заставить выть? Кто может их остановить,
Когда захочется покоя?
А утром солнышко взойдет, — Кто может средство отыскать, Чтоб задержать его восход? Остановить его закат?
Вот так поэзия, она Звенит — ее не остановишь!
А замолчит — напрасно стонешь! Она незрима и вольна.
Прославит нас или унизит,
Но все равно возьмет свое!
И не она от нас зависит,
А мы зависим от нее...
Кружусь ли я...
Кружусь ли я в Москве бурливой С толпой знакомых и друзей, Пойду ли к девушке красивой И отдохну немного с ней,
Несусь ли в поезде курьерском От всякой склоки и обид И в настроенье самом мерзком Ищу простой сердечный быт,
Засну ли я во тьме сарая,
Где сено есть и петухи,
Склоню ли голову, слагая О жизни грустные стихи,
Ищу ль предмет для поклоненья В науке старцев и старух, —
Нет, не найдет успокоенья Во мне живущий адский дух!
Когда, бесчинствуя повсюду, Смерть разобьет мою судьбу, Тогда я горсткой пепла буду,
Но дух мой... вылетит в трубу!
КОГО ОБИДЕЛ?
В мое окно проникли слухи.
По чистой комнате моей Они проносятся, как мухи, —
Я сам порой ношусь по ней!
И вспомнил я тревожный ропот Вечерних нескольких старух. Они, они тогда по тропам Свой разнесли недобрый слух!
— Ему-то, люди, что здесь надо? Еще утащит чье добро! — Шумели все, как в бурю стадо... И я бросал свое перо.
Есть сердобольные старушки С душою светлою, как луч!
Но эти! Дверь своей избушки Хоть запирай от них на ключ!
Они, они — я это видел! —
Свой разнесли недобрый слух.
О Русь! Кого я здесь обидел?
Не надо слушать злых старух...
Ночное
Если б мои не болели мозги,
Я бы заснуть не прочь.
Рад, что в окошке не видно ни зги, — Ночь, черная ночь!
В горьких невзгодах прошедшего дня Было порой невмочь.
Только одна и утешит меня —
Ночь, черная ночь!
Грустному другу в чужой стороне Словом спешил я помочь.
Пусть хоть немного поможет и мне Ночь, черная ночь!
Резким, свистящим своим помелом Вьюга гнала меня прочь.
Дай под твоим я погреюсь крылом, Ночь, черная ночь!
Осень! Летит по дорогам Осени стужа и стон! Каркает около стога Стая озябших ворон. Скользкой неровной тропою В зарослях пасмурных ив Лошадь идет с водопоя,
Голову вниз опустив. Мелкий, дремотный, без меры, Словно из множества сит, Дождик, знобящий и серый, Все моросит, моросит... Жнивы, деревья и стены В мокрых сетях полутьмы Словно бы ждут перемены — Чистой, веселой зимы!
Угрюмое
Я вспомнил угрюмые волны, Летящие мимо и прочь!
Я вспомнил угрюмые молы, Я вспомнил угрюмую ночь.
Я вспомнил угрюмую птицу, Взлетевшую жертву стеречь. Я вспомнил угрюмые лица,
Я вспомнил угрюмую речь.
Я вспомнил угрюмые думы, Забытые мною уже...
И стало угрюмо, угрюмо И как-то спокойно душе.
Неизвестный
Он шел против снега во мраке, Бездомный, голодный, больной. Он после стучался в бараки В какой-то деревне лесной.
Его не пустили. Тупая Какая-то бабка в упор Сказала, к нему подступая:
— Бродяга. Наверное, вор...
Он шел. Но угрюмо и грозно Белели снега впереди!
Он вышел на берег морозной, Безжизненной, страшной реки!
Он вздрогнул, очнулся и снова Забылся, качнулся вперед...
Он умер без крика, без слова, Он знал, что в дороге умрет.
Он умер, снегами отпетый...
А люди вели разговор Все тот же, узнавши об этом:
— Бродяга. Наверное, вор.
Гроза
Поток вскипел и как-то сразу прибыл! По небесам, сверкая там и тут, Гремело так, что каменные глыбы Вот-вот, казалось, с неба упадут!
И вдруг я встретил рухнувшие липы, Как будто, хоть не видел их никто,
И впрямь упали каменные глыбы И сокрушили липы... А за что?
Осенний этюд
Утром проснешься на чердаке, Выглянешь — ветры свистят! Быстрые волны бегут по реке, Мокнет, качается сад.
С гробом телегу ужасно трясет В поле меж голых ракит.
— Бабушка дедушку в ямку везет, — Девочке мать говорит...
Ты не печалься! Послушай дожди С яростным ветром и тьмой,
Это цветочки еще — подожди! — То, что сейчас за стеной.
Будет еще не такой у ворот Ветер, скрипенье и стук.
Бабушка дедушку в ямку везет, Птицы летят на юг...
ПОСЛЕДНЯЯ ночь
Был целый мир
зловещ и ветрен, Когда один в осенней мгле В свое жилище Дмитрий Кедрин Спешил, вздыхая о тепле...
Поэт, бывало, скажет слово В любой компании чужой, —
Его уж любят, как святого, Кристально чистого душой.
О, как жестоко в этот вечер Сверкнули тайные ножи!
И после этой страшной встречи Не стало кедринской души.
Но говорят, что и во прахе Он все вставал над лебедой, — Его убийцы жили в страхе,
Как будто это впрямь святой.
Как будто он во сне являлся И так спокойно, как никто, Смотрел на них и удивлялся,
Как перед смертью: — А за что?
Медведь
В медведя выстрелил лесник. Могучий зверь к сосне приник. Застряла дробь в лохматом теле. Глаза медведя слез полны:
За что его убить хотели? Медведь не чувствовал вины! Домой отправился медведь,
Чтоб горько дома пореветь...
В МИНУТЫ МУЗЫКИ
В минуты музыки печальной Я представляю желтый плес,
И голос женщины прощальный,
И шум порывистых берез,
И первый снег под небом серым Среди погаснувших полей,
И путь без солнца, путь без веры Гонимых снегом журавлей...
Давно душа блуждать устала В былой любви, в былом хмелю, Давно понять пора настала,
Что слишком призраки люблю.
Но все равно в жилищах зыбких — Попробуй их останови! — Перекликаясь, плачут скрипки О желтом плесе, о любви.
И все равно под небом низким Я вижу явственно, до слез,
И желтый плес, и голос близкий, И шум порывистых берез.
Как будто вечен час прощальный, Как будто время ни при чем...
В минуты музыки печальной Не говорите ни о чем.
<1966>
Промчалась твоя пора!
Пасха под синим небом,
С колоколами и сладким хлебом, С гульбой посреди двора, Промчалась твоя пора!
Садились ласточки на карниз, Взвивались ласточки в высоту... Но твой отвергнутый фанатизм Увлек с собою и красоту.
О чем рыдают, о чем поют Твои последние колокола?
Тому, что было, не воздают И не горюют, что ты была. Пасха под синим небом,