Юноша. Я столько думаю!..
Старик. Вам столько снится.
Юноша. Что?
Старик. Вы столько думаете, что…
Юноша. С меня словно содрали кожу. Все ранит. Сплошной ожог.
Старик (протягивает ему стакан). Выпейте.
Юноша. Спасибо. Когда я начинаю думать о ней, о моей девочке…
Старик. Назовите же ее невестой! Отважьтесь!
Юноша. Нет.
Старик. Но почему?
Юноша. Невеста… Стоит сказать «невеста», и вот она – в саване, на небе, перевитом широкими снежными лентами. Нет, она мне не невеста (делает такой жест, как будто хочет освободиться от образа, который преследует его), это моя девочка, моя подруга.
Старик. Продолжайте.
Юноша. А стоит мне начать думать о ней, представлять, как она идет, светлая, живая, вдруг кто-то меняет ее лицо, словно в кривом зеркале балагана, и уже не она – нищенка в лохмотьях, беззубая, вся в морщинах, топчет мои мысли.
Старик. Кто-то? Поразительно, что вы говорите «кто-то». Видимое глазом еще изменчивей, чем скрытое в мыслях. Вода, текущая в реке, уже не та, что текла только что. А кто помнит карту песчаных пустынь… или лицо друга?
Юноша. Да, да. Скрытое, хоть и меняется, все же дальше от смерти. В последнюю встречу я не мог смотреть на нее вблизи, потому что заметил на лбу две морщинки, и, едва я переставал следить за собой, – вы понимаете? – морщины искажали ее лицо, она становилась дряхлой, изнуренной старухой. Мне надо было уйти, чтобы вглядеться и увидеть ее в своем сердце.
Старик. А когда она казалась вам старой, она была безраздельно вашей?
Юноша. Да.
Старик (возбужденно). А если бы именно тогда она призналась, что обманула вас, что не любит, морщины исчезли бы и она снова стала бы прекрасней розы?
Юноша (возбужденно). Да.
Старик. И вы стали бы любить ее еще больше – именно поэтому?
Юноша. Да, да.
Старик. В таком случае… ха-ха!
Юноша. В таком случае… жить очень трудно.
Старик. Оттого и кидаются то к одному, то к другому, пока не сгинут. И поделом! Ей пятнадцать лет, а может, пятнадцать закатов или пятнадцать небес. Только внутри все живо, а снаружи – ветер и смерть. Поэтому надо… не идти… а ждать. Потому что прийти означает умереть, а как прекрасно думать, что завтра мы увидим сто золотых рогов, вонзенных солнцем в облака.
Юноша (протягивает руку). Благодарю вас. Благодарю вас – за все.
Старик. Я вернусь.
Появляется Стенографистка.
Юноша. Ты отправила письма?
Стенографистка (почти плача). Да, сеньор.
Старик (Юноше). Что с ней?
Стенографистка. Я хочу уйти.
Старик. Так в чем дело?
Юноша (в смятении). Вы же видите.
Стенографистка. Хочу уйти и не могу.
Юноша (мягко). Я не удерживаю тебя. Я ничего не могу сделать… Я просил тебя подождать, но…
Стенографистка. Что значит «ждать»? Я не жду.
Старик. А, собственно, почему? Ждать – это верить и жить.
Стенографистка. Я не жду, потому что не хочу ничего ждать, не хочу и… не могу уйти отсюда.
Юноша. И вот так всегда. Если бы ты могла разумно объяснить…
Стенографистка. Разумно объяснить… Я люблю тебя – вот мое единственное объяснение. (Старику.) Не бойтесь, сеньор! Только и всего. Он был еще маленький, а я смотрела с балкона, как он играет. Он упал и разбил коленку. (Юноше.) Ты помнишь? До сих пор эта кровь красной змейкой бьется у меня в груди.
Старик. А вот это нехорошо. Кровь высыхает, прошлое проходит.
Стенографистка. Не знаю, в чем моя вина. (Юноше.) Прошу тебя, дай мне расчет. Я хочу уйти.
Юноша. Конечно. Я тоже ни в чем не виноват. Кроме того, я связан словом, тебе это известно. Ты свободна.
Стенографистка (Старику). Вы слышите? Он гонит меня. Он не хочет, чтоб я оставалась. (Уходит, плача.)
Старик (таинственно, Юноше). Опасная женщина!
Юноша. Если б я мог ее полюбить! Но разве хочется пить у родника…
Старик. Ни в коем случае! Что бы вы стали делать завтра? А? Подумайте. Завтра!
Друг (шумно вбегает). Почему так тихо? Дай мне анисовой со льдом.
Старик уходит.
Или коктейль.
Юноша. Только не переломай мебель.
Друг. Он серьезен, он в одиночестве – в такую жару!
Юноша. Присядь хотя бы.
Друг (хватает Юношу за руки и кружит его).
Тин-тин-тан,
со свечою Сан Хуан.
Юноша. Перестань. Мне не до шуток.
Друг. Ух! Что это за старик? Ты его знаешь? А где у тебя фотографии девушек, с которыми спишь? Слушай (подходит ближе), дай-ка я встряхну тебя, нарумяню эти восковые щеки… или вот – разотру их.
Юноша (раздраженно). Оставь меня.
Друг. И палкой выгоню на улицу!
Юноша. Ну уж нет! Меня с души воротит от этой беготни, от машин.
Друг (растянувшись на диване). А меня нет! Вот послушай, вчера – три победы, позавчера – две, сегодня еще одна, но выходит так, что ни одной, потому что… времени не хватает! Одна девушка… Эрнестина! Хочешь познакомлю?
Юноша. Нет.
Друг (вскакивая). «Нет», и все! Если б ты видел – какая талия! Нет, талия гораздо лучше у Матильды. (С жаром.) Господи боже мой! (Сделав прыжок, растягивается на диване.) Слушай, такая талия! Сама просится в руки, и такая хрупкая, что так бы и расколол ее серебряным топориком.
Юноша (не отвечая ему, рассеянно). И поднимусь по лестнице.
Друг (ложится на диван лицом вниз). Нет времени, ни на что нет времени, все впопыхах. Сам посуди. У меня свидание с Эрнестиной. Вот такие косы, тугие, черные… а потом…
Юноша в нетерпении постукивает пальцами по столу.
Юноша. Не мешай. Я думаю.
Друг. О чем тут думать? Ну все, ухожу. Опять опаздываю – по меньшей мере на… (Смотрит на часы.) Это ужасно, опять! Ни на что нет времени, и это ужасно. У меня свиданье с удивительно некрасивой, но очаровательной женщиной. О таких тоскуешь летним полднем. Она смуглая и нравится мне, (подбрасывает подушку) потому что похожа на ковбоя.
Юноша. Хватит!
Друг. Ну, послушай, что тебе не так? Женщина может быть некрасива, а жокей прекрасен. И наоборот. Что мы вообще понимаем? (Наливает себе коктейль.)
Юноша. Ничего.
Друг. Все-таки, что с тобой?
Юноша. Ничего. Ты же меня знаешь.
Друг. Я тебя не понимаю. Я не могу быть таким серьезным. (Смеется.) Давай поздороваемся по-китайски. (Трется носом о его нос.)
Юноша (улыбаясь). Оставь.
Друг (щекочет его). Да засмейся же!
Юноша (смеется). Отстань, дикарь!
Борются.
Друг. Ну-ка!
Юноша. Не вышло!
Друг. Еще как вышло! (Усаживается на него верхом и погоняет.)
Старик (входит, еле передвигая ноги). Вы позволите…
Они встают.
Простите… (Отчетливо, обращаясь к Юноше.) Я забуду здесь свою шляпу.
Друг. Что?
Старик (в исступлении). Да, сеньор. Я забуду здесь свою шляпу… (Сквозь зубы.) Я хотел сказать, я забыл здесь шляпу.
Друг. Ааа!
Слышен звон стекла.
Юноша (громко). Хуан. Закрой окна.
Друг. Будет гроза. Хорошо бы сильная!
Юноша. Мне нет дела до грозы. (Громко.) Все окна закрыты.
Друг. Гром грянет, и ты услышишь.
Юноша. Навряд ли.
Друг. Наверняка.
Юноша. Я не хочу знать, что там, снаружи. Это мой дом, и сюда никто не войдет.
Старик (в негодовании, Другу). Это бесспорная истина.
Раскаты грома вдали.
Друг. Войдет всякий, кому вздумается, и не просто войдет: захочет – и влезет к тебе на кровать.
Раскаты грома ближе.
Юноша (кричит). Но не сейчас, не сейчас!
Старик. Браво!..
Друг. Открой окно! Жарко.
Старик. Само откроется!
Юноша. Не сразу.
Друг. Ладно! Так вы хотите сказать…
Новый раскат грома. Свет гаснет, и голубоватые отсветы грозы заливают комнату. Все трое прячутся за черной ширмой в серебряных звездах. Из левой двери выходит мертвый Мальчик с Котенком. Он в белом, словно одет для первого причастия, и в венке из белых роз. На восковом лице резко выделяются глаза и лиловые, как сухие ирисы, губы. В руке витая свеча и длинная пелена в золотых цветах. Котенок голубой, с большими пятнами крови на пепельной грудке и на голове. Мальчик держит Котенка за лапку.
Котенок. Мяу.
Мальчик. Тсс-с…
Котенок. Мяу.
Мальчик.
Возьми платок мой белый.
Возьми венок мой белый.
Но только не плачь!
Котенок.
Мне больно.
Когда эта боль уймется?
Мальчик.
И мне. Болит мое сердце.
Котенок.
Болит?
Мальчик.
Оттого, что не бьется.
Задрожало вчера и смолкло,
соловьенок моей постели…
Ты бы видел! Закрыли окна
и венок на меня надели.
Столько было переполоха…
Котенок.
Ну, а ты?