а поскольку он как раз собирался в Адзума, сказал:
Как неохотно
Выползает пчела из душистой
Сердцевины пиона!
Заехав по пути в горную хижину в стране Каи:
Пусть и лошадка
Вволю полакомится пшеницей.
Ночлег в пути.
На четвертый месяц я возвращаюсь в свое жилище и постепенно избавляюсь от дорожной усталости.
Летнее платье.
До сих пор не могу из него
Выбрать вшей.
Сначала далее следовали строфы, которыми мы обменялись, и послесловие Содо.57 Потом я их убрал.
Внутри сотни костей и девяти отверстий58 находится нечто, и это нечто имеет временное прозвание — Кисея На Ветру59 — Фурабо. Возможно, так он назвал себя потому, что кисея и в самом деле легко рвется на ветру. Он давно питал слабость к «безумным строфам».60 И в конце концов решил посвятить им всю свою жизнь. Иногда, утомившись, он подумывал, уж не бросить ли ему это занятие, иногда тешил свою гордость мыслью, что со временем сможет превзойти прочих — такие противоположные чувства раздирали его душу, и из-за этой своей слабости так и не удалось ему обрести покоя. Одно время искал он продвижения по службе, но из-за этой слабости принужден был отступиться, одно время стремился к наукам, надеясь рассеять мрак своей глупости, но из-за этой слабости терпел неудачи, и в конце концов у него, бесталанного и неумелого, остался только один путь в жизни.
Японские песни Сайгё, нанизанные строфы Соги,61 картины Сэссю,62 чайное действо Рикю63 проникнуты одним общим духом. К тому же всякое изящное искусство64 подчиняется естеству и дружит с четырьмя временами года. Коль скоро ты видишь, то не можешь не видеть цветы, коль скоро ты думаешь, — не можешь не думать о луне. Когда то, что ты видишь, не является цветами, ты все равно что грубый варвар. Когда нет цветов в твоих мыслях, ты подобен дикому зверю. Уйди от варварского, отвратись от дикости, подчинись естеству, вернись к естеству.
В начале Богопокинутого месяца,65 когда погода была весьма переменчивой, я вдруг ощутил себя ничтожным листком, увлекаемым неведомо куда порывом ветра…
Странник —
Так называть меня будут отныне.
Первый дождик зимы.
И снова под сенью камелий
Буду искать я приют.
Вторую строфу сочинил некий Тетаро из Иваки,66 он оказался вместе с нами в хижине Кикаку и любезно вызвался проводить меня «до заставы».67
Нынче зима.
Вернешься же к нам с дарами
Из Есино.
Эти стихи, поднесенные мне благородным Росэном,68 стали первым подарком, полученным в знак прощания: все старинные друзья мои, и близкие и далекие, все ученики поспешили проведать меня и выказать мне свое расположение — одни принесли стихи, песни и прочие сочинения, другие — узелки с монетами на «обувку». Мне можно было не утруждать себя, запасаясь едой на три месяца.69 Легкое бумажное платье и теплое ватное, монашеский клобук, чулки — всем снабдили меня заботливо, так что ни иней, ни снег, никакие тяготы пути не были мне страшны. Некоторые устраивали катанье на лодках, задавали пиры в своих загородных домах, другие приходили с вином и закусками в мою травяную хижину, желая мне счастливого пути и сожалея о разлуке — словом, проводы получились излишне торжественными, создавалось впечатление, что собирают в путь чрезвычайно важную персону.
Так вот, если говорить о путевых дневниках, то господин Ки,70 монах Темэй71 и монахиня Абуцу72 истощили красоту слога и исчерпали чувства, после них все были на одно лицо: довольствуясь последками предшественников, они не добавили к написанному ими ничего нового. А уж тем более это не по силам человеку столь неглубоких знаний и заурядных способностей. «Сегодня с утра шел дождь, с полудня прояснилось», «здесь растет сосна, там — протекает такая-то река» — конечно же, так может написать всякий, но ежели ты лишен неповторимости Хуана и новизны Су,73 то уж лучше молчи. И все же увиденные по дороге красивые пейзажи невольно запечатлеваются в сердце, иногда же так хочется поведать кому-нибудь о тяготах и лишениях, выпадающих на долю путнику, обретающему ночлег в горной гостинице или на деревенском постоялом дворе! Видя в этом один из способов уподобиться облакам и подчинить себя воле ветра, начинаешь записывать все, что остается в твоей памяти, собираешь воедино случившееся позже и происшедшее раньше, полагая при этом, что люди, принимая твои записи за невнятное бормотание пьяного или бред спящего, отнесутся к ним не всерьез, а «как придется».74
Остановившись в Наруми:
«Взгляни, как темно
На Звездном мысу!» — не о том ли
Кричат кулики?
Мне рассказали о том, что однажды в этой гостинице изволил остановиться князь Асукаи Масааки,75 именно тогда он сложил песню:
Лучезарная
Столица так далека
От залива Наруми.
Морские просторы пред взором,
И им не видно конца, —
которую, собственноручно переписав, вручил хозяину.
До столицы
Еще полпути, а по небу плывут
Снежные тучи.
Решив навестить Тококу, который отшельником живет в местечке под названием Хоби в провинции Микава, я написал о том Эцудзину,76 затем покинул Наруми и, воротившись примерно на двадцать пять ри, заночевал в Есида.
Пусть холодна
Эта ночь, если рядом спит друг,
Тепло на душе.
Проселочные дороги Амацу, узкие тропки, бегущие сквозь поля — там было особенно холодно из-за ветра, дующего прямо с моря.
Зимний день.
Тень одинокого путника
Леденеет в седле.
От деревни Хоби до мыса Ирагосаки, кажется, всего одно ри пути. Сам мыс является продолжением провинции Микава, от Исэ его отделяет море, но по какой-то неведомой причине в «Манъесю» он был включен в число достопримечательностей Исэ.77 На песчаной косе этого мыса собирают раковины «гоиси».78 Кажется, люди их называют еще «белые ираго». На горе Хонэяма ловят соколов. Это крайняя точка на берегу Южного моря, куда они прежде всего опускаются, прилетая из заморских стран. Вспомнив о том, что соколы из Ираго тоже воспеты древними поэтами, я почувствовал себя еще более растроганным:
Сокола в небе
Углядел — и так радостно стало!
Мыс Ираго.
Увидев, что в Ацута обновляют святилище:
Чистотою сверкает
Зеркало после шлифовки.
Снежинок цветы.
Некоторое время мы провели, отдыхая, в краю Хоса,79 где пользовались гостеприимством то одного, то другого местного жителя.
А ведь кто-то сейчас
По склонам бредет Хаконэ…
Утренний снег.
На поэтическом собрании в доме одного человека:
Складки расправив,
Степенно шагает взглянуть на снег
Бумажное платье.
Скорее вперед,
Будем глядеть на снег, пока
Держат нас ноги.
На поэтическом собрании, устроенном одним человеком:
Ароматом влекомые,
Долго искали, и вот у сарая —
Слива в цвету…
В те дни нас иногда навещали любители поэзии из Мино, Оогаки и Гифу, и вместе нанизывали мы строфы — то полные циклы «касэн»,80 то половинные — в один лист.
На десятый день месяца Бегающих наставников81 мы покинули Нагоя и направились в мои родные края.82
В селении Хинага, куда, как было сказано: «Из Кувана, изголодавшись, пришел»,84 нанял лошадь и дальше поехал верхом, когда же поднимался на холм «Опираясь на посох» — Цуэцу- кидзака, то, поправляя седло, упал на землю: