И в прокуренной груди Снова слышу я волненье:
Что же, что же впереди?
Душа хранит
Вода недвижнее стекла.
И в глубине ее светло.
И только щука, как стрела, Пронзает водное стекло.
О вид смиренный и родной! Березы, избы по буграм И, отраженный глубиной,
Как сон столетий, божий храм.
О, Русь — великий звездочет!
Как звезд не свергнуть с высоты, Так век неслышно протечет,
Не тронув этой красоты,
Как будто древний этот вид Раз навсегда запечатлен В душе, которая хранит Всю красоту былых времен...
НАД ВЕЧНЫМ ПОКОЕМ
Рукой раздвинув темные кусты,
Я не нашел и запаха малины,
Но я нашел могильные кресты,
Когда ушел в малинник за овины...
Там фантастично тихо в темноте,
Там одиноко, боязно и сыро,
Там и ромашки будто бы не те —
Как существа уже иного мира.
И так в тумане омутной воды Стояло тихо кладбище глухое,
Таким все было смертным и святым, Что до конца не будет мне покоя.
И эту грусть, и святость прежних лет Я так любил во мгле родного края, Что я хотел упасть и умереть И обнимать ромашки, умирая...
Пускай меня за тысячу земель Уносит жизнь! Пускай меня проносит По всей земле надежда и метель, Какую кто-то больше не выносит!
Когда ж почую близость похорон, Приду сюда, где белые ромашки,
Где каждый смертный свято погребен В такой же белой горестной рубашке...
< 1966>
В ЛЕСУ 1
В лесу, под соснами,
На светлых вырубках Все мысли слезные Сто раз я выругал.
А ну поближе-ка иди к сосне!
Ах, сколько рыжиков!
Ну как во сне...
Я счастлив, родина, —
Грибов не счесть.
Но есть смородина, малина есть. И сыплет листья лес,
Как деньги медные, —
Спасибо, край чудес!
Но мы не бедные...
А чем утешены, что лес покинули Все черти, лешие И все кикиморы?..
Ах, вот — колодина!
Я плакал здесь.
От счастья, родина.
Ведь счастье есть.
И счастье дикое,
И счастье скромное,
И есть великое,
Ну, пусть — огромное.
Спасибо, родина, что счастье есть...
А вот болотина.
Звериный лес.
И снова узкие дороги скрещены, —
О эти русские Распутья вещие!
Взгляну на ворона —
И в тот же миг
Пойду не в сторону, а напрямик...
Я счастлив, родина.
Спасибо, родина.
Всех ягод лучше — красная смородина...
* * *
Седьмые сутки дождь не умолкает.
И некому его остановить.
Все чаще мысль угрюмая мелькает, Что всю деревню может затопить. Плывут стога. Крутясь, несутся доски. И погрузились медленно на дно На берегу забытые повозки,
И потонуло черное гумно.
И реками становятся дороги,
Озера превращаются в моря,
И ломится вода через пороги, Семейные срывая якоря...
Неделю льет. Вторую льет... Картина Такая — мы не видели грустней! Безжизненная водная равнина,
И небо беспросветное над ней.
На кладбище затоплены могилы, Видны еще оградные столбы, Ворочаются, словно крокодилы,
Меж зарослей затопленных гробы, Ломаются, всплывая, и в потемки Под резким неслабеющим дождем Уносятся ужасные обломки И долго вспоминаются потом...
Холмы и рощи стали островами.
И счастье, что деревни на холмах.
И мужики, качая головами, Перекликались редкими словами,
Когда на лодках двигались впотьмах,
И на детей покрикивали строго,
Спасали скот, спасали каждый дом И глухо говорили: — Слава богу!
Слабеет дождь... вот-вот... еще немного... И все пойдет обычным чередом.
Жара
Всезнающей, вещей старухе И той не уйти от жары.
И с ревом проносятся мухи,
И с визгом снуют комары,
И жадные липнут букашки,
И лютые оводы жгут, —
И жалобно плачут барашки,
И лошади, топая, ржут.
И что-то творится с громилой,
С быком племенным! И взгляни — С какою-то дьявольской силой Все вынесут люди одни!
Все строят они и корежат, Повсюду их сила и власть.
Когда и жара изнеможет,
Гуляют еще, веселясь!..
<1966>
* * *
Уединившись за оконцем,
Я с головой ушел в труды!
В окно закатывалось солнце,
И влагой веяли пруды...
Как жизнь полна! Иду в рубашке, А ветер дышит все живей, Журчит вода, цветут ромашки, На них ложится тень ветвей.
И так легки былые годы,
Как будто лебеди вдали На наши пастбища и воды Летят со всех сторон земли!..
И снова в чистое оконце Покоить скромные труды Ко мне закатывалось солнце,
И влагой веяли пруды...
* * *
Не надо, не надо, не надо,
Не надо нам скорби давно! Пусть будут река и прохлада, Пусть будут еда и вино.
Пусть Вологда будет родная Стоять нерушимо, как есть, Пусть Тотьма, тревоги не зная, Хранит свою ласку и честь. Болгария пусть расцветает И любит чудесную Русь,
Пусть школьник поэтов читает И знает стихи наизусть.
В СИБИРСКОЙ ДЕРЕВНЕ
То желтый куст,
То лодка кверху днищем, То колесо тележное В грязи...
Меж лопухов —
Его, наверно, ищут — Сидит малыш,
Щенок скулит вблизи.
Скулит щенок И все ползет к ребенку, А тот забыл,
Наверное, о нем, —
К ромашке тянет Слабую ручонку И говорит...
Бог ведает, о чем!..
Какой покой!
Здесь разве только осень Над ледоносной Мечется рекой,
Но крепче сон,
Когда в ночи глухой
Со всех сторон Шумят вершины сосен,
Когда привычно Слышатся в лесу Осин тоскливых Стоны и молитвы, —
В такую глушь Вернувшись после битвы, Какой солдат Не уронил слезу?
Случайный гость,
Я здесь ищу жилище
И вот пою
Про уголок Руси,
Где желтый куст,
И лодка кверху днищем, И колесо,
Забытое в грязи...
* * *
Сибирь как будто не Сибирь!
Давно знакомый мир лучистый — Воздушный, солнечный, цветистый, Как мыльный радужный пузырь.
А вдруг он лопнет, этот мир? Вот-вот рукою кто-то хлопнет —
И он пропал... Но бригадир Сказал уверенно: «Не лопнет!»
Как набежавшей тучи тень,
Тотчас прошла моя тревога, —
На бригадира, как на бога,
Смотрел я после целый день...
Тележный скрип, грузовики,
Река, цветы и запах скотский,
Еще бы церковь у реки, —
И было б все по-вологодски.
Аленький цветок
Домик моих родителей Часто лишал я сна.
— Где он опять, не видели? Мать без того больна. —
В зарослях сада нашего Прятался я, как мог.
Там я тайком выращивал Аленький свой цветок.
Этот цветочек маленький Как я любил и прятал! Нежил его, — вот маменька Будет подарку рада!
Кстати его, некстати ли, Вырастить все же смог... Нес я за гробом матери Аленький свой цветок.
<1966>
* * *
Листвой пропащей,
знобящей мглою Заносит буря неясный путь.
А ивы гнутся над головою, Скрипят и стонут — не отдохнуть. Бегу от бури, от помрачений...
И вдруг я вспомню твое лицо,
Игру заката во мгле вечерней,
В лучах заката твое кольцо. Глухому плеску на дне оврага,
И спящей вербе, и ковылю Я, оставаясь, твердил из мрака Одно и то же: — Люблю, люблю! — Листвой пропащей,
знобящей мглою Заносит буря безлюдный путь.
И стонут ивы над головою,
И воет ветер — не отдохнуть!
Куда от бури, от непогоды Себя я спрячу?
Я вспоминаю былые годы И — плачу...
НОЧЬ НА ПЕРЕВОЗЕ
Осень кончилась — сильный ветер Заметает ее следы!
И болотная пленка воды Замерзает при звездном свете.
И грустит, как живой, и долго Помнит свой сенокосный рай Высоко над рекой, под елкой, Полусгнивший пустой сарай...
От безлюдья и мрака хвойных Побережий, полей, болот Мне мерещится в темных волнах Затонувший какой-то флот.
И один во всем околотке Выйдет бакенщик-великан И во мгле промелькнет на лодке, Как последний из могикан...
<1966>
Зимовье на хуторе
Короткий день.
А вечер долгий.
И непременно перед сном Весь ужас ночи за окном Встает. Кладбищенские елки Скрипят. Окно покрыто льдом.
Порой без мысли и без воли Смотрю в оттаявший глазок И вдруг очнусь — как дико в поле! Как лес и грозен, и высок!
Зачем же, как сторожевые,
На эти грозные леса В упор глядят глаза живые,
Мои полночные глаза?
Зачем? Не знаю. Сердце стынет В такую ночь. Но все равно Мне хорошо в моей пустыне,
Не страшно мне, когда темно.
Я не один во всей вселенной. Со мною книги, и гармонь,
И друг поэзии нетленной —
В печи березовый огонь...
За Вологду, землю родную,
Я снова стакан подниму!
И снова тебя поцелую,
И снова отправлюсь во тьму,
И вновь будет дождичек литься... Пусть все это длится и длится!
1967
ъФ
Природа
Звенит, смеется, как младенец.
И смотрит солнышку вослед.
И меж домов, берез, поленниц Горит, струясь, небесный свет. Как над заплаканным младенцем, Играя с нею, после гроз Узорным чистым полотенцем Свисает радуга с берез.
И сладко, сладко ночью звездной Ей снится дальний скрип телег... И вдруг разгневается грозно, Совсем как взрослый человек! Как человек богоподобный, Внушает в гибельной борьбе Пускай не ужас допотопный,
Но поклонение себе!..
<1967>
* * *
Прекрасно небо голубое!
Прекрасен поезд голубой!
— Какое место вам? — Любое.
Любое место, край любой.
Еще волнует все, что было.
В душе былое не прошло.
Но слишком дождь шумел уныло, Как будто все произошло.
И без мечты, без потрясений Среди одних и тех же стен Я жил в предчувствии осеннем Уже не лучших перемен.
— Прости, — сказал родному краю, — За мой отъезд, за паровоз.
Я несерьезно. Я играю.
Поговорим еще всерьез.
Мы разлучаемся с тобою,
Чтоб снова встретиться с тобой. Прекрасно небо голубое!
Прекрасен поезд голубой!