<...> не покидал его, причиняя ему частые и сильные боли в груди. Доктора заставили его постоянно носить грудной пластырь»[668].
Каковы бы ни были непосредственные причины смертельной болезни Веневитинова, безусловно прав был Герцен, сказавший о его жизни и о его смерти: «Веневитинов не был жизнеспособен в новой русской атмосфере. Нужно было иметь другую закалку, чтобы дышать воздухом этой зловещей эпохи, надобно было с детства приспособиться к этому резкому и непрерывному ветру, сжиться с неразрешимыми сомнениями, с горчайшими истинами, с собственной слабостью, с каждодневными оскорблениями...»[669]
Веневитиновым было написано всего около 50 стихотворений. У него было все еще впереди. Но и то, что он сделал — что успел сделать, — не осталось бесплодным для истории русской поэзии и русской культуры.
Его стихи, разные по времени, не одинаковы по художественным достоинствам. Но все они поражают внутренним единством, тесной связью идей. Они близки и тематически, и проблемно, близки интонацией и поэтикой. Поэтическое наследие Веневитинова отличается удивительной цельностью. Цельность в поэзии — это уже само по себе признак таланта и бесспорное выражение сильной авторской личности.
Как это часто бывает у поэтов цельных и поэтов по призванию, даже в самых ранних опытах Веневитинова видны некоторые характерные приметы всей его поэзии. Его поэтическая мысль с самого начала заметно удаляется от конкретного и частного и в этом проявляется свойственное в целом поэзии Веневитинова стремление к обобщенно-философскому выражению поэтических чувств и настроений.
В первых поэтических опытах Веневитинова можно обнаружить и другую существенную и постоянную черту его поэтики: преобладание поэтической культуры над непосредственностью выражения. Его композиции не всегда свободны, но зато они точны и формально закончены. Недаром у него так часто встречается то «триединство» композиции, которое не только в поэзии, но и в других видах искусства помогает воплотить многообразное в строго завершенную форму (ср., например, традиционно устойчивое трехчастное построение сонатных форм в музыке).
Все эти черты поэтики можно заметить даже в явно «ученическом» стихотворении Веневитинова «К друзьям», написанном в 1821 г., когда автору было 16 лет. Стихотворение это трехчастно. Три его части объединяются между собой и развитием единой темы, и повторяющимся в заключении каждой из частей рефреном. Замечательно, что в этом лишь слегка варьирующемся рефрене соседствуют между собой понятия «друзья» и «лира»: «Я счастлив и без венцов, с лирой, с верными друзьями...» В стихотворении о дружбе, чуть скрытая в подтексте, звучит как вторая главная тема — тема поэта и поэзии. Для Веневитинова это своеобразный закон. О чем бы он ни писал, он не может не коснуться самого для себя заповедного: темы поэта и мысли о поэте. Так в ранних его стихах, так будет и в последних его произведениях.
Почти через четыре года после стихотворения «К друзьям», в 1825 г., Веневитиновым написано другое стихотворение о дружбе — «К друзьям на Новый год». Несмотря на значительную разницу во времени создания, оно не столько отличается от раннего опыта, сколько похоже на него. М. Аронсон видел в стихотворении 1825 г. следы «возмужания таланта поэта»[670]. Тем показательнее, что это зрелое произведение Веневитинова существенными чертами походит на раннее и заведомо «незрелое» стихотворение.
В лирической пьесе 1825 г. та же, что и в стихотворении 1821 г., отвлеченность от конкретного, та же обобщенность мысли и выводов. И в стихотворении 1825 г. мы встречаемся с четким и строгим планом в композиции, с знакомой нам трехчастностью. Трехчастное построение все больше становится стилевой приметой поэзии Веневитинова. Это подтверждается и такими более поздними его произведениями, как «Три розы», «Любимый цвет», «Крылья жизни», «Поэт и друг» и т. д.
Говоря о трехчастности многих стихотворений Тютчева, Ю. Н. Тынянов возводил подобные конструкции к стихотворению Раича «Вечер в Одессе»[671]. Несомненно, однако, что в плане историко-литературном характерные для Тютчева композиции идут от традиции Веневитинова не в меньшей мере, нежели от Раича. Это тем более так, что опыты трехчастных построений у Веневитинова в художественном отношении выше опытов Раича и исторически более значительны.
В стихотворении «К друзьям на Новый год», в трактовке центральных тем поэзии и дружбы, можно заметить известный налет дидактизма, что также является одной из стилевых примет поэзии Веневитинова. «К друзьям на Новый год» звучит отчасти как урок. В своих стихах, и ранних, и зрелых, Веневитинов чувствует себя не только поэтом, но и наставником в делах добрых и истинных. Он не только размышляет в стихах, но и внушает читателю свою мысль — давно проверенную, пережитую, близкую. Это характерно и для других поэтов-любомудров. В значительной степени это напоминает также и Тютчева.
К указанным стихам Веневитинова тематически и структурно примыкает стихотворение «К. И. Герке» (1825). Все эти лирические произведения относятся к популярному в русской поэзии начала XIX в. жанру посланий. Но у Веневитинова это не совсем обычные, не традиционные послания, какие писали, например, Жуковский или Батюшков, или ранний Пушкин. Жанр у него отчасти трансформируется и приобретает новое качество: из формы свободной и многотемной поэтической беседы он становится формой тематически ограниченной и дидактически и философски целенаправленной.
Стихотворение «К. И. Герке» звучит как своеобразный ораторский монолог с философским значением:
Блажен, блажен, кто в полдень жизни
И на закате ясных лет,
Как в недрах радостной отчизны,
Еще в фантазии живет.
Кому небесное — родное,
Кто сочетает с сединой
Воображенье молодое
И разум с пламенной душой.
В волшебной чаше наслажденья
Он дна пустого не найдет
И вскликнет в чувствах упоенья:
«Прекрасному пределов нет!»
В финале стихотворения авторская мысль прямо заявлена: «Прекрасному пределов нет!» Веневитинов в своих стихах не чуждается языка прямых понятий — языка мыслителя по преимуществу. У него мысль не обязательно скрыта в образе, а часто выражается прямо, и это не признак слабости или силы поэтического дара, но характерная примета стиля, которая обусловлена у Веневитинова сознательно-философской направленностью его поэзии.
В более поздних стихах Веневитинова этот язык прямых понятий станет более чеканным, сильным, художественно более выразительным, но в своей основе он останется тем же. И в этом отношении ранние стихи Веневитинова тоже помогают выявить существенные стороны его поэтического дара как нечто для него исконное, постоянное, внутренне закономерное.
Пристрастие к языку прямых понятий и некоторая традиционность его стилистики, особенно в ранних стихах, не мешают, однако, Веневитинову быть лириком. Его лиризм прежде всего в верности избранным мотивам, дорогим для него мыслям, хотя по первому впечатлению эти мотивы и мысли и могут показаться до некоторой степени книжными. Связь с литературным преданием не есть выражение индивидуального в поэте, но верность преданию, внутреннее постоянство — это уже выражение личности поэта, его человеческой неповторимости.
Книжными могут показаться некоторые стихотворения Веневитинова, взятые отдельно и не соотнесенные друг с другом. Рассмотренные и воспринятые как целое, в связи с целым, они обретают живую душу и воздействуют не как знакомые литературные реминисценции, а как неподдельно правдивые свидетельства.
Печать литературности лежит, например, на стихотворении 1825 г. «Послание к Рожалину». По своему сюжетному ходу эта лирическая пьеса — как поэтическая исповедь, но исповедь без наружных примет индивидуального, с солидным набором романтических и байронических штампов:
С надменной радостью, бывало,
Глядел я, как мой смелый чолн
Печатал след свой в бездне волн...
Или:
Обманут небом и мечтою,
Я проклял жребий и мечты...
Но издали манил мне ты,
Как брег призывный улыбался...
Стихотворение написано словами, за которыми, как кажется, нелегко увидеть конкретную человеческую судьбу. Сама тема разочарованности в жизни приобретает в поэзии 20-х гг. XIX в. в достаточной мере условный характер. И все-таки, несмотря на это, «Послание к Рожалину» (1825), как и другие подобные стихотворения Веневитинова, в контексте всей его поэзии выглядит не как дань литературной традиции, а как подлинное самопризнание. Мир романтических чувств и переживаний относился у Веневитинова не только к сфере его поэзии, но и был его собственным, реальным, живым миром. «Душа сроднилася с мечтой» — скажет Веневитинов в своей предсмертной элегии, и эти слова правды о себе могут служить разгадкой и его жизни, и его поэзии.
Среди произведений, созданных Веневитиновым в 1825 г., значительный интерес представляет незавершенный пролог в диалогической форме «Смерть Байрона». Замысел пролога непосредственно связан с гибелью английского поэта в Греции в 1824 г. Пролог, таким образом, относится к типу произведений, которые Гете называл «стихотворениями на случай». Но, в отличие от традиционных образцов такого рода, он живет полной жизнью, раскрывается во всех своих оттенках и мотивах лишь как часть единого целого, в контексте всех произведений Веневитинова.
Естественно, что в основе произведения, посвященного Байрону, заключены мысль о поэте и образ поэта. В поэзии Веневитинова в целом эта мысль и этот образ являются не случайными, а постоянными, сквозными. В прологе — и это очень заметно — с именем Байрона связаны идеи общего порядка — притом самые дорогие и близкие Веневитинову.