Уже не быть ему мечтателем умильным
Старинной песенки, шутившей у ворот:
Веселость умерла, фонарь его — и тот
Потух, и призраком блуждает он бессильным
При блеске молнии, в ужасном вихре пыльном,
Холщовый балахон, что буря мнет и рвет,
На саван стал похож. Зияет черный рот,
Как будто он вопит, точим червем могильным.
Полуночною птицей, заметные едва,
Безумно мечутся, белея, рукава:
Он знаки подает в пространстве безголосом.
Дымятся фосфором пустые дыры глаз,
И от белил еще ужасней в этот час
Лицо бескровное с мертвецки-острым носом.
КАЛЕЙДОСКОП
Перевод Г. Шенгели
На некой улице средь града бредового
Все будет, точно здесь уже ты жил в былом:
Миг — столь расплывчатый, но колющий копьем…
О, солнце, всплывшее из сумрака густого!
О, голоса в лесу, о, в море крик ночной!
Все беспричинно там и странно в этой смене,
Как медленный возврат из перевоплощений:
Все той же станет явь и более чем той
На этой улице магического града,
Где будут вечером шарманки джигу выть,
Где кошки в кабачках на стойках сложат прыть
И с музыкой пройдет гуляк полночных стадо.
Все будет роковым, как будто в смертный час:
Потоки кротких слез вдоль щек худых, сквозь грохот
Стремительных колес — рыдания и хохот,
Взывания, чтоб смерть пришла на этот раз,
Гирлянды мертвых слов, к которым души глухи!..
Балы публичные трубой пойдут греметь,
И вдовы, слушая взбесившуюся медь,
Крестьянки — ринутся в толпу, где потаскухи
Шагают, жуликов дразня и стариков,
Чьи брови, как мукой, покрыл лишай старинный,
Покуда в двух шагах, средь запаха урины,
Под небо фейерверк ракеты гнать готов.
Все будет точно сон, томящий и тяжелый,
Когда проснешься вдруг и вновь уснешь, и вот
Все те же призраки, и бред — все тот же, тот,
Хоть лето вкруг, трава и с гудом реют пчелы…
КОМНАТА
Перевод Г. Шенгели
По четырем стенам огромный гобелен
Роняет тяжкие и сумрачные складки,
Создав из комнаты подобие палатки
Таинственной, где мрак и роскошь взяты в плен.
На старой мебели — парчи поблеклой тлен,
Кровати контуры неявственны и шатки;
На всем лежит печать печали и загадки,
И ум теряется в наметках этих стен.
Ни статуй, ни картин, ни книг, ни клавесинов.
Лишь в глуби сумрачной, слегка подушки сдвинув,
Фигура женщины, сплошь бело-голубой,
Что улыбается, тревожней и печальней,
Невнятным отзвукам эпиталамы дальней,
Во власти мускуса, в который влит бензой.
ДЕСЯТИСТИШИЕ 1830 ГОДА
Перевод Г. Шенгели
Родясь романтиком, был должен неизбежно
Носить я узкий фрак, застегнутый небрежно,
Бородку острую и волосы в кружок.
Я, как гидальго, был изыскан и жесток,
В глазах тая призыв и также блеск угрозы.
Но, изводя мещан и убегая прозы,
Я жизнь перегрузил и, сердце иссушив,
Стал беден я, и желт, и хил, и молчалив,
Как золотушное дитя в Эскуриале…
А ведь изысканным, а ведь жестоким звали!
ХРОМОЙ СОНЕТ
Перевод Г. Шенгели
Ax! Поистине все это кончится бедой!
Есть же и предел несчастьям, больше так нельзя.
Это слишком: скот покорный гонят на убой,
И лежит он, мертвым взором по крови скользя!
Лондон весь в дыму и громе. Вопли. О, Гоморра!
Газ пылает, рдеют буквы фонарей и конок,
И домов полуистлевших ужасает свора,
Схожая с ареопагом дряблых старушонок.
Ужас прошлого мяучит, лает, верещит
В грязно-розовом тумане всяческих Sohos
Вместе с indeed, вместе с хриплым all right и haos!*
Нет, поистине ужасна безнадежность муки,
Нет, поистине бедою кончит этот город:
О, скорей бы огнь небесный грянул на Гоморру!
КЛОУН
Перевод Г. Шенгели
Бобеш, простимся! Жилль, назад! Прощай, Пайас!
Прочь, дряхлые шуты: дать место дури новой!
Прочь! Быстрый клоун здесь, надменный и суровый,
Блистая мастерством, появится сейчас.
Вот он, закованный в серебряный атлас,
Ломаться и чудить, как Арлекин, готовый.
Пуста, как зеркало без ртути, на безбровой
Личине гипсовой мертвеет пара глаз.
Их голубой ледок блестит на фоне грима,
Покуда голова и бюст неудержимо
Сквозь арку ног ползут, сгибаясь все сильней.
Он улыбается. Глупцов толпа густая,
Та сволочь смрадная и, по Барбье, святая,
Фигляру хлопает, что полон злобы к ней.
СКЕЛЕТ
Перевод Г. Шенгели
Два пьяных рейтара, на стремена привстав,
Увидели во рву, в грязи, костяк безмясый,
Добычу волчьих стай, — презрения припасы,
Где избежал зубов едва ль один сустав.
Но череп, уцелев, осклабился меж трав,
Да так, что мы такой не вынесли б гримасы.
Но, чужды мистике, отважные Фракассы
Решили (вздрогнул бы при этом сам Фальстаф),
Что это винный пар в них бродит: нахлестались!
И что мертвец во рву, завистливо оскалясь,
Пожалуй бы, не прочь и сам винца хлебнуть.
Но так как это грех — смеяться над Могилой,
Скелет, вдруг выпрямясь в своей постели стылой,
Махнул им, чтоб они свой продолжали путь.
ИСКУССТВО ПОЭЗИИ
Перевод В. Брюсова
О музыке на первом месте!
Предпочитай размер такой,
Что зыбок, растворим и вместе
Не давит строгой полнотой.
Ценя слова как можно строже,
Люби в них странные черты.
Ах, песни пьяной что дороже,
Где точность с зыбкостью слиты!
То — взор прекрасный за вуалью,
То — в полдень задрожавший свет,
То — осенью, над синей далью,
Вечерний, ясный блеск планет.
Одни оттенки нас пленяют,
Не краски: цвет их слишком строг!
Ах, лишь оттенки сочетают
Мечту с мечтой и с флейтой рог.
Страшись насмешек, смертных фурий,
И слишком остроумных слов
(От них слеза в глазах Лазури!),
И всех приправ плохих столов!
АЛЛЕГОРИЯ
Перевод В. Брюсова
Слепое, тяжкое, властительное лето!
Как деспот праздный ты, следящий пыток ряд,
С своим сообщником, потоком ярким света!
Устав, зеваешь ты. А люди грузно спят,
Покинув все труды. И жаворонок звонкий
Не пел. Ни ветерка, ни облачка, все спит.
Натянута лазурь, как некий завес тонкий,
И в неподвижности молчание скользит.
Кузнечики в траве молчат в изнеможенье.
По пестрым камешкам не скачут ручейки,
Полуиссохшие, и не поят реки.
Лишь неустанное и яркое вращенье
Муара движется, в обманчивой дали,
И, черно-желтые, проносятся шмели.
ГОСТИНИЦА
Перевод В. Брюсова
Под кровлей красною гостиница! Отрада
Для всех, кто долго шел по пыли в знойный день:
Гостиница "Восторг"; из ближних деревень
Вино, и мягкий хлеб, и паспорта не надо!
Здесь курят, здесь поют, здесь можно ночевать.
Хозяин — старых дней солдат; но молодая
Хозяйка про любовь болтает, поспевая
Пяток своих ребят поить, кормить, чесать.
Со стен бревенчатых "Малек Адель" и "Маги"
Приветствуют гостей, исполнены отваги,
И в комнате стоит приятный запах щей.
Чу! Слышишь мерный шум? То голосом гудящим
Завторил котелок с плиты — часам хрипящим…
В открытое окно глядит простор полей.
БЛАГОРАЗУМИЕ
Перевод А. Гелескула
Дай руку, не дыши — присядем под листвой,
Уже все дерево готово к листопаду,
Но серая листва хранит еще прохладу
И света лунного оттенок восковой.
Давай забудемся. Взгляни перед собой.
Пусть ветер осени возьмет себе в награду
Усталую любовь, забытую отраду,
И гладит волосы, задетые совой.
Отвыкнем от надежд. И, душу не тираня,
Сердца научатся покою умиранья
У красок вечера над сумерками крон.
Будь перед сумраком тиха, как перед схимой,
И помни: ни к чему тревожить вещий сон
Недоброй матери — природы нелюдимой.
СТИХИ, ЗА КОТОРЫЕ ОКЛЕВЕЩУТ
Перевод А. Гелескула
До гроба этот вечер не забуду.
Я к твоему прислушивался сну
И вдруг постиг, услышав тишину,
Как пусто все, как мертвенно повсюду.